Октавиус

Во всяком случае, разговоров об этой таинственной китаянке было чрезвычайно много: в основном все откровенно смеялись над ней как над нелепым чучелом – очень пугливым, темным и глупым, несомненно, приехавшим в Англию из какой-то дикой деревни, расположенной в самой глухой китайской провинции. Однако многие открыто опасались ее, считая ведьмой или каким-то меченым человеком; некоторые уверены были, что она душевнобольная (с другими недугами Галлахер не подпустил бы к своему заведению и на пушечный выстрел), и лишь совсем немногие сочувствовали, думая, что Мулан скрывает какую-то страшную тайну. Еще никогда никто не видел улыбки на ее лице. Она всегда танцевала с плотно сжатыми губами…

Мы сами обожали ходить на эти выступления, хотя животы надрывали над ее странностями и долго любили расписывать ее причуды. Мы то представляли Мулан обнаженной, то обсуждали, какой она была бы в постели, то бились об заклад, сколько лет она еще пробудет девственницей и каким будет ее первый мужчина. Мы всячески пробовали обратить на себя ее внимание, когда она иной раз во время танца спускалась со сцены и проходила между рядами столиков, присылали ей записки, пробовали познакомиться – все было тщетно. Как я понял, подарков Мулан ни от кого не принимала, и никто не видел, чтобы она хоть на секунду присела к кому-то за столик, игнорируя самые доброжелательные приглашения. Слишком ярых ухажеров, пытавшихся познакомится с ней ближе дозволенного, без слов выставляли два громадных чернокожих невольника, следившие за порядком в баре. Двух откровенных (но, вероятно, не слишком знатных) нахалов осадил лично Галлахер, познакомив при всем честном народе голову одного с рукояткой пистолета, а другого – с барной стойкой. Было видно, что он присматривает за девчонкой, так что ее хорошо знали в порту и никто не рискнул бы выкинуть в отношении нее какую-нибудь обидную штучку. Однако родственных чувств к ней или какого другого вида привязанности Роджер также не испытывал. Откуда она появилась тут и когда, никто не знал. Галлахер говорил, что не более трёх лет назад, однако о причинах ее появления откровенно отмалчивался, хотя сам при этом посмеивался над ее странностями.

Так было и в этот вечер. Оставив Галлахера, я вернулся к своим товарищам и начал первый кон игры. Но как только объявили выход «несравненной юной азиатской жемчужины», как обычно именовали Мулан, мы разом замерли, бросив карты, трубки и стаканы, и как по команде уставились на сцену. Ибо в этот день мы, вопреки обычаю, сидели в самом первом ряду. Мулан всякий раз выходила в разном платье, отчего у меня было впечатление, что гардероб ее был необъятен. Изредка она надевала либо трико, либо сверкающие шаровары с расшитым орнаментом верхом – в любом своем обличье танцевала она бесподобно. Именно в последнем костюме она вышла сегодня и, спустившись со сцены, начала делать па между столиками. Иной раз она томным взором обводила сидящих за столами, что никого из них не могло оставить равнодушным – ибо ее взгляд в те минуты пленял и заставлял сердце метаться в груди как сумасшедшее, а дыхание останавливалось само собой. Она медленно приближалась к нам – никогда мы не видели ее так близко, и что-то так и хрустнуло у меня внутри, а все тело словно обдало кипятком. Я смотрел только на нее, но чувствовал, что у всех моих товарищей разом перехватило дыхание… Она совсем близко. Мулан, плавно выгибаясь в движениях, махнула веерами и начала по очереди обводить нас всех, начиная со Стентона, который сидел ближе всех к ней. Мы встретились с ней глазами, и я, глядя прямо в ее зрачки, мысленно обхватил ее руками и жадно прильнул губами к ее устам. Я словно почувствовал жар ее тела и даже на миг ощутил вкус поцелуя. Мгновенно я метнул в нее взглядом молнию, вложив в нее всю свою страсть и силу желания могучего самца, прошившую ее насквозь до самой глубины души. И вдруг… О боже! Узкие глаза девушки в момент дрогнули, расширились, она запнулась, допустила неверное движение, и краска залила ее лицо. Смущенно она посмотрела на меня как бы снизу, так как моментально опустила взгляд, и неожиданно в первый раз робко улыбнулась в ответ. Но тут же она резко развернулась и, быстро поднявшись назад на сцену, завершила танец. У меня было полное впечатление, что она оборвала его, не закончив. Во всяком случае больше, к великому неудовольствию публики, в тот вечер Мулан не вышла…

Стентон, как всегда первый из всей нашей компании, заметил это.

