Страница 2 из 23
Наблюдая, как Клементина с запинками произносит свою бессмысленную речь в этом тесном помещении с видом на торговый центр и парковку, вместо того чтобы играть в притихшем концертном зале с высокими сводами, Эрика испытывала то же постыдное удовлетворение, что при виде кинозвезды без макияжа в дрянной лавке. «В конце концов, не такая уж ты особенная».
– Итак, в тот день там было шестеро взрослых. – Клементина откашлялась и качнулась взад-вперед. – Шестеро взрослых и трое детей.
И одна брехливая собака, подумала Эрика. Гав-гав-гав.
– Как я уже сказала, мы мало знали хозяев, но время проводили прекрасно.
Это ты прекрасно проводила время, подумала Эрика. Ты.
Она вспомнила, как чистый, словно колокольчик, смех Клементины вспыхивал и замирал в унисон с приглушенными смешками Вида. Видела, как из плотной тени проступали лица людей с темными провалами глаз и блеском белых зубов.
Вечером на том нелепом заднем дворе долго не зажигались уличные фонари.
– Помню, в какой-то момент зазвучала музыка. – Клементина опустила взгляд на пюпитр перед собой, потом вновь подняла глаза, словно увидела что-то далеко на горизонте. У нее был задумчивый взгляд. Она больше не походила на мамочку из предместья. – «Пробуждение» французского композитора Габриэля Форе. – Разумеется, она произнесла фамилию на правильный французский лад. – Прекрасное музыкальное произведение. В нем звучит такая изысканная скорбь.
Она умолкла. Почувствовала ли она шевеление в рядах, смущение аудитории? Для этой аудитории «изысканная скорбь» была неподходящим выражением, с большой претензией на понимание искусства. «Клементина, радость моя, мы слишком обыкновенные, чтобы понять твои утонченные отсылки к французским композиторам». Как бы то ни было, в тот вечер играли также «November Rain» в исполнении «Ганс энд Роузес». Не так уж претенциозно.
Разве исполнение «November Rain» не было каким-то образом связано с признанием Тиффани? Или это было раньше? Когда в точности Тиффани поделилась своим секретом? Произошло ли это в тот момент, когда на вечеринке все вдруг завертелось быстрее и мы как будто летели с американских горок?
– Мы пили алкоголь, – сказала Клементина. – Но никто не напился. Были немного навеселе.
Она встретилась взглядом с Эрикой, как будто все это время знала, где та сидит, но избегала смотреть на нее, а в какой-то момент решилась. В ответ Эрика попыталась улыбнуться, как подруга, ближайшая подруга Клементины, крестная мать ее детей. Но лицо застыло, словно Эрику разбил паралич.
– Как бы то ни было, наступил вечер, мы собирались приступить к десерту, и все смеялись. – Клементина перевела взгляд с лица Эрики на кого-то в переднем ряду, и Эрике стало обидно, как будто ею пренебрегли. – Над чем смеялись, не помню.
У Эрики слегка закружилась голова, и комната вдруг показалась ей невыносимо душной.
Возникло непреодолимое желание выбраться отсюда. Ну вот, подумала она. Вечная история. «Бей или беги». Возбуждение ее симпатической нервной системы. Нарушение биохимии мозга. Вот в чем дело. Все совершенно естественно. Детская травма. Она перечитала всю литературу по вопросу. Она в точности знала, что с ней происходит, но от знания толку не было. Организм, предавая ее, поступал по-своему. Бешено колотилось сердце. Дрожали руки. Она ощущала запах детства – густой, настоящий: влага, плесень и стыд.
«Не сопротивляйтесь панике, – говорила ей психолог. – Примите ее. Парите в ней».
У нее был исключительный психолог, но, бога ради, разве можно парить, когда не хватает места, пространства – вверху, внизу, когда и шага нельзя ступить, не почувствовав под ногами гниющую рыхлую пакость?
Она встала, одергивая юбку, прилипшую к ногам. Малый со штрихкодом бросил на нее взгляд через плечо. Участливое выражение его глаз слегка удивило ее, подобно тому как могли бы привести в замешательство умные глаза обезьяны.
– Извините, – прошептала Эрика. – Мне надо…
Указав на часы, она боком протиснулась мимо него, стараясь не задеть пиджаком его затылок.
