Николай и Александра

Подобно многим молодым женщинам, недавно вышедшим замуж, Александре Федоровне было трудно сразу привыкнуть к новому укладу жизни. "Все еще не могу убедить себя, что я замужем, - писала она. - У меня такое впечатление, словно я тут в гостях". Она испытывала то отчаяние, то блаженство.

Своей подруге, графине Рантцау, императрица писала: "Я чувствую, что все, кто окружает моего мужа, не искренни и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России; все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются". Государыня была целыми днями одна. Государь днем был занят с министрами, вечера же проводил со своей матерью (жившей тогда в том же Аничковом дворце). Но в Рождество того же года она писала одной из своих сестер: "Как довольна и счастливая со своим любимым Ники". В мае она записала у него в дневнике: "Вот уже полгода мы женаты. Какой счастливой сделал ты меня, ты даже не представляешь".

Обстановка в семье разрядилась весной 1895 года, когда Николай и Александра уехали на лето в Петергоф, а вдовствующая императрица надолго отправилась к родным в Копенгаген. И, самое главное, Александра поняла, что у нее будет ребенок. К сестре приехала в гости великая княгиня Елизавета Федоровна. Обе молодые женщины занимались живописью, шили, катались в карете по парку. Николай и Александра удивились скорости, с камкой рос в материнском чреве младенец.

"Дите стало очень велико и прыгает и дерется внутри очень сильно", писал вдовствующей императрице будущий отец. Ожидая ребенка, Александра затеяла ремонт и переделку их первого собственного жилища в Александровском дворце в Царском Селе, расположенном в двадцати четырех километрах к югу от С.-Петербурга. В письме от 16 сентября 1895 года император писал: "Оба были в грустном настроении, покидая Петергоф, а, главное, наш маленький дом у моря, где мы так спокойно провели первое лето вместе! Но когда мы вошли в комнаты Аликс, - продолжал Николай Александрович. - ...печальное настроение прошло, и в нас поселилось великое удивление к тому, что мы увидели. Теперь чувство удивления сменилось наслаждением... Бывает, что, когда мы сидим в одной из комнат, мы просто молчим и смотрим на стены, камины и мебель... Два раза ходили мы наверх в будущую "детскую", тоже комнаты вышли замечательно чистые, светлые и уютные".

И Николай и Александра надеялись, что у них родиться мальчик, который станет первым с восемнадцатого века наследником, родившемся у царствующего монарха. Когда подошло время родов, приехала, полная радужных надежд, императрица Мария Федоровна. "Разумеется, вы дадите мне знать, как только появятся первые симптомы? - писала она сыну. - Я примчусь к вам, дорогие мои дети, и я не стану вам помехой, а как городовой, буду отгонять всех от вас".

В середине ноября 1895 года, когда у Александры начались схватки, возле орудий Кроншдтадта и Петропавловской крепости заняли свои места артиллеристы. Триста залпов должны были означать появление наследника мальчика, сто один - девочки. Наконец загрохотали орудия. Прозвучало девяносто девять залпов... сто... сто один... Но сто второго залпа так и не последовало. Первым ребенком, родившемся у царя Николая II и императрицы Александры Федоровны, была дочь, великая княгиня Ольга Николаевна. При рождении она весила девять фунтов (4, 1 кг).

Радость, которую им принесло рождение первенца, заставило молодых родителей забыть о том, что это не мальчик, а девочка. Когда отцу всего двадцать семь, а матери двадцать два года, кажется, что впереди целая вечность, что дети еще появятся. Александра сама кормила, мыла дочь, баюкая пела ей колыбельные песни. Пока Ольга спала, мать, сидя у колыбели, вязала одну за другой кофточки, чепчики и носочки. "Представь себе наше несказанное счастье, ведь у нас такая славная малышка, которую мы холим и лелеем", - писала Александра Федоровна.

5. КОРОНАЦИЯ

Когда на Неве, по которой всю зиму ездили на санях и ходили пешком, затрещал лед, мысли подданных Российской империи были заняты предстоящей церемонией коронации. Шел 1896 год, двенадцатимесячный траур окончился, новому императору в мае предстояло короноваться в Москве.

Понимая, что сорокадевятилетней вдовствующей императрице церемония коронации напомнит о скоропостижной смерти Александра III, Николай Александрович пытался утешить мать: "Мне кажется, что мы должны смотреть на все эти тяжелые церемонии в Москве, как великое испытание, посланное Богом, когда на каждом шагу приходится повторять то, что пережили мы в чудные светлые дни 13 лет тому назад! Одна только мысль меня утешает, а именно, что больше в нашей жизни не придется совершать этот обряд, потом уже все будет ровно и спокойно", - отметил он в письме от 27 апреля 1896 года.

Коронация русского царя представляла собой событие, освященное историей и традициями. Церемония должна была произойти в Москве; такое торжественное, важное для всей страны событие не могло состояться в северной столице, этом искусственно созданном на западный манер городе, воздвигнутом Петром I. Согласно обычаю, некоронованный царь мог въехать в древний город лишь за день до коронования. Прибыв в Москву, царская семья отправилась в Петровский дворец в предместье города, где Николай Александрович и Александра Федоровна постились и читали молитвы.

В это время москвичи красили и белили здания, украшали зеленью подъезды, вывешивали трехцветные бело-сине-красные флаги. С каждым часом в город прибывали новые тысячи гостей. Мимо скрипучих телег, битком набитых крестьянками в пестрых платках - алых, желтых, синих и оранжевых проносились эскадроны казаков. Из вагонов высаживались рослые сибиряки в полушубках, кавказцы в алых чекменях, турки в красных фесках и кавалерийские генералы в красных черкесках с золотыми позументами. У всех горожан было радостное настроение: коронация - это не только веселье, нарядные толпы и угощение, но еще и трехдневный праздник, амнистия для заключенных, отмена штрафов и пошлин.

25 мая, в день въезда Николая Александровича в Москву, сияло солнце, отражавшееся в золотых куполах и окнах домов. Сдерживая толпу, вдоль семикилометрового пути по обеим сторонам дороги выстроились войска. На балконах и в окнах домов было полно народу. На одном из специально сооруженных помостов сидела Матильда Кшесинская. "Для меня было пыткой видеть государя; ведь для меня он был "Ники" - тот, которого я обожала и который никогда больше не мог мне принадлежать".