Октавиус

Вот разноцветный занавес опять колыхнулся, опять, встречаемая дикими овациями публики, Мулан вышла на сцену и начала танцевать. К неимоверной досаде, она не только не остановилась возле моего столика, но даже не удостоила меня взглядом, а когда я окликнул ее, просто потихоньку удалилась от меня. Так она и ушла за кулисы, не взглянув в мою сторону ни разу. Спешно встав с места, я направился за ней, но, войдя на лестницу, услышал только, как хлопнула дверь ее комнаты. Окончательно разозленный, я спустился вниз и остановил слугу, несшего ей в комнату ужин (Мулан всегда ела только у себя, никогда не спускаясь даже на кухню).

Быстро я написал записку и отдал ему: «Простите, если на рынке чем-то обидел вас. Но действовал я только из лучших побуждений. Очень прошу – не обижайтесь на меня, ибо смотреть, как хрупкая девушка таскает тяжеленные корзины, я был просто не в состоянии. Ваш горячий поклонник Виктор Стоун».

Ответа не последовало. На мой вопрос слуга сказал, что Мулан взяла записку и только пожала плечами, после чего молча закрыла дверь. Я присел за стол. Преследовать Мулан, слоняясь возле ее комнаты, было бы глупо – так она еще больше бы испугалась меня. Выйти не то что на разговор, даже на контакт со мной она наотрез отказывалась. Можно было, конечно, попытаться предложить ей сделку с обещанием процентов от моего выигрыша, но она не поймет меня или, еще хуже, пожалуется Галлахеру, тогда точно ничего, кроме беды, я не накликаю на свою голову. Я зашел к себе, прикрыл дверь, закурил трубку и, сев за стол, быстро написал письмо, адресованное Элизабет, где, рассыпаясь в томлении и нежностях, с грустью поведал о неожиданном отъезде на верфь в Глазго не менее чем на две недели. Выписывая на бумаге буквы, я меж тем внимательно прислушивался, зная, что Мулан ложится спать гораздо позже и недолго просидит в своей комнате.

Похожее письмо, только в гораздо менее нежных тонах, я начал было писать своей семье, когда неожиданно услышал шаги в коридоре. Беззвучную походку Мулан я узнавал сразу и ни с чем не мог спутать – ее выдавал лишь легкий скрип половиц. Хотя я и ждал ее, но от неожиданности посадил на бумагу кляксу и, бросив перо, метнулся к двери. Выскочив в коридор, я увидел ее удаляющийся неслышно скользивший силуэт – на девушке был пестрый шелковый халат с золотыми листьями. Я в три огромных шага догнал ее, и она, услышав меня, испуганно обернулась, но тут же узнала и уставилась в пол, смущенно теребя и поправляя свой пояс.

– Мулан! – сказал я. – Сегодня я был несколько несдержан на рынке. Простите, я не хотел напугать вас. Просто хотел помочь, честное слово!

– Да что вы, сэр Стоун, – окончательно смутилась она. – Я не обиделась на вас…

– Зачем такая официальность, – с обидой в голосе сказал я. – Зовите меня просто Виктор и без всякого сэра.

– Хорошо, сэр Сто… то есть, простите, Виктор, – пролепетала она.

– Не бойтесь меня, я же не кусаюсь! – засмеялся я, ненавязчиво взяв ее за правое запястье. – Поверьте, я не разбойник!

– Я не боюсь вас, Виктор, – она упорно отводила взгляд от моего лица и тихонько пыталась освободить руку. – Вы хороший человек…

– Вы очаровали меня с первого взгляда настолько сильно, что мне даже всю ночь снится, как вы танцуете с вашими веерами. И наутро я просыпаюсь отдохнувшим и полным сил… Какое прелестное кольцо! – воскликнул я, узрев на ее указательном пальце тонкое резное колечко. И, подняв ее руку к своим глазам, дабы рассмотреть, я, неожиданно припав на одно колено, приник к ней губами, ощутив ее тонкую холодную кожу.

Глаза ее сразу расширились – в них застыло выражение неимоверного изумления, смешанного со страхом.

– Что вы делаете, сэр… – вскрикнула она, сильно отдергивая руку, и я, от неожиданности потеряв равновесие, навалился на нее, легко прижав к стенке. Сквозь тонкий шелк я на мгновение ощутил ее маленькую, но упругую грудь, и тут же она оттолкнула меня. Не скажу, что это было сделано грубо, но я так и замер в ожидании звонкой пощечины. Однако ничего подобного не произошло – Мулан, подобрав полы халата, опрометью кинулась вниз по лестнице и выскочила в помещение. Я не погнался за ней, только оторопело встал, посмотрел ей вслед и вернулся к себе.

