Октавиус

Я поздоровался со всеми и присел на свое место напротив Дэниса. Мы, сложив руки, произнесли короткую молитву, после чего приступили к трапезе. Бета открыла крышку латки, и по зале поплыл щекочущий аромат жареного гуся и печеных яблок. По собственному обыкновению ни на кого не глядя, она ловко разрезала птицу и разложила по тарелкам, после чего, наполнила каждому бокал. На некоторое время повисло тягостное молчание, и в предчувствии чего-то нехорошего, что должно было произойти вот-вот, я неторопливо поднес край своего бокала к губам и отпил глоток, ощутив кисловатый привкус.

Отец положил вилку, которую держал в руках, на край тарелки и, откинувшись на спинку кресла, медленно, но достаточно громко и четко произнес:

– Сегодня у нас произошла катастрофа. В десять часов вечера в доках вспыхнул пожар, охвативший наши склады, куда только сегодня утром привезли товар, в который я вложил практически всю наличность. Страховой договор с компанией «Рука в руке» я не успел подписать, и весь товар погиб в огне. Там остался только пепел – все, чем теперь владеет моя компания. Сегодняшний пожар уничтожил все наше будущее, и мы полностью разорены…

С этими словами он поочередно обвел потускневшим взглядом нас, после чего продолжил:

– По условиям заключенных договоров, за срыв сделки я обязан заплатить неустойку. Причем никого не волнуют ни экономические, ни политические, ни природные катаклизмы. И чтобы на старости лет мне не попасть в долговую тюрьму, нам придется не только выложить все наши сбережения, с адским трудом накопленные мной за все эти годы, но и избавиться от всего движимого и недвижимого имущества. Мы должны будем продать даже этот дом, в котором мы сейчас сидим. И спасибо за это мы скажем тебе, Ричард О’Нилл – мой родной сын, на которого я возлагал столько надежд…

Я спокойно смотрел в свою тарелку, равнодушно пережевывая мясо – оно было явно жестковато.

– Да-да, я говорю про тебя, Ричард О’Нилл! – почти крикнул отец и так хлопнул ладонью по столу, что зазвенели стоящие на нем приборы и даже невозмутимая Бета вздрогнула и, казалось, в первый раз осмысленно посмотрела на него.

– Если бы ты не валял дурака все эти годы, то уже давно получил бы капитанский патент, как все твои товарищи, с которыми ты вместе учился и которые уже давно плавают и ведут свободную торговлю. – Отец, все более расходясь, начал махать в воздухе ножом, описывая им фантастические зигзаги. – С моим делом я всегда ходил по лезвию ножа – только так я смог получать прибыль, и всячески пытался предупредить этот день, который сегодня настал. Да, я не скопил достаточно денег, чтобы купить собственное судно, но я сделал все, чтобы ты получил прекрасное морское образование. Если бы ты сейчас был капитаном торгового судна, то поверь – положение наше было бы не столь катастрофическое. Да, нам пришлось бы несладко, но благодаря твоему капитанскому патенту мы смогли бы уже сами вывозить товар из-за моря, не завися ни от каких чертовых негоциантов! И в итоге мы бы не только вновь поднялись, но и разбогатели бы еще больше и потом смогли бы купить собственное судно! Я устроил тебя в престижную академию, не жалея сил оплачивал твое обучение – и что же делал ты?! Вместо того чтобы взяться за ум, ты погряз в пьянстве и разврате, проматывая столь тяжело зарабатываемые мной деньги с кабацкими шлюхами, что и продолжал делать до сегодняшнего дня! Но теперь все кончено, Ричард О’Нилл! Сегодня я рассчитал почти всю прислугу, в том числе и мистера Тобиса – гувернёра твоего родного брата Дэниса! А через месяц мы вынуждены будем ютиться в жалкой лачуге посреди грязных трущоб среди нищих и воров! Твоя мать должна будет стать прачкой и до гробовой доски стирать грязное белье, твой родной брат Дэнис будет чистить башмаки на улицах, а я до конца своих дней буду латать дырявые ведра при свете дешевой свечи. А сам ты, Ричард О’Нилл, завтра будешь взашей вытолкан с академии! Да, именно оттуда, где ты держался всё это время только потому, что мне пришлось платить за то, чтобы тебя ни вышвырнули вон. И выбрось из головы мысль, что тебя возьмут приказчиком даже в самую захудалую лавку! Ты пойдешь грязным носильщиком в порт – там из тебя быстро выбьют кабацкую дурь и весь твой гонор… Или же, еще вернее, станешь водоносом и до конца жизни будешь таскать на горбу мокрый бочонок по ливерпульским улицам! Да, это будет вполне достойной платой тебе за все твое наплевательское разгильдяйство…

