Не было заботы…

Стали рассматривать — и точно. Переферию всю сняли, инфракрасный сканер вытащили, спутниковый телефон просто с мясом из виска выковыряли, фирменные полицейские глазки заменили дешёвкой какой-то… Хорошо, хоть потроха не тронули — хотя было что там трогать после четырёх пуль!

А санитар делал вид, будто продаёт упаковку с иголочки — и всё ему было нипочём. Ни стыда у людей, ни совести!

Мы вышли посовещаться. Пререкались полчаса; Дэн говорил, что на первое время бесхозному мозгу и такое тело сойдёт: «Вот ты бы стал привередничать на его месте?» — а я пытался донести, что мозг всё-таки штука нежная. Не годится его таскать, как портянку, и совать, куда придётся. Мида соглашалась то с ним, то со мной — в общем, в конце концов, мы пошли торговаться с санитаром.

И к вечеру мы этот дырявый корпус всё-таки купили. А что делать? Другие-то хуже! Не в полицию же было нести этот несчастный мозг — а вдруг он в розыске?

Если наш человек — то очень даже может быть… Во здорово — пожизненное в контейнере для органов! Вряд ли, думаем, полиса перед судом сунут этот мозг в какое-нибудь тело… Да если этот бедолага и не урка какой-нибудь, то что в полиции скажут! Задвинут куда-нибудь этот мозг и забудут про него думать.

А мы думали. В общем, мы чувствовали себя добрыми самаритянами.

Никаких посторонних трансплантологов мы, конечно, обогащать не стали, — мало ли, что там ещё приспичит, — а погрузили мороженую тушу в кибертакси и свезли на нашу станцию техобслуживания.

Техник, Чико, потрясный парень, который нас всех по жизни штопал, посмотрел на тушу, на мозг — и говорит:

— Вы, парни, точно нанюхались нехорошего. Что вам Гекуба и что вы Гекубе? Где гуманизм гнездился…

А Дэн говорит:

— Мне всё равно надо было палец приделывать…

А Чико:

— Ну да. Вы меня хотите вынудить встать на уши и какие-то посторонние мозги в какую-то дырявую упаковку — я ещё не знаю, кто в неё стрелял! — вшивать на халяву! Ничего себе у вас запросы…

И тут Мида всхлипнула и начала излагать свою точку зрения. О том, какой это гнусный и бесчестный поступок — стырить чужое тело. О том, как бедный мозг страдает и мучается. О том, что бедный мозг — личность, что когда-то он был ребёнком и играл в киберкосмолётчиков, а потом вырос таким честным и доверчивым…

Чико сопел, слушал — и, в конце концов, сдался.

— Хорошо, — говорит. — С вас причитается. Ща посмотрим, что тут можно сделать.

И мы ему, натурально, пообещали. Оно в любом случае стоило того.

Руки у Чико вставлены в нужное место: генетический модификат, по восемь пальцев, вместо указательных — микрощупы, гиперчувствительность — плюс в правом глазу электронный микроскоп вживлённый, можно хоть молекулярную структуру рассмотреть… в общем, наш Чико стоит бригады техников и медиков. Сокровище. И с мозгом он провозился, кажется, целую ночь. Заштопал упаковку, — сердце нам негде было взять, поэтому Чико поставил самопальный протез, но отличный, — а потом вшил наш бесхозный мозг в эту садовую голову.

И мы со спокойной душой пошли по домам, а мозг, в смысле — теперь уже нашу хитрую конструкцию из спецушника и мозга — оставили у Чико. Чтобы потихоньку выздоравливал и приходил в себя.

Мы с Дэном его навещали. Он в дырявом корпусе прижился, как родной — уже через пару дней зрачки сокращались, а ещё через неделю начал подмигивать и улыбаться. Мы разорились на наноботы для внутренней стимуляции, прикинули, что через месячишко-другой он встанет на ноги, и чувствовали себя, как его родители.

И вот, как раз в тот день, когда мозг, по моей прикидке, должен бы начать говорить и сказать, хотя бы, как его зовут, я собирался к Чико и слушал новости.

И вдруг передают криминальную хронику: «Интерпол по-прежнему разыскивает брачного афериста, обвиняемого в краже тел у своих невест. Злодей, обманом вынуждая несчастных девушек подписывать фальшивые брачные свидетельства, похищает их тела, оставляя мозг несчастных в общественных местах. Подобный метод совершения преступления формально не даёт возможности правосудию обвинить мерзавца в серии убийств. Единственный выживший мозг, пребывая в шоковом состоянии, отказывается от дачи показаний, поэтому пока поимка преступника не представляется возможной…»

Ох, ты, думаю, ничего ж себе… Следствие на единственно верном пути, господа…

Натурально, я тут же побежал к Чико, а у Чико прямо-таки столкнулся с Дэном.

