Доктор

Джакомо Буджардини. Куратор. Противный. Лжет. Лицемерит. Всегда, но не сейчас.

Тсунаеши помнит, что он — главная опасность. Именно он беседует с ней, заставляет поверить в то, что они хотят ей лишь добра, а мир за стеной полон зла.

Смена обстановки. Серая палата с тремя койками. Она и два ребенка, на обоих поводки? ошейники?

— Привет. Вы кто? — она первой разрывает затянувшуюся тишину.

У меня красивый голос.

— В смысле? — Отвечает парень с черной шевелюрой.

Все та же комната. Но на блондине, кажется, 2а, становится больше шрамов, и грубый ошейник заменен на тонкую ленту, а на ошейнике черненького появились шипы, он 7в.

— Я не помню собственного имени. — Отвечает черненький, а Тсунаеши хочется сказать, что так не бывает! Но потом она вспоминает, что и сама не очень много знает. А еще слышит голос интуиции, её надо прятать, что он не лжет. И это странно, раньше она никогда не давала столь однозначного ответа. Но, может, те люди и не лгали столь категорично?

— Совсем? — На всякий случай уточняет Тсунаеши.

— Да, прошлое немного помню, но это все. А ты? — обращается 7в, нет, я не буду его так звать! к блондину.

— Оно было пушистым.

Со стороны очень мило смотрится их совместное непонимание этой странной фразы, или это удивление?

— Что? — Переспрашиваю я. Ведь я же?

— Похожим словом звали кого-то с мягкой шерстью, а у тебя? — насколько может доступно объясняет беленький.

— Тсунаеши, — с каплей недоверия делится с ними она самым сокровенным,а вдруг испортят? — но я ничего не помню о внешнем мире, что значит пушистый и мягкий?

Тсунаеши знает, она помнила их имена, они были звучные, не похожие ни на одно услышанное здесь. И до жути обидно их забыть.

Та же комната, но трое сидят на постели и тихо беседуют. Черненький смотрит на девочку с чуть заметным удивлением, а беленький спокойно лежит у нее на коленях. Ошейники с обоих сняли, но на шее можно заметить аккуратные шрамы. Чипы.

— Михаэль — значит защитник, как тебе? — Спрашивает, явно довольная своей идеей, Тсунаеши.

— Красивое, а ему? — Соглашается черненький, нет, Михаэль.

— Кисэ. Киса — это кошка по-русски.

Мальчишка, лежащий на её коленях, с радостью кивает.

После его движения, Тсунаеши вспоминает, сначала руки: теплые, мягкие — материнские, потом голос: тихий, сильный — приходит осознание — отец. За этим накатывают воспоминания о жизни в Эстранео: об уроках, о тренировках, об опытах и о разговорах. Странных, пугающих, где ей рассказывали о внешнем мире, что там нет ничего хорошего, что за пределами лабораторий её убьют; и понимает, не ложь, но недоговаривают они что-то. Что-то важное. Проснувшаяся на полную мощь интуиция уверенно шепчет, о неизбежной смерти при нарушении правил в этом месте.

После этого у неё не спала пелена с глаз, но девочка заметила её. Заметила, что-то, что она раньше видела — словно черные линии на белом фоне, это заметит любой, а вот сейчас все немного лучше, по крайней мере, понятно, где конкретно они недоговаривают.

А также к ней приходит понимание, как лечить с помощью пламени, чего от неё хотят добиться, когда учат оперировать. И почему, за вполне позитивные оценки для среднестатистического студента мед вуза, её ругают.

Она может лучше.

— Как ты? — тихий вопрос уставшего Кисе, и Тсунаеши аккуратно берет его руки в свои. Плавно направляет свою энергию, и желто-голубая пленка, окутавшая её руки, словно перчатка, облекает кисти мальчика.

Он выдыхает и расслабляется. Нет, их научили терпеть боль, но сейчас он хочет насладиться её прикосновениями.

— Уже лучше, спасибо. — Отвечает девочка вполне искренне, — а что ты сделал, Кисе? — Она помнит, как кто-то пытался подавить её пламя. Но не так как надо или просто пламя было не то.

— Огонь не подходит — шепчет интуиция.

— Попытался тебя остудить, я ведь Дождь. Хе! — Веселая и привычная её глазу гримаса, она демонстрирует радость, так ей объяснил Михаэль.

— Что с тобой было? — Спрашивает, признанный старшим в их компании парень, когда Тсуна заканчивает с Кисе и берет в свои ладони его опухшую и покрытую волдырями кисть.

