Страница 5 из 12
– Если что, тут же сообщи мне. Я на имя военкома письмо напишу, а батя подпишет.
– Спасибо, товарищ младший лейтенант.
Поговорил в ту ночь Воронцов с бойцом, а сам потом долго не мог уснуть. Как там дома, в Подлесном? Как Зинаида с детьми? Голодают, небось. А тут как раз офицеры в полку начали посылать домой свои продовольственные аттестаты. Кто жене, кто матери, а кто невесте. Решил выслать своё довольствие и он. Но кому? В Подлесное? Матери, сёстрам и деду Евсею? Или в Прудки? Зинаиде с Улюшкой и ребятами? Долго думал. Пошёл во второй взвод, посоветоваться с Кондратием Герасимовичем. Тот выслушал его и сказал:
– А и у меня ж, Сашок, такая же загвоздка. Правда, мои Нелюбичи ещё под немцем… Но рассуди так. Твои-то, в деревне, в своей хате живут? Не сожгли их. Корова есть. Огород есть. Проживут. А там – дочь. Родная кровинушка. И – сироты. Так что никакая мать не попрекнёт тебя, если ты о родной дочери позаботишься. Ты же не девке на ветер свой аттестат шлёшь. Вон, взводный Медведев, когда на станции ночевали, познакомился там с одной. И что ты думаешь? Вчера признался, что ей свой аттестат выслал. Ну не дурак? А она, говорят, и с немцами тут гуляла… – И вдруг Нелюбин спросил его: – Ты, Сашка, скажи мне следующее… Как товарищ товарищу. Совесть за патрон, и даже за обойму, как известно, не выменяешь. Ты к ней, к Зинаиде, ворочаться собираешься?
– Да, собираюсь. Я ей слово дал, – простодушно, как перед отцом, признался Воронцов.
– А какое слово? За дочкой приехать? Или что?..
– Разговор был такой, что я за всеми ими приеду. Как же я, Кондратий Герасимович, Пелагеиных детей брошу? – Он опустил голову, повёл взглядом в сторону, будто ища опору. – Она ж мне роднее родной была.
– Вот и молодец! Вот и правильно!
– Если только отец их не отыщется.
– Ну, отыщется, тогда другое дело. Тогда решите между собой, как быть.
– А что решать, дети-то – его. А Зинаиду с Улюшкой, жив буду, заберу. Это я тебе как фронтовому товарищу обещаю.
– Значит, ты ей обещал, Зинаиде Петровне. Или нет? Ты что-то о ней молчишь.
– Как же не обещал. Обещал.
– Ну а чувство ты к ней имеешь? – допытывался Нелюбин. – Сердечное влечение? А? С такой женщиной, как Зинаида Петровна, истуканом по соседству не проживёшь. Имей в виду. Тут, брат, взаимное чувство надо иметь. Если не имеешь, смотри… Такую яблоньку тебе запустить не дадут. Какой бы орёл ты ни был.
– Да что ж ты, Кондратий Герасимович, как свёкор допытываешься? Говорю же – обещал.
Нелюбин посмотрел на Воронцова и сказал:
– Мне-то ты не обещай. Ты себе обещай. Да зарок дай. Так-то. Я-то тебе, может, недолгий свидетель. Ненадёжный.
И вот Сороковетов со своим расчётом стоял перед Воронцовым. Миномётчики ждали, что скажет взводный.
– Видите, пулемёт на той стороне?
– Вас понял, товарищ младший лейтенант, – тут же прищурился Сороковетов. – Емеля, сколько до него?
– Днём я его не видел, – отозвался Емельянов. – Днём бы его увидеть… А так – метров двести пятьдесят. Первую мину кинем, репер пристреляем, а там и увидим, где мы.
– Ну что, товарищ младший лейтенант? Будем стрелять? – прищурился в темень Сороковетов.
– Стрелять пока погодите. Может, разведка тихо пройдёт. Готовьте миномёт. И имейте в виду, что взвод двумя отделениями пойдёт левее. Не заденьте своих. А то будет нам тогда – бессрочная служба в нашей гвардейской штрафной…
Штрафники тут же кинулись в землянку, загремели пустыми коробками из-под мин, которыми маскировали нештатный миномёт на случай проверки. Применять трофейное оружие во время боя им дозволялось. Многие имели немецкие пистолеты и даже автоматы. В ближнем бою они были удобнее и эффективнее длинных мосинских винтовок. И на это ротный смотрел сквозь пальцы. Но миномёт во взводе – это было уже слишком. Тем более что миномётный взвод, приданный ОШР ещё в самом начале её формирования, под Зайцевой горой, постоянно кочевал с ней с участка на участок и хорошо поддерживал в бою. Правда, миномётчики всегда действовали позади боевых порядков роты. И только в составе своего взвода. Так предписывал устав: миномётный взвод является неделимой огневой единицей. В расчленённых строях действовал только тогда, когда сменял позицию.