Дописав второе письмо, я вызвал слугу и, вручив ему шиллинг, отправил с письмами по адресам, после чего спустился вниз. Галлахер стоял за стойкой и беседовал с какой-то полной и рябой девахой. Мулан нигде не было видно, и на мой вопрос о ее местонахождении тот только плечами пожал:

– Откуда я знаю – спустилась вниз и к кухне пошла. Тварь свою, наверное, кормить…

– Да мне бы тоже чего-нибудь перекусить, – сказал я, немало удивленный тем, что она не помчалась сразу жаловаться на мою выходку. – Кусок грудинки да пинта пива мне бы сейчас крайне не помешали.

– У себя есть будешь? – спросил Галлахер.

– Нет, в зале, – ответил я. – Больно тоскливые апартаменты ты мне выделил.

– Извини, других нет, – ответил тот. – Жди. Сейчас принесут!

Минут через десять я присел за один из столиков и приготовился вступить в бой с поджаристым куском мяса и пивом, как вдруг некто подсел за мой столик, прямо напротив меня. Почувствовав внутреннюю тревогу, я поднял глаза и обмер. Передо мной сидел, отвратительно ухмыляясь своей плоской рожей, Ник Уильямс. Оба османа как статуи замерли за спинкой его стула.

– Привет, сэр Ричард! – прогнусавил он. – Как наши успехи? Смотрю, скрываться уже начал?…

– Чего тебе надобно? – бросил я. – Аппетит пришел портить мне?! Ну так это ты сможешь сделать и не раскрывая рта, одним своим видом!

– Напомнить, – ответил он, широко улыбаясь, – что до конца твоего срока осталось ровно две недели и три дня.

С этими словами он вытащил мою расписку и помахал ею в воздухе.

– Это я и без тебя помню! – огрызнулся я.

– Ты уже, поди, нашел деньги? – спросил он с явным злорадством.

– Какое твое дело сейчас! – я со звоном положил вилку на стол. – Придет срок – все получишь!

– И откуда ты собираешься их достать? – со смехом спросил он. – У отца своего в дырявой суме пошарить?!

Он прекрасно знал, над кем можно издеваться, а запугать кого-нибудь из своих должников любил больше, чем деньги, которые те должны были ему. Кровь бросилась мне в лицо. Когда он посмел сказать такое про моего отца, то ком ярости встал у меня в горле и мне захотелось, вцепившись зубами в его глотку, выдрать у него кадык. Но позади него стояли два плечистых турка, судя по их позам, положивших руки на рукояти своих ятаганов, спрятанных под одеждой. Галлахер, вероятно, услышавший наш разговор издали, выпрямился и внимательно прислушался, почему-то поставив зажженную лампу прямо на окно…

– Убирайся к дьяволу отсюда… – прошипел я, хотя сам не знал, что мне теперь было делать.

– Или? – в его насмешке явственно прозвучала угроза. Он откинулся назад, закинув ногу на ногу, и выпустил дым из своей трубки мне прямо в лицо. – Вышвырнешь нас?

– Эй вы! – Рядом со столом вдруг выросла фигура Галлахера. – Чините свои разборки где-нибудь в другом месте, только не в моем заведении…

– Что же, – сказал Уильямс, кладя трубку на стол, – потолкуем в другом месте. А ну-ка, ребята, проводите сэра О’Нилла…

– Это я сказал вам! – ответил Галлахер, обращаясь к Уильямсу. – Всем троим, и тебе, Ник, прежде всего. Проваливайте подобру-поздорову. А этот молодчик останется тут.

– Послушай, Роджер, – лениво сказал Уильямс. – У нас свои дела, у тебя свои. Сейчас мы уйдем, поговорим только с сэром Ричардом. Давай не будем создавать друг другу проблемы.

В ту же секунду за спиной Галлахера внезапно возникли около десяти человек, появившихся словно из ниоткуда. Судя по их позам, у них уже были пистолеты. Сам Галлахер неторопливо провел по щетине своего подбородка коротким ножом с кривой рукояткой.

– Сэр Ричард мой гость, – неторопливо произнес он. – Он живет в моем доме, а таких людей обижать нельзя никак…

– Немногим больше чем через две недели у него истекает срок долга, – сказал Уильямс. – А ты сам знаешь, что долги нужно отдавать. И желательно вовремя, дабы никого не расстраивать…