Страница 6 из 33
Это тот самый Заславский, который при Сталине создал себе репутацию беспринципного журналиста. Как и Шульгин, – только десятью годами ранее – он закончил юридический факультет Киевского университета. Заславский был меньшевиком и бундовцем; большевиком он сделался уже в 1920-е годы. Приспособленчество не помешало ему дать вполне объективный портрет политического противника. Более пристрастно описывали Шульгина многие монархисты, представители крайне правого лагеря, к которому он принадлежал: они называли его предателем – в первую очередь из-за дела Бейлиса и участия в отречении Николая II.
У Заславского получилось не разоблачение, а своего рода апология монархизма, антисемитизма и национализма Шульгина. Более того – на полях «Рыцаря черной сотни» моя мать написала: «Несмотря на ругань, д. Вася изображен более интересным и талантливым, чем он был!» Мамин дядя был интересной, талантливой и противоречивой личностью, к тому же его биография напоминает приключенческий роман и риск в ней не менее важен, чем политика.
«Да здравствует непостоянство!» – написал Шульгин в 1950-е годы, сидя в советской тюрьме. (В конце войны[12] он был арестован в Сербии, отправлен в Москву и после двухлетнего следствия на Лубянке осужден на 25 лет по 58-й статье.) Он полемизирует с теми, кто видит в непостоянстве безнравственность и измену своим убеждениям («Безнравственно другое – из упрямства цепляться за старое, когда открылись новые горизонты»), превозносит движение над стабильностью: «La do
«Все дело в том, / Что в детстве он прочел Жюль Верна, Вальтер Скотта, / И к милой старине великая охота / С миражем будущим сплелась неловко в нем»: так Шульгин писал о себе во Владимирском централе. Жюль Верн был его любимым «приключенческим» автором: когда в 1918 году в Киеве В. В. арестовали большевики, он просил свою сестру Аллу (мою бабушку) приносить ему в тюрьму его романы[14]. «Милая старина» относилась к историческим романам о волынском князе Воронецком, которые он всю жизнь писал. Первый назывался «В стране свобод: приключения князя Воронецкого»; он печатался в семейном «Киевлянине» в 1913 году, когда Шульгин уже был редактором газеты и писал передовые статьи. «С миражем будущим» – его политическая деятельность, из советской тюрьмы казавшаяся призрачной. В этом ироническом стишке (ирония, которой Шульгин славился, не покинула его и в заключении) он перечислил то, что когда-то было для него главным: приключения, писательство и политику.
Карикатура на В. В. Шульгина. «Киевская искра» (1907)
«Крышка гроба захлопнулась. Я был заживо погребен. Там я лежал – политику ненавидящий»[15]: так он описал начало своей политической деятельности в «Годах» – книге воспоминаний, оказавшейся последней; после его смерти она была издана в СССР в цензурированном виде и предназначалась для продажи только на Западе. В 29 лет он стал депутатом Думы второго созыва от Волынской губернии. Это карикатура под названием «Метаморфоза» в иллюстрированном журнале «Киевская искра», выступавшем против кандидатуры Шульгина; на ней благопристойный В. В., как оборотень, превращается в хитрую лису.
Больше всего он хотел быть просвещенным помещиком. В начале века В. В. с семьей поселился в своем волынском поместье Курганы в Острожском уезде[16] – причудливом доме с готическими окнами, – занимался сельским хозяйством, много общался с местными крестьянами и техниками, строившими там вальцовую мельницу. Об этой жизни он пишет увлеченно и ностальгически. В тюрьме строгого режима у него оказалось больше времени для писательства, чем когда бы то ни было в жизни.
Шульгин родился в 1878 году в Киеве. Окончив юридический факультет Киевского университета, он поступил в Киевский политехнический институт на механическое отделение, намереваясь изучать воздухоплавание, но его не кончил. Много лет спустя он написал: «Мое место занял Игорь Сикорский! ‹…› Но важна была интуиция, позволившая мне в 1900 году угадать некий мировой процесс. Те, кто отмечены интуицией, мечтатели, фантасты суть летчики, летчики в море человеческого духа»[17]. Вместо занятий воздухоплаванием, которым в далеком будущем увлечется его младший сын Дмитрий, В. В. в молодости делал байдарки и плавал по рекам южного края, а затем, в эмиграции, – по рекам Сербии. На южном побережье Франции они с сыном построили лодку и на ней уходили в море.
Менее экзотическим был интерес к фотографии, который он питал в юности, и он даже получал за свои работы награды. В. В. играл на скрипке, пел романсы, в Киеве – накануне Первой мировой войны, уже будучи членом Государственной думы – заинтересовался цыганами и некоторое время ходил к ним в табор; влюбился (не всерьез) в цыганку, а та в него[18]. В 1920-е годы стал вегетарианцем и оставался им даже в тюрьме[19]; изучил хатха-йогу, чем впоследствии объяснял свое долголетие; увлекся йогом Рамачаракой[20]; вообще был мистиком. В. В. верил гадалкам и в вещие сны, которые записывал[21]; увлекался столоверчением: существует его запись одного спиритического сеанса в Сремских Карловцах от 1925 года, в котором принимали участие мать и жена генерала Врангеля (там был его штаб). Предметом разговора со спиритом были переворот в России и приход к власти монарха-диктатора. Из известных большевиков в записи упоминаются Троцкий и Каменев. Главное – никто из присутствовавших не сомневался в подлинности происходящего[22].
