Дети Шини

- Держи за ноги, - приказал ему Марков. - Как следует, держи.

- Пусть Петров держит, а я лучше уши девочкам зажимать буду, - глухо отозвался Герасимов. - Мне одно фингала достаточно.

- Дурак, это не шутки, - закричал на него Якушин. - Держи и всё. А то я эту кофту с него никак стащить не могу. Мокрая насквозь.

- Блин, - выругался Герасимов. - Мне неудобно.

- Да сними ты уже, свой Рамштайн, нафиг. Он тебе мал.

Они снова усердно запыхтели, и тут вдруг Марков как воскликнет:

- Фигасе!

- Мать моя женщина, - вторя ему, медленно проговорил Герасимов. - Больной придурок.

- Никогда такого не видел, - в голосе Якушина тоже слышалось удивление.

- Погодите, чего там? О, боже! - присоединился к ним Петров.

Я хотела уже высунуться, но в ту же секунду раздался ужасный душераздирающий вопль. Никогда не слышала, чтобы люди так кричали. Жалобно и дико, словно из него изгоняли дьявола. И я в страхе моментально забралась под подушку, но и через неё было всё слышно.

Амелин то сыпал отборными ругательствами, то трогательно умолял "пожалуйста, не надо", то просто истошно орал. Проснулась Сёмина, и Петров принялся заговаривать ей зубы, чтобы она не слушала и не смотрела.

Скорей всего экзекуция длилась не дольше пяти минут, но мне это время показалось бесконечно долгим. Амелина было очень жалко, тем более я остро чувствовала свою вину, что потащила его через это дурацкое поле.

Под конец он, видимо, совсем обессилел или привык и сдался, потому что стало почти тихо, только Сёмина горестно всхлипывала.

Потом я слышала, как его подняли и положили обратно в кровать, и как Герасимов обозвал Амелина сильной скотиной, и что с первого взгляда этого не скажешь, а Марков похвалил себя за то, что предусмотрительно снял очки и Якушина за то, что "вырубил его".

После этих последних его слов, я так возмущенно подскочила, что даже стукнулась головой о потолок. Натянула, наконец, джинсы и спустилась вниз.

- Вы чего тут устроили?

На полу, посреди комнаты, растекалась огромная талая лужа с кусочками льда.

- Всё нормально, - Марков тоже был весь мокрый. Они все по уши были мокрые. - Чего вылезла?

Амелин лежал под простынкой на кровати, с закрытыми глазами, мертвенно бледным лицом, мокрыми прядями, спадающими на лоб, и напоминал уснувшего ангела. Слева у него на шее я заметила большое буро-красное пятно от ожога. А на открытой части плеча с той же стороны белый неровный рубец.

- Мне кажется, вы его насовсем вылечили, - Петров, по-прежнему сидел на постели Сёминой, а та, прижав руки ко рту, с ужасом в глазах смотрела на безжизненное тело.

- Ему насовсем не помешает, - отозвался Герасимов.

- Он так кричал, так кричал, - в глазах у Сёминой стояли слёзы.

- Что произошло? - я повернулась к Якушину.

- Ничего страшного не произошло, - твердо сказал он. - Отвечаю, полчаса и на градус точно снизится, а если бы ждали, то неизвестно чем оно могло обернуться. Меня в детстве отец всегда так закалял. Это не больно, просто сильно неприятно.

- Ты что, его ударил?

- А чего он меня ударил? - тут же подхватился Марков.

Мило ухмыльнувшись, Якушин развел руками:

- Лёгкий анестезирующий апперкот. Хочешь, покажу, это не больно?

Все парни тут же весело заржали, после происшедшего они все как-то чересчур агрессивно взбудоражились.

- Да вы просто садисты. У человека температура, а вы его пытаете и бьёте.

Я подошла и потрогала лоб Амелина. Однако он, действительно, немного остыл, а дыхание стало более ровным.

- Ты как? - я перевела взгляд на Сёмину.

Та немного подумала, прислушиваясь к себе, а потом на удивление спокойно сказала:

- Если не считать душевной травмы, замечательно. Выспалась прекрасно. Лучше, чем на каникулах. Только теперь очень хочется есть.