Когда она дошла до конца комнаты, Клементина произнесла:
– Помню, был момент, когда моя подруга выкрикнула мое имя. Очень громко. Никогда не забуду этого крика.
Не оборачиваясь и положив ладонь на ручку двери, Эрика остановилась. Вероятно, Клементина наклонилась к микрофону, потому что ее голос неожиданно заполнил помещение.
– Она закричала: «Клементина!»
Клементина всегда прекрасно подражала другим людям. Ее музыкальный слух точно улавливал интонации человеческих голосов. Эрика различила в одном этом слове неподдельный ужас и пронзительную настойчивость: «Клементина!»
Она знала, что была той самой подругой, которая выкрикнула на вечеринке имя Клементины, но не помнила этого. На месте этого воспоминания висела белая пустота. И если уж она не может вспомнить такой момент, значит это говорит о проблеме, аномалии, несообразности – весьма значительной и тревожной несообразности. Приступ паники усилился и едва не сбил ее с ног. Она нажала на ручку двери и, пошатываясь, вышла под неослабевающий дождь.
Глава 2
– Были на собрании? – спросил Эрику таксист по дороге в город.
Он отечески улыбнулся ей в зеркало заднего вида, словно умиляясь деловому облику современной женщины, этому официальному костюму.
– Да, – ответила Эрика, яростно стряхивая воду с зонта на пол такси. – Следите за дорогой.
– Слушаюсь, мэм! – Таксист шутливо прикоснулся двумя пальцами ко лбу.
– Дождь, – смущенно проговорила Эрика и указала на дождевые капли, бешено колотящиеся в лобовое стекло. – Дороги скользкие.
– Только что отвозил в аэропорт одного гусака, – сказал водитель.
Он умолк, пока перестраивался на соседнюю полосу. Одну мясистую руку он держал на руле, а другой провел по спинке кресла, отчего в воображении Эрики возник большой белый гусак на заднем сиденье.
– Он считает, все эти дожди вызваны климатическими изменениями. Я сказал ему: мужик, климатические изменения здесь ни при чем. Это Ла-Нинья! Знаете про Ла-Нинья? Эль-Ниньо и Ла-Нинья? Природные явления! Происходят уже тысячи лет.
– Верно, – откликнулась Эрика.
Жаль, что с ней нет Оливера. Он взял бы разговор на себя. Почему водители такси так упорствуют в просвещении пассажиров?
– Угу. Ла-Нинья, – повторил таксист почти с мексиканской интонацией. Ему явно нравилось произносить «Ла-Нинья». – Значит, мы побили рекорд, а? Самый долгий период непрерывных дождей в Сиднее с тысяча девятьсот тридцать второго. Ура, ура!
– Да, – подтвердила Эрика. – Ура.
Это был 1931 год, у нее хорошая память на числа, но поправлять его не имело смысла.
– На самом деле это был тысяча девятьсот тридцать первый, – сказала она.
Ничего не могла с собой поделать – такой уж характер. И она это понимала.
– Ага, точно, тысяча девятьсот тридцать первый, – согласился таксист. – Перед тем было двадцать четыре дня в тысяча восемьсот девяносто третьем. Двадцать четыре дождливых дня подряд! Будем надеяться, что не побьем этот рекорд, да? Или считаете, что побьем?
– Будем надеяться, что нет.
Эрика провела пальцем по лбу. Пот или дождевые капли?
Ожидая такси на улице под дождем, она успокоилась. Дыхание пришло в норму, но живот по-прежнему крутило. Она ощущала упадок сил, как будто пробежала марафон.
Достав телефон, она написала сообщение Клементине.
Извини, пришлось убежать, проблема на работе, ты выступала потрясающе, поговорим позже. Пока.
Потом изменила «потрясающе» на «здорово». Потрясающе – это уж чересчур. К тому же неточно. И нажала на кнопку «отослать».
Не стоило выкраивать драгоценное время из рабочего дня, чтобы послушать Клементину. Она приехала только для того, чтобы поддержать подругу и привести в порядок собственные мысли по поводу случившегося. Воспоминания о том дне представлялись ей пленкой старого фильма, из которого кто-то вырезал определенные кадры. Даже не кадры целиком, а их обрывки. Узкие временные обрывки. Ей просто хотелось заполнить эти провалы, чтобы не надо было признаваться кому-то, что она не помнит всего.