Блуждающее время

Но и Егор, и Павел, и Черепов еще не разобрались, глядя на Никиту в этой «достоевской» квартире, почему в нем такое смещение, почему он ни во что не укладывается. Да и шуму оказалось в конечном итоге многовато: то Тамара Ивановна взвизгивала, то звуки невероятного языка Никиты почти гремели, если только это был «язык», а не что-нибудь фантастичное, то вдруг кто-то подвывал по пьянке за окном – все это, конечно, мешало сосредоточиться. Да и кот этим шумом был очень недоволен, и, просыпаясь, мрачно мяукал.

Наконец Никита выдохся, упал на стул, но все-таки бормотал еще, и между непонятными звуками, когда дед направлял глаза на окружающих, раздавались еще и разные словосочетания, вроде: «Был Расцвет, и Катастрофа, Расцвет и Катастрофа…» затем шли опять пещерно-эзотерические звучания и вдруг: «Они оборачивали нас в не нас… Земля погибала… А не «те» все мрачнели и мрачнели, жизнь их длилась не более десяти лет…» Затем не наши слова… Шипение, бесконечное шипение и потом: «Себя не жалко… Никого не жалко… Идет как надо… Тише… Тише!.. Я не могу себя убить…»

Наконец Павел не выдержал и глупо подал водички в стакане. Никита опрокинул в себя стакан, но вдруг внимательно, изучающе взглянув на Павла, улыбнулся и сказал: «Ой, как хорошо!»

Почему здесь произошел перелом – трудно сказать: но Никита как бы подлечился про себя и удовлетворенно взглянул поочередно на всех.

Порой мир мертвых действовал на него удивительно благостно и успокаивающе. Не хотелось даже никуда бежать. Тогда Никита сам даже тянулся, чтобы помереть. Тяга к этому возникала. Как говорится, «он был мертв и доволен собой».

Но на окружающих такое предвзятое отношение к мертвым действовало депрессивно. Смотря, конечно, на кого.

Тамара Ивановна, которая от усталости прилегла на тахту, очутилась в шоке, когда Никита вдруг к ней подошел и завыл на своем языке что-то явно похоронное. Но больше всего убеждали его водянистые, пустые, скользящие по миру глаза, в которых явно выражалась любовь к смерти.

Но он менялся, в нем как будто отсутствовало какое-либо ядро, или оно давно выпало: через минут десять любовь к смерти погасла в его голубых, как планета Земля перед гибелью, глазах, и они наполнились равнодушной тоской, тоской жизни среди мертвых.

– Все слишком понятно, – заметил, почесав затылок, Черепов. – Важно ведь для него, не какие мы в самих себе, а как он нас воспринимает. У него вполне здоровое восприятие этого мира.

«Мне бежать!» – вдруг вскинулся Никита, так и не поевши.

Но тут вмешался Кирилл, хозяин, отличавшийся манией величия.

– Я знаю, сейчас ему надо спать, а не бежать. Он это и имел в виду… Пойдем, Никитушка, в ту комнатку бай-бай. Утро тысячелетия назад – мудрей, чем утро тысячелетия вперед.

И он увел дедулю в уютную маленькую комнатку, уложил бай-бай. Было неудобно, и гости тут же решили разойтись. Кирилл не возражал, только тихо улыбался в себя.

На улице Тамара Ивановна подхватила машину, сунула кота в хозяйственную сумку и заявила, что кот не реагировал на Никиту, и это означает, что Никита слишком далеко ушел от нашего мира и его понятий. Ее кот на запредельное не реагирует, только спит в ответ. Он и перед Богом будет спать, ничего с ним не поделаешь, оправдывалась Тамара Ивановна. Павлу заказала прийти к ней, а насчет похоронного завывания добавила, что она этого так не оставит.

Остальные, Черепов, Павел и Егор, зашли в какое-то отъединенное, одуревшее от пустоты полукафе, благо находилось оно на отшибе. Непонятно было, кому могло принадлежать это «кафе».

