Верные, безумные, виновные

Если бы кто-нибудь в утро барбекю спросил о его мечтах, он сказал бы, что многого ему не нужно, но хорошо бы кредит поменьше, дом опрятней, хорошо бы еще ребенка, в идеале сына, но и девочке он будет рад, а также большущий катер, ну и чаще заниматься сексом. Он бы рассмеялся при упоминании о сексе. Или, по крайней мере, улыбнулся. Грустной улыбкой.

Может быть, улыбка получилась бы чем-то средним между грустной и горькой.

Он поймал себя на том, что горько улыбается, а женщина, сидящая через проход, встретилась с ним взглядом и быстро отвела глаза. Сэм перестал улыбаться и заметил, что его руки, лежащие на коленях, сжаты в кулаки. Он заставил себя разжать их. Выглядеть нормально.

Он взял газету, которую кто-то оставил на соседнем сиденье. Вчерашний выпуск. «Пожалуй, довольно» – прочел он заголовок над претенциозной фотографией очертаний зданий Сиднея в пелене дождя, снятой через забрызганное дождевыми каплями окно. Сэм попытался прочитать статью. В любой момент ожидается прорыв дамбы Варрагамба. Ливневые паводки по всему штату. Слова плясали у него перед глазами. Может быть, стоит проверить зрение. Теперь если он читает продолжительное время, то начинает нервничать и дергаться. Или вскидывает глаза с внезапным ужасом, словно пропустил что-то важное или уснул.

Он вскинул глаза и вновь встретился взглядом с той женщиной.

Черт побери, я не пытаюсь переглядываться с тобой! Не собираюсь клеить тебя. Я люблю жену.

Разве он все еще любит жену?

Он представил себе лицо Тиффани на освещенном солнцем заднем дворе. «Давай, Силач». Улыбка, напоминающая ласку. Он отвернулся к окну парома, словно отмежевываясь от физического присутствия Тиффани, а не только от мысли о ней, и стал смотреть на бухточки и заливы Сиднейской гавани, над которой нависали серые хмурые небеса. Все как будто предвещало близкий конец света.

Он многое мог бы высказать Клементине. Упреки, хотя и знал, что стóит им сорваться с языка, как он пожалеет об этом. Поэтому загонял обидные слова глубже, и они застревали у него комком в горле, так что подчас он не мог нормально глотать.

Сегодня она проводит одну из этих бессмысленных публичных бесед, которыми теперь занимается. В какой-то библиотеке отдаленного предместья. Наверняка в такую погоду никто не придет. Зачем ей это надо? Ради этой работы, причем неоплачиваемой, она отказывается от выступлений на концертах. Для Сэма это было непостижимо. Зачем ей понадобилось оживлять в памяти тот день, тогда как Сэм изо всех сил старается погасить вспышки постыдных воспоминаний, то и дело возникающих у него в мозгу?

– Прошу прощения.

Сэм подпрыгнул. Правая рука его сильно дернулась, словно в попытке поймать что-то падающее.

– Что, где? – вскрикнул он.

В проходе стояла женщина в бежевом плаще, с широко раскрытыми глазами олененка Бэмби, боязливо скрестив на груди руки.

– Простите. Я не хотела напугать вас.

Сэма обуяла неподдельная ярость. Он представил себе, как бросается на нее, хватает за горло, трясет, как тряпичную куклу.

– Просто хотела спросить, ваша ли она. – Женщина кивнула на газету. – Прочитали уже?

– Извините, – хрипло произнес Сэм. – Глубоко задумался. – Он протянул ей газету дрожащей рукой. – Это не мое. Вот, пожалуйста.

– Спасибо. Простите, что так вышло, – снова сказала женщина.

– Все в порядке.

Она отошла от него. Он что, сходит с ума? Совсем ненормальным стал. Время идет, а он все больше слетает с катушек.

Сэм подождал, пока сердце не успокоится.

Потом снова повернулся к окну. Он увидел пассажирский терминал для заокеанских путешествий, вспомнил, что они с Клементиной собирались вечером сходить туда в ресторан. Модный, очень дорогой. Сэм не хотел идти. Нечего было ей сказать.

Пришла мысль: им следует расстаться. Не расстаться, а развестись. Это брак, приятель, тут не расстаются, как бойфренд с подружкой, а разводятся. Какая чушь! Они с Клементиной не собираются разводиться. У них все хорошо. И все же в этом слове было что-то удивительно притягательное: развестись. Это походило на решение. Если бы он смог отделиться, отстраниться, ему стало бы легче.