– Тише вы гремите своими железяками! – пристрожил миномётчиков командир второго отделения сержант Численко.
С зимних боёв за высоты в окрестностях Варшавского шоссе и Шатина болота состав взвода поменялся несколько раз. Ключевую Зайцеву гору полк так и не взял. Штрафники положили на скатах и в болоте несколько сотен человек убитыми. Столько же увезли в тыл ранеными и умирающими. В марте немцы начали спрямлять линию фронта. В штабах поговаривали, что это неспроста. Немцы что-то готовили. Решающий удар. Что-то снова происходило на юге, под Харьковом и Белгородом. И вот полк перебросили на несколько десятков километров южнее, на Жиздру. Небольшая река. Берега, изрытые окопами и воронками авиабомб, исхлёстанные траншеями и ходами сообщения. Недалеко одноимённый город, почти полностью разбитый и сожжённый. Городок, окрестности и ближайшую железнодорожную станцию под названием Зикеево занимали немцы.
Разведгруппу вёл лейтенант Васинцев. Значит, там, за нейтралкой, сейчас и Иванок. Вот почему к предстоящей операции Воронцов готовил своих людей с особой тщательностью. Кто поможет солдату на войне в трудную минуту, кроме верного товарища?
Ракеты взлетали над кольями, опутанными колючкой, в прежнем ритме. Полувзвод штрафников, пулемётный и миномётный расчёты ждали сигнала к открытию огня. Миномётчики Сороковетова быстро установили трофейный восьмидесятимиллиметровый миномёт, расширили сапёрными лопатами пространство вокруг плиты, подрезали угол траншеи. Подносчики принесли мины. Астахов и Тарченко протирали их тряпками и бережно укладывали в гранатный ящик. Сороковетов возился с прицелом и бормотал:
– Днём бы – другое дело… Хотя бы парочку кинуть… Дело техники… А ночью… Попробуй, сделай тут точную пристрелку. Тут никакая техника не поможет.
Остальные молчали. Они тоже не были уверены в том, что Сороковетов попадёт. Все знали, что больше четырёх-пяти мин немцы им выпустить не дадут. Тут же, по вспышкам, засекут позицию и откроют огонь из орудий, смешают их позицию с землёй, так что и соседям не поздоровится. Поэтому протёрли всего пять мин, сложили их рядком и над бруствером на длинных кольях принялись натягивать плащ-палатку, чтобы немцы не смогли засечь их позицию по первым же дульным вспышкам.
МГ простучал, как всегда, через мгновение после того, как истаял на границе леса и поймы хвост ракеты. Ему ответил несколькими короткими Барышев. И тут с той стороны в чёрное небо взлетело сразу несколько ракет. Они взлетали одна за другой и, зависая над углом будто наклонившегося над поймой леса, рывками начали раздвигать пространство ночи.
Сороковетов сделал небольшую поправку, быстрым, экономным движением принял из рук Астахова продолговатое холодное тельце мины и замер. Миномётчик держал мину бережно, как держат наполненный сосуд. То мгновение, когда нужно будет разжать пальцы, чтобы мина ровно и беспрепятственно скользнула в миномётную трубу, не наступило, но оно вот-вот наступит.
Пуля облетела опушку леса, где исчезал ход сообщения, уводящий в тыл. По нему двигались двое – молоденький боец с винтовкой за плечом и термосом, в котором что-то булькало, и средних лет старшина в расстёгнутой гимнастёрке. Старшина волок на плече мешок, в котором приятно похрустывало и от которого исходил такой же приятный запах тыла, регулярного довольствия и тишины. Эти двое разговаривали вот о чём:
– Товарищ старшина, а правда, что у немцев есть такие таблетки, от которых ни жрать, ни спать неохота?
– Таблетки? Да леший их маму знает. Может, и есть. На наших только вот это действует. – И старшина встряхнул канистрой, которую нёс в другой руке.
– Товарищ старшина, а правда, что…