– О, старина Ричи! – со смехом поднял он свой стакан. – Тебе, я погляжу, наконец-то улыбнулась удача…

Поняв его намек, я победоносно усмехнулся. По части покоренных Стентоном женщин (равно как и разбитых сердец) ему среди нас не было равных. Если взгляд его падал на какую-то молоденькую и привлекательную особу, то она уже через некоторое время полностью оказывалась во власти этого опытного ловеласа. Однако именно Мулан была той самой первой особой, сразу давшей ему от ворот поворот, и Стентону не помогли ни все его умение прельщать и ни одна из многочисленных уловок. Для него это было поражение невиданной силы, и единственным, что могло хоть как-то утешить его, было то, что все, и Додсон также, пробовали подкатить к ней – и все получили тот же результат. С тех пор они как могли издевались в разговорах над ней, считая ее законченным недочеловеком. И теперь они ни на пенс не верили в мою удачу, просто реакция Мулан вызвала у них бурный приступ веселья, вероятно, под влиянием всех моих былых неудач. – Да, повезло! – сказал я, махом опрокинув в себя стакан. – И я пересплю с ней!

В ответ они разразились таким хохотом, что даже безучастный ко всему Галлахер сердито поднял на нас голову из-за стойки.

– Ты?! Ребята, представьте только себе эту картину… – Стентон не сдержался и расхохотался так, что чуть не упал из-за стола. Остальные подхватили его смех и надрывались просто до слез. Наперебой они стали расписывать подробности, не скупясь на выражения, и в итоге не могли уже смеяться – так их развеселила одна мысль о том, как я буду подкатывать к ней.

В ответ я рассвирепел окончательно и обозвал друзей идиотами. Это развеселило их пуще прежнего, и, возможно, только боязнь Галлахера не позволила им наполнить все помещение диким хохотом. Немножко придя в себя, они сразу же наполнили стаканы и разом подняли оскорбительный тост. Все были уже пьяны в доску, и я мало чем отличался от них. Поэтому кровь бросилась мне в голову, и я окончательно потерял контроль над собой.

– Пари! – сказал я, и все мгновенно замолчали. – Я пересплю с ней через месяц! Ровно через месяц я заполучу ее в постель. И утру вам всем ваши сопливые носы!

Мои слова вызвали только новый приступ веселья…

– Готов поставить пять тысяч, – трясясь от раздиравшего его хохота, проговорил Стентон. Ясное дело, это он произнес словно бы в шутку, но я моментально пожал ему руку:

– Ставка принята!

Все замерли как громом пораженные. Стентон оторопело посмотрел на свою руку, зажатую в моей, и произнес уже с испугом:

– Ты серьезно?!

– Струсил?! – я уставился ему прямо в глаза с вызовом. – Или слабо?

– Принимаю! – гаркнул он и посмотрел на остальных: – Пусть старина Ричард ответит за свои слова!

Ром, затуманивший им мозги, сделал свое дело.

– Галлахер! – крикнул Стентон. – Чернильницу и бумагу! Будешь свидетелем!

Когда мы рассказали ему о задуманном нами пари, то сначала он обвел нас всех таким взглядом, что душа у меня ушла в пятки. Но когда мы детально объяснили ему все условия, то он мотнул головой и, хлопнув по столу ладонью, хрипло расхохотался. Он очень дорожил своей лучшей танцовщицей, приносящей ему такой доход, но сумма, причитающаяся ему по окончанию пари, видимо, решила все в момент. – В конце концов, – сказал он, – я дал слово лишь приглядывать за ней, но не сидеть нянькой или блюсти ее девственность… – Девственность? – не удержался Стентон, как всегда самый порывистый из нас всех. – Ты уверен?! – Разрази меня Азраил, если это не так! – ответил Галлахер. – Однако запомните – с той минуты, когда тут появится моя подпись, если кто из вас рискнет нарушить хоть один запрет, то, клянусь громом, сильно пожалеет о дне, когда появился на свет…