==========

Глава 11 ==========

Угомонились мы лишь часов в семь, так как оказалось, что Герасимов и Якушин тоже проголодались и смогли уломать Сёмину приготовить нормальную еду. Они нашли настоящий чугунный котелок, и Настя на растопленном снеге сварила в нем гречку с тушенкой. И это её варево так вкусно пахло, что мне тоже пришлось есть. Так что расползаясь во второй раз по кроватям, мы были гораздо более довольные и умиротворенные, чем прежде.

А утром на улице солнце светило настолько ярко, что от его золотистых, ослепительных лучей оконные стёкла будто горели. В комнате стояла мирная сонная тишина, только Амелин немного постанывал и кашлял.

Я бесшумно оделась и вышла на крыльцо. Свежий, новенький снег жизнерадостно искрился россыпью бесценных бриллиантов. И воздух был морозный и свежий. Идеальный, головокружительный воздух. Даже солнце как будто бы грело, а в высоком чистом небе летела пара крупных ширококрылых птиц, и неизвестно откуда во мне взялось сказочное и упоительное чувство радости. Точно на несколько секунд я окунулась в то самое далекое и бессознательное детство, когда всё было хорошо и безмятежно.

Вслед за этим я сразу вспомнила, что дома, должно быть все уже стоят на ушах. И было бы хорошо просто взять, позвонить и сказать: "мама, папа у меня всё в порядке. Я жива, здорова и целых две минуты за последние два года испытывала настоящее счастье, поэтому, пожалуйста, не волнуйтесь и не ищите меня". Но сделать этого было невозможно, поэтому тягостное чувство вины снова свалилось на меня, заслоняя всю радость этого чудесного утра, и если раньше я грузилась только из-за Кристины, то теперь стало ещё хуже. И пусть даже я не очень-то нужна своим родителям, но они всё равно не заслужили того, как я поступила.

Вскоре в доме послышалось хлопанье дверей, громкие голоса, и ко мне на крыльцо выползла довольная и светящаяся как это самое утро Сёмина. Наконец-то она выглядела как нормальная девушка. Очень хорошо выглядела, потому что улыбалась, и я тут же обнаружила у неё на щеках ямочки. Настя сладко потянулась и крепко зажмурившись, вздохнула:

- Знаешь, я так выспалась, я давно так не высыпалась, я так устала от постоянного недосыпа, а сейчас чувствую, будто проспала лет десять подряд.

- Это, наверное, из-за свежего воздуха, - помимо ломящей в мышцах боли от вчерашнего перехода через поле, я тоже чувствовала лёгкую головокружительную слабость.

- Знаешь, я тут подумала и решила, что мне, пожалуй, нужно вернуться обратно, - уверенно сказала Настя. - Во-первых, я слабая. Видишь, даже сознание могу потерять и сплю на ходу, а во-вторых, мне очень сложно находить с людьми общий язык. Я не умею жить в коллективе.

- Как хочешь. Но вообще, ты единственный человек, кого мама сама отпустила, и кто может не рисовать себе страшные картины родительских переживаний. Или это ты из-за того, что на тебя парни накричали вчера?

- Мне просто сложно видеть всё время это их снисходительное отношение. Я же знаю, что они терпят меня из жалости. Вокруг тебя все бегают, а на меня либо орут, либо игнорят.

Я отлично понимала Сёмину. Это очень сложно из своей тихой, устроенной, запертой на тысячу замков, жизни попасть в анархическую казарму. Каждый тянет одеяло на себя, спорит по пустякам, психует. Но в отличие от неё, у меня выбора не было.

- В любом случае, тебе придется ждать, пока Якушин не сделает машину, потому что иначе до станции не доберешься. Так, что расслабься. У тебя не так уж всё и плохо.

- И вообще после вчерашнего я поняла, что мы совсем друг друга не знаем. Настя зябко куталась в накинутый на плечи пуховик. - Что там у каждого из нас в голове, одному богу известно.

- Это ты про Амелина?

- В том числе, - задумчиво сказала она, покусывая губы, и после небольшой паузы добавила. - Вначале, когда я его увидела, он мне очень понравился. Такой симпатичный, миленький кун.

- Миленький кто? - я вспомнила его безумный взгляд.