— Они вкололи мне какую-то жидкость. — Начинает девочка и понимает, да сначала ей что-то ввели в вены. — Сначала все было в порядке, а потом вы видели. Интересно, а какие будут последствия. — Ей действительно интересно, ведь это может помочь им выбраться отсюда.

— У тебя глаза поменяли цвет. — Замечает Кисе, вглядываясь в лицо и пытаясь что-то найти.

— А это важно? — Тсунаеши не стыдно признаваться в собственном незнании, её не научили стыдиться, а с Михаэлем она знакома не так давно, да и он не лучший советчик в вопросах морали и этики.

— Не знаю, ты спросила, я ответил. — Замыкается в себе Кисе, видимо он что-то нашел.

Повисает напряженная тишина.

— А какого они были цвета? — Спрашивает девочка, для того чтобы понять, что не так.

— Коричневые.

— Похожие на карамель, теплые.

Они отвечают одновременно и отворачиваются.

— А какая она, карамель? И какого они сейчас? — Задает вопрос Тсунаеши, понимая, ей не понравится ответ.

— Рыжие, словно то пламя. — Говорит Махаэль, игнорируя первый вопрос.

Эти слова застывают в воздухе.

Три месяца спустя

Странные разговоры с людьми, доступ к художественной литературе и цензурный интернет делают свое дело. Теперь Тсунаеши учится показывать свои эмоции так, как это делают на видео. Посылать невербальные сигналы и считывать их. Тренировки стали еще жестче, теперь от неё требуют весь день ходить с выражением одной эмоции на лице, но только за пределами комнаты.

Вообще, как нашла Тсунаеши, их учебная программа, не включающая в себя тренировки и опыты, похожа на интернат для одаренных аристократов. Этикет, политология, танцы и прочее. Причем у всех троих.

Дети понимают, их к чему-то готовят.

Тсунаеши врывается в комнату, улыбаясь в соответствии с установкой, и восклицает:

— Ребят, а я теперь как вы!

— То есть? — Спокойно, и даже немного с сарказмом, отвечает Михаэль.

Он, насколько поняла Тсунаеши, очень ровный в эмоциональном плане человек, или у него очень хороший контроль лицевых мышц, но, в принципе, это не важно. Выяснилось действие препарата, что ввели девушке три месяца назад.

— Перевертыш или оборотень. Правда, меня называют метаморфом. — Сняв с лица надоевшую ей маску, поясняет девочка.

На самом деле её всегда интересовал вопрос: «А что такое положительные эмоции?» Про отрицательные она знала, боль, гнев, ярость, состояние берсерка и прочее было ей знакомо не понаслышке. Недавно она начала ощущать привязанность к Кисе и Михаэлю, книги говорили что-то про родственные узы.

— И в кого ты обращаешься? — Прервал её размышления нетерпеливый голос Кисе. Вот кому немного надо для жизни, спокойный тыл и друзья, ради этого он пойдет на все.

— В девушку на десять лет себя старше. — Спокойно отвечает Тсунаеши. И натягивает на лицо улыбку. Она такая же, как он, ради семьи пойдет на все. И ей хочется верить, что они семья.

— И чему ты радуешься? — Спокойно спрашивает Михаэль, надеясь, что когда-нибудь эта девочка улыбнется по-настоящему.

— В книгах сказано, что позитив облегчает жизнь. — Спокойно отвечает та.

Спустя три месяца

Дон, так правильно обращаться к любому взрослому человеку, Буджардини пришел к ней на занятия по этикету и заговорил на французском:

— Итак, 27, ты уже достаточно натренированна, более мы лечить твоих соседей не будем. Разбирайся сама.

Привычная ей лицемерная маска спала с дона Буджардини. Она увидела человека и поняла, он — не самое страшное зло в этой лаборатории. Уроки политологии не прошли даром, интуиция, которую она тщательно скрывала, шептала, в ответе за все её мучения стоит тот, кто спонсирует это, и тот, кто руководит этим.

— Хорошо.

В палату залетела девочка с темно-русыми волосами. Ее изменившееся поведение вначале напрягало Кисе и Михаэля, но потом она объяснила. Ей промывают мозги, тщательно, тонко и настолько ювелирно, что лишь благодаря своей всезнающей интуиции, которую вполне успешно прячет вот уже три года от ученых, ей удается сохранить трезвость сознания.