— Слыхал? — говорит.

— Слыхал, — говорю. — Надо ж было так опростоволоситься… Ну, теперь бедная девочка нам задаст копоти… и правильно сделает. Даже заходить страшновато.

А Дэн:

— Да что, — говорит, — ей жить не хочется? Сам, небось, слышал: немногие из них так лихо выжили, как наша. Она только порадуется.

Ну что… Вдохнули-выдохнули. Зашли.

А она смотрит на нас синими глазами спецназовца и говорит:

— Парни, а вы что, бандюки? Если да, то есть дело.

И такая она была прекрасно спокойная, что у меня заныло сердце. Но шарик уже улетел.

Я говорю:

— А ты помнишь…

— Я оценила, — говорит. — Если я чего и не помню, так Чико мне рассказал. Я очень и очень основательно всё обдумала, голубь мой. У меня много времени было. И я бы тебя поцеловала при других обстоятельствах, а сейчас — считай, что жму руку.

Дэн, дубина, спрашивает:

— А ты красивая была?

Она криво усмехнулась — видать, мимические мышцы не прижились ещё — и говорит:

— Сейчас-то тебе — какая разница?

Дэн говорит:

— В полицию пойдёшь? — а она:

— А ты бы пошёл? — и я по его лицу увидал, что он очень и очень многое понял. Что она докажет? И какие права у мозга? Да ещё в стыренной упаковке…

Но взгляд у неё был прямой и отважный. И мне хоть и было жаль и грустно, но казалось, что всё правильно, несмотря ни на что.

Звали её Ирма. Мы собирались называть её Ирм, но она сказала, что ей больше нравится Рэм. И попросила себя не называть в женском роде. И представить её нашему боссу.

Сказала, что ей нужны деньги. Что она не любит быть должной и намерена в ближайшее время расплатиться по всем счетам. И я всё думал, что ей чертовски пошла бы совсем другая упаковка. Она была просто-таки девушкой моей мечты — и спецназовец её мозгу совершенно не шёл.

Но это я так думал.

А она быстро освоилась.

Когда мозг прижился окончательно, ей понравилось, как это тело двигалось. И вообще — понравилось внутри. «Я в нём, — сказала, — и вправду как в танке», — и сходила с нами в тир. Продырявила мишень ровно посередине, дунула в ствол и говорит:

— У меня и раньше был глазомер хороший.

Мида потом пыталась её пожалеть. В смысле — его. Не вышло.

Рэм оказался — кремень. И тут уж мы так и не поняли, то ли он, ещё будучи Ирмой, стал таким несгибаемым, то ли это гормоны спецназовца круто сработали. То ли опыт. С нашим боссом он договорился, квартиру снял, бриться научился — и взгляд у него был, как оптический прицел.

С нами Рэм расплатился в ближайшие месяцы. Я брать не хотел, а он нажал: «Всё, — говорит, — я теперь за счёт мальчиков в кафе не хожу». Пришлось мне заткнуться — не хотелось с ним ссориться. А он начал приводить в порядок свою упаковку. Мы думали, он будет мучиться из-за всякой девичьей блажи, но ни мужчины, ни сантименты его не волновали совершенно. Он, похоже, любовью был сыт по горло — со своим брачным аферистом.

В общем, мы как-то довольно быстро забыли, что он у нас был — девушка и терпила. Он себя вёл, как наш товарищ — а девушки нечасто бывают товарищами, как всем известно.

Но на Рэма вполне можно было положиться в чём угодно. По всему видать, он в прежние времена был деловой дамой, бизнес-леди, так сказать — слишком хватка основательная, небось, только неземной страстью и можно было пробить. Но Рэм о себе не слишком распространялся. Он просто с нами работал, между делами — качался, ходил в тир пострелять, поменял глаза, поменял правую руку, лицо себе поменял, чтобы не опознал кто-то из знакомых спецназовца — и вообще вёл себя, как наш человек. Как совсем наш. Мы с Дэном, наблюдая это дело, решили, что от гормонов прежняя обманутая бедняжка из новой рэмовой личности пропала совсем. Он даже начал посматривать на женщин с совершенно подходящим к этому телу интересом. Правда, в отношения не рвался. Пуганая ворона куста боится…