Рассевшись у тем не менее уютно-московского окошечка за столиком (уютного в смысле беспредельности простора за окном), друзья решились посоветоваться. Еще был день и свет.

Итог подвел Черепов. Клим отметил, что предварительно, прежде чем идти к Кириллу, имел короткий, но внушительный разговор с Мариной, и намеки, которые там имелись в виду, полностью подтвердились. В целом Черепов предполагал, что Никита, прежде чем попасть к ним, сначала провалился совсем в другое время, будущее по отношению к тому, в котором он родился, а уж из этого второго будущего провалился к нам. Неудивительно, что он так ошалел. В пользу такого предположения говорило многое, и Марина рассказала чуть-чуть, что знала о тайных исследованиях о Никите. Первое будущее, в котором он родился, было еще узнаваемо для нас – именно в связи с ним он употреблял все эти слова о Расцветах и Катастрофах (кстати, добавил Черепов, в контексте его времени, где он родился, он упоминал и о России, и еще о чем-то близком нам, – так говорила Марина).

Но «второе» будущее, куда он, бедняга, подзалетел, – совершенно неузнаваемо, в любых деталях, для нас и, наверное, сначала для него. Может быть, препятствием для нашего понимания был его язык, который не расшифровывался, потому что, видимо, и не был никаким языком в нашем смысле. Собственно, еще вопрос, продолжал Черепов, что это было или какое это «будущее»: если человечества, то какого космического цикла, но ведь он не мог попасть в следующий цикл в физическом теле! Или это просто было путешествие в духе, в другой оболочке, при сохранении тела спящим? И речь идет не о каком-то там «будущем», а черт знает о чем, ибо парень, видимо, попал в такую яму, может, где-нибудь в параллельных мирах, в которой насмотрелся такого, что описать никак нельзя. А теперь вот у нас. Ему только невесту теперь здесь надо подобрать.

Павел с тоской выслушивал все эти изречения Черепова. Впервые его охватил ужас при мысли о сломе времени, о попадании в будущее. Но это пока еще не означало отказа, слишком мощным было опьянение возможностью такого слома.

Черепов окончательно задумался, и, поглядев в окно своим светло-мрачным взглядом, процедил:

– Мой личный последний вывод таков: парень выпал из мирозданья. Такое бывает, редко, но бывает. Он теперь выпадает и из нашего времени. И попадет бог знает куда, и что хуже: наверняка, уже вне физического тела, которое он потеряет навсегда. И вот это как раз жутковато, потому что пока есть физическое тело, оно защищает даже глупцов от демонов. Но, если старичок выпал из мирозданья, то он и демонам был бы рад: как никак, а твари, Творцом, так сказать, созданные… Его ситуация намного хуже.

Ответом было молчание. Егор вспомнил вдруг о милосердии Будды, об уходе в великую Нирвану.

И все-таки высказался:

– Да, на мой взгляд, чуть-чуть иначе, без мистерий с непознаваемым, просто похоже, что парень побывал уже в нескольких эпохах, спятил, все перепутал, а потом уже провалился к нам. И это еще не конец.

Черепов тяжело посмотрел на друзей.

– Это не твой вариант, Павел, насколько я понял из того, что ты мне рассказал, – проговорил Клим. – Потому не беспокойся уж так.

Павел махнул рукой.

– Как жалко, – почему-то заключил он.

– Может быть, – холодно ответил Черепов. – Но когда придет Иное, все эти миры рухнут вместе со всем мирозданьем, туда им и дорога. Будет Иное, я не скажу, что счастливее, все мы знаем, насколько это глупое и ничтожное понятие: счастье. Будет не счастливее, а фантастичней.

– Поживем, увидим, – вдруг миролюбиво согласился Егор. – У нас страна большая, и здесь всему найдется место: и тому, что фантастичней неописуемого, и этой кафушке, с травкой под окном, самоваром и водочкой.

Черепов кивнул головой.