В том же 1925 году Шульгин рассуждал о применении атомной энергии к радиоволнам и беспроволочному телеграфу, который использовался бы в том числе для электрического освещения («Нечто без окончания: Фантастический очерк», 1925). В научно-фантастическом романе «Гиперболоид инженера Гарина» А. Н. Толстого, с которым В. В. был знаком, фигурирует Василий Витальевич Шельга, агент уголовного розыска и велосипедист; В. В. действительно был страстным велосипедистом[23].
В 1923 году в Париже теософка и ясновидящая Анжелина Сакко сообщила ему, что его сын Ляля (Вениамин), пропавший без вести во время Гражданской войны, находится в психиатрической больнице в Виннице. В своих тюремных воспоминаниях В. В. обстоятельно говорит о сеансах у Анжелины; на одном из них, не называя Винницы – этого названия она не знала, – она описала драматическую сцену, состоявшуюся в этом городе в начале века между В. В. и одной дамой; В. В. сцену «узнал». Рассказы о сеансах он дополняет размышлениями о спиритизме, теософии и астральном теле. Шульгин отправился в Советский Союз в поисках сына в конце 1925 года под эгидой организации «Трест», то есть ГПУ: тогда он этого, разумеется, не знал. Сына он не нашел, хотя впоследствии, вновь оказавшись в СССР – на сей раз после выхода из тюрьмы, – получил подтверждение тому, что тот действительно находился в Виннице. Лялю, состоявшего в Марковском полку, последний раз видели в Крыму, в районе Перекопа, где он был ранен.
12
24 декабря 1944 года.
13
Из неопубликованных тюремных записей В. В. Шульгина.
14
Его освободили из Лукьяновской тюрьмы по инициативе Георгия Пятакова, с семьей которого Шульгины, Пихно и Билимовичи были дружны. (В свое время Д. И. Пихно, член Государственного совета, ходатайствовал за освобождение из тюрьмы Георгия Пятакова.)
15
Шульгин В. Годы: Воспоминания бывшего члена Государственной думы. М.: АПН, 1979. С. 41.
16
Имения его братьев Дмитрия и Павла Пихно назывались Заливанщина и Кашовка.
17
Тюремные воспоминания. Помечено 18 декабря 1950 года.
18
См.: Шульгин В. В. «Аполло», цыгане и другие // Шульгин В. В. Тени, которые проходят / Сост. Р. Г. Красюков. СПб.: Нестор-История, 2012. С. 99–107. «Аполло» был модным киевским кафешантаном начала ХХ века, куда ходила творческая богема.
19
Шульгин читал «Первую ступень» – эссе Льва Толстого о вегетарианстве, в котором описывается бойня в Туле. Вот что он пишет о нем: «Нет ни одного описания человеческой бойни, которая могла бы выдержать сравнение с рассказом Льва Николаевича Толстого. Он самолично поехал посмотреть, как бьют быков и режут баранов и телят. И стал после этого вегетарьянцем. Быть может, если бы с таким же мастерством описать человеческие бойни, то войны бы прекратились» (Шульгин В. В. Пятна // Шульгин В. В. Тени, которые проходят. С. 511). Этому эссе, действительно содержащему одно из самых страшных описаний расчленения животных в мировой литературе, посвящено несколько страниц моей «Эротической утопии» (Матич О. Эротическая утопия: новое религиозное сознание и fin de siècle в России. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 45–48). «Пятен» Шульгина я еще не читала, когда писала «Эротическую утопию».
20
Рамачарака – псевдоним американца Уильяма Уокера-Аткинсона, «заболевшего» в конце XIX века индуизмом и распространявшего это учение. В начале ХХ века его книги переводились на русский.
21
В фонде Шульгина в ГАРФе хранятся сто записей его снов, а весь фонд состоит из тысячи дел. В нем я даже нашла письма от моей юной матери, в которых узнала мамин голос и характерные словечки. Я хочу выразить свою благодарность директору архива С. В. Мироненко, предоставлявшему мне прямой доступ к фонду Шульгина (5974), когда я приезжала в Москву, чтобы в нем работать. Я, в свою очередь, подарила ГАРФу материалы из моего семейного архива. Познакомил меня с Сергеем Владимировичем Виктор Маркович Живов. Когда Витя узнал, что я родственница Шульгина, он рассказал мне, что в молодости наблюдал его в Доме творчества в Голицыне. Там Шульгин подружился с писателем Юрием Домбровским, автором «Факультета ненужных вещей». Это было в 1968 году.
22
В. В. Шульгин. Фонд 5974. Оп. 1. Д. 208. Как я пишу в главе об Андрее Синявском, у нас с моей дочерью был аналогичный опыт, совершенно неожиданный и потрясший нас обеих. См. с. 482–483.
23
«Изысканный ядовитый умница Шульгин», – говорит о нем Толстой (Толстой А. Н. Московское совещание // Русское слово. 1917. 20 августа (2 сентября)).