Он внезапно поднялся и ухватился за спинки сидений, чтобы сохранить равновесие, когда паром стало качать. Потом вышел на пустынную палубу. Холодный влажный воздух ожег лицо. Парнишка в плаще скользнул по нему равнодушным взглядом, словно Сэм был всего лишь частью унылого серого пейзажа.

Сэм ухватился за скользкие поручни по краю парома. Ему не хотелось оставаться здесь, не хотелось быть дома. Он хотел только вернуться назад во времени, оказаться на том нелепом заднем дворе, в тот момент в неясных сумерках, с мигающими поодаль китайскими фонариками, когда эта Тиффани, женщина, ничего для него не значащая, смеялась вместе с ним, а он не смотрел на потрясающие изгибы ее тела, не смотрел, но сознавал, что они есть. «Давай, Силач», – сказала она тогда.

Вот именно тогда ему и надо было нажать на «паузу».

Все, что ему было нужно, – это следующие за этим пять минут. Просто еще один шанс. Будь у него еще один шанс, он поступил бы как мужчина, каковым всегда себя считал.

Глава 7

– Давай забудем об этом, – сказала Клементина.

Был уже почти час дня, а Эрика ждала их на чай к трем. Сэм с девочками так и не пошли гулять, чтобы дать ей время позаниматься. Не получилось.

– Нет, – возразил Сэм. – Один маленький башмачок меня не одолеет. Я не сдамся.

Пропала одна из пары новых, очень дорогих кроссовок Руби со светящимися подошвами, а благодаря ее недавнему бурному росту ничего другое ей не годилось.

– Как там говорится в том стишке? – спросила Клементина. – «Не было гвоздя – подкова пропала, не было подковы – лошадь захромала»… и что-то еще, а потом «конница разбита, армия бежит».

– Что? – проворчал Сэм.

Он лежал плашмя на полу, высматривая кроссовку под диваном.

– Не было башмачка, пропало мое прослушивание, – пробормотала Клементина, убирая с того самого дивана подушки, под которыми оказались крошки, монеты, карандаши, заколки для волос, спортивный бюстгальтер, но никаких кроссовок.

– Что? – снова спросил Сэм, протягивая вперед руку. – Кажется, я ее вижу! – И достал запыленный носок.

– Это носок, – сказала Холли.

Сэм чихнул.

– Да, я знаю, что это носок. – Он уселся на пол, массируя плечи. – Мы тратим полжизни на то, чтобы найти свои пожитки. Нам нужны усовершенствованные системы. Процедуры. Для этого нужно приложение под названием «Где мое барахло?».

– Башмачок! – выкрикивала Руби. – Где ты? Башмачок!

Она расхаживала в одной кроссовке, наклонившись в сторону и время от времени топая ногой, чтобы зажглись разноцветные огоньки.

– Руби, у башмаков нет ушей, – снисходительно пояснила Холли.

– Эрика говорит, нам нужна обувная полка у двери. – Клементина водрузила подушки обратно. – Она говорит, надо приучать детей ставить туда обувь, как только входят в дом.

– Она права, – согласился Сэм. – Эта женщина всегда права.

Для человека, не желающего заводить собственных детей, Эрика в избытке обладала материнской мудростью, которой хотела непременно поделиться. Нельзя было спрашивать ее: «Откуда ты знаешь?», потому что она всегда цитировала источники. «Вот я прочитала статью в „Психологии сегодня“», – начнет она, бывало.

– Она, наверное, одна из этих вредных подруг, – сказала однажды Клементине ее подруга Энсли. – Надо от нее избавиться.

– Она не вредная, – ответила Клементина. – Разве у тебя нет подруг, которые тебя раздражают?

Она считала, у всех есть друзья, с которыми общаешься как бы из чувства долга. Если мать снимала трубку с особым стоическим выражением, словно говорящим: «Ну вот, опять», это означало, что звонит ее подруга Луиза.

– Ну уж не так, как достает тебя эта чувиха, – сказала Энсли.

Клементина никогда и ни за что не избавилась бы от Эрики. Эрика была крестной матерью Холли. Давно прошел тот момент, если таковой вообще был, когда она могла бы прекратить эту дружбу. Нельзя поступать так с человеком. Как найти нужные слова? Эрика была бы раздавлена.