Утраченный мир

Вначале я хотел в честь "Фирмы по прокату автомобилей Хэйуорд" надеть свои старые, двадцатилетней давности темные очки, но в конце концов надел те, что ношу обычно, - с зеркальными стеклами.

Это был он. Лицо стало одутловатым, волосы поседели. Но я сразу узнал его по какой-то мальчишеской повадке, которую он сохранил. Синий костюм из альпаки. Бордовый галстук.

- Здравствуйте, месье, - приветствовал он меня сдержанным и усталым тоном человека, который оказался в положении ниже того, которое ему подобает. Впрочем, может, я ошибаюсь и уже в эпоху Кармен Хэйуорд работал шофером? Мне вспомнилось, как я мельком увидел его в форме стюарда. Сейчас он скользнул по мне равнодушным взглядом. Нет, он меня, очевидно, не узнал. Мы вышли в ночную духоту. Ни ветерка. Машина ждала на перекрестке улиц Кастильоне и Сент-Оноре. Внушительных размеров машина американской марки. Черная.

- Надеюсь, такая машина вам подойдет, месье?

- Вполне.

Он открыл дверцу, и я устроился на заднем сиденье справа.

- Куда мы поедем?

- О-о... просто покатаемся по Парижу... Эйфелева башня... Дом Инвалидов... Елисейские поля... площадь Пигаль...

- Отлично, месье... С чего желаете начать?

- С Эйфелевой башни...

Я снял очки.

Он посмотрел на меня в зеркальце.

- Вы знаете Париж?

- Я не был в нем почти двадцать лет. Сильно изменился Париж за эти годы?

- Сильно.

В этом слове чувствовалась горечь. Но если Париж сильно изменился, от него, Хэйуорда, пахло так же, как двадцать лет назад, и запах этот показался мне старомодным - запах туалетной воды "Аква-ди-Сельва", темно-зеленые флаконы которой, вспомнилось мне, стояли на полочке в ванной в его квартире на авеню Родена.

- Но Эйфелева башня не изменилась... - сказал он, полуобернувшись ко мне.

Мы поехали по аллее Королевы, свернули на мост Александра III. Отсюда как на ладони был виден весь квартал на правом берегу, где мы когда-то гуляли с Кармен. Тщетно я твердил себе, что в саду Трокадеро у фонтанов сидят сотни туристов, а по площади Согласия взад и вперед снуют разноцветные автобусы, все: и Гран-Пале, и холмы Пасси, и набережные Сены - было частицей мертвого города. Во всяком случае, мертвого для меня.

- Вот Эйфелева башня...

Я высунулся из открытого окна машины, чтобы посмотреть на башню, но этой знойной ночью она показалась мне такой же неправдоподобной, да-да, такой же неправдоподобной, как поседевший Хэйуорд, ставший наемным шофером.

- Ну как, посмотрели? Теперь хотите Сакре-Кер?

Он не церемонился с клиентом, который желал осматривать Париж со всеми удобствами.

- Нет-нет... Сначала Инвалиды...

- Хорошо, месье.

Может, он меня узнал? Он развернулся, чтобы поехать по набережной в обратном направлении. Отер себе лоб платком. Стекла в машине были опущены, но это не помогало, такая изнурительная стояла жара. Хуже, чем днем.

Он остановился у края эспланады. В глубине яркий до белизны свет прожекторов освещал купол Дома Инвалидов, делая здание похожим на какое-то огромное иллюзионистическое панно. Меня снова охватило то же чувство ирреальности, как и перед Эйфелевой башней, - пытаясь подавить его, я старался вызвать в памяти то, что было связано для меня с этой эспланадой: ярмарку, которую устраивали здесь каждый год во времена моего детства и на которую меня водила мать, манежи, тир, где стреляли из карабина, Иону в чреве кита...

- Хотите посмотреть на Дом Инвалидов поближе?

- Не стоит...

Слева, у аэровокзала "Эр Франс", автобусы, прибывшие с аэродрома Орли, выгружали туристов и снова отправлялись за очередным грузом. А туристы, согбенные под тяжестью своего снаряжения, под громадными рюкзаками с металлической рамой, бежали к другим автобусам, которые прибывали в таком количестве, что казалось, на твоих глазах происходит переброска войск.

- А теперь, месье? Куда вы желаете ехать?

Я наклонился к нему, почти коснувшись подбородком его плеча.

От запаха "Аква-ди-Сельва" все поплыло у меня перед глазами. И я сказал ему, четко выговаривая каждый слог:

- Мы вернемся в отель. Но перед тем я хочу на минуту остановиться на площади Альма - я вам укажу, в каком месте.

Он снова развернулся, поехал по набережной, потом пересек мост Альма.

На террасе кафе "У Франсиса" многолюдно. Столики расставлены даже на проезжей части. Ждет светло-голубой автобус, на борту которого большими красными буквами выведено: "ПАРИЖ - ОБЗОРНАЯ ЭКСКУРСИЯ".

- Остановитесь справа... В начале улицы Жана Гужона...

- Здесь?

- Да.

Мы стояли у входа в дом, где жила Кармен.

Он выключил двигатель и обернулся ко мне.

Глаза его расширились, они внимательно вглядывались в меня с выражением, которое внезапно его состарило. А может, все дело было в сумраке - из-за освещения его щеки ввалились.

- Хотел бы я знать, живет ли еще кто-нибудь в этой квартире...

И я указал ему на закрытые ставни на окнах Кармен - тех, что выходили на улицу Жана Гужона.

- Вам что-нибудь об этом известно?

Он смотрел на меня в тревоге, голова у меня кружилась все сильнее. Мне захотелось спросить, как поживает его жена. И даже напомнить ему кое-какие подробности, хорошо известные мне благодаря довольно своеобразным вечеринкам, на которые они таскали нас с Кармен. Сохранилась ли у Мартины Хэйуорд родинка на талии слева?

- Мы, наверно, встречались здесь когда-то давно... У некой мадам Блен, не так ли? - заметил он тоном светской беседы.

- Да... Кажется, да...

- Она умерла пять лет назад.

Умерла. Не знаю, почему передо мной с такой отчетливостью встало вдруг толстое лицо Тентена Карпантьери, что на мгновение мне даже почудилось, будто это он, а не Хэйуорд говорит со мной, облокотившись на спинку сиденья.

- Она давно уже уехала из Парижа. Кажется, жила на Лазурном берегу.

В эту ночь Карпантьери, быть может, по обыкновению поедет следом за машиной-призраком Жоржа Майо. Площадь Альма входит в его маршрут. Я мог бы попросить Хэйуорда подождать, пока проедут белая "ланча" Майо и машина Карпантьери. И самому поехать за ними следом. Авеню Монтеня. Елисейские поля. Снова авеню Монтеня. Мост Александра III.