Задыхаясь от переполнявшего его гнева, отец, весь пунцовый, бросил нож на стол, и тот, звякнув о столешницу, сверкнул и упал на пол. Молчаливая Бета сразу же сорвалась с места, чтобы поднять его. Я молчал, дабы понять, куда отец ведет русло разговора, и не мешал ему в этом занятии. До этого момента он должен был в итоге дойти сам.

Тут в разговор вмешалась мать – она никогда не имела привычки лезть в мужские разговоры, и только лишь когда обстановка накалялась до такого момента, что грозила разразиться бурей, мать позволяла себе вмешаться, да и то только для того, чтобы развести враждующие стороны.

– Джордж, – сказала она мягко, обращаясь к отцу. – Ведь мы же можем сами зафрахтовать судно и тогда возить товары независимо ни от кого…

Даже в минуты самой горячей ярости, в которую он впадал крайне редко, отец никогда не набрасывался на мать (даже если та и была виновата). Так вышло и на этот раз, хотя по промелькнувшей у него по лицу тени было видно, насколько бесполезным было предложение человека, мало сведущего в его делах, – это вызвало у него только усиление раздражения.

– Джил, – грустно вздохнул он в ответ. – Сумма неустоек, по моим подсчетам, вышла такая, что, даже продав все, что у нас есть, мы все равно выйдем хоть почти по нулям, но должниками. Кто на таких условиях согласится хотя бы просто дать нам взаймы, не говоря уж о том, чтобы взять ссуду? Этот вариант мог бы пройти даже при самом худом раскладе, но при одном условии: если бы твой дорогой сын, которого ты так ревностно защищала все эти годы, вероятно, надеясь, что на него снизойдет вдруг озарение, был сейчас пусть даже и не капитаном, а хотя бы квартирмейстером, но не болтающимся по портовым кабакам беспутным повесой…

По-видимому, голос матери подействовал на него успокаивающе, так как его собственный постепенно стал тише, и он почти уже спокойным тоном произнес:

– Да, больше всех виноват я сам, что в свое время не взял его в шоры как следует. Да посмотрите только на него – сидит себе как ни в чем не бывало и с лицом праведника жует свою пищу, как будто у него в банке хранится не менее тридцати тысяч фунтов стерлингов. Ему и сейчас глубоко плевать на то, что происходит с нами… Или, может, ты собрался делать фальшивые деньги? А может быть, обзавелся связями в Адмиралтействе или Вест-Индской компании? Ответь нам, Ричард…

– Я сделаю предложение Элизабет, – ответил я. – Она давно уже ждет его, и мне осталось только сказать ей об этом. Я долго колебался, но сейчас понял, что час пришел.

В ответ отец презрительно усмехнулся, но по разом изменившейся его интонации я понял, что попал в цель. За столом установилась мгновенная тишина. Мать с каким-то удивлением бросила на меня взгляд – для нее это было явной неожиданностью. Дэнис с идиотской ухмылкой уставился к себе в тарелку. Безучастная ко всему Бета вновь подошла к столу, чтобы вновь наполнить наши опустевшие бокалы.

– И как ты собираешься это сделать? – поинтересовался отец. – Да, еще до недавнего времени для старика ты был вполне допустимым кандидатом на руку его дочери. Но теперь, когда все наслышаны о моем банкротстве в не меньшей степени, чем о твоих подвигах, он скорее закроет перед тобой дверь, точно так же как раньше готов был закрыть глаза на все, что ты вытворял.

– Я сделаю предложение Элизабет, а не ее отцу, – ответил я. – И секрета тут нет никакого: стоит только ей топнуть ножкой, как он полезет доставать луну с неба для единственной своей отрады.

Тон отца стал ровным, и я понял, что он несколько успокоился, когда осознал, что разговор перешел в нужное русло. Узнав о том, что я встречаюсь с Элизабет, он очень положительно отнесся к этому факту и в дальнейшем всячески старался поддержать мои начинания. В самом деле, такое знакомство было бы весьма выгодно нашей семье, а теперь превращалось в единственный шанс нашего, и прежде всего его, спасения от надвигающейся нищеты.