Ад Лабрисфорта

На последнем, третьем этаже, по четыре камеры в том и в другом крыле, каждая на четыре человека. То есть Лабрисфорт максимально рассчитан на шестьдесят четыре заключённых, по тридцать два того и другого пола.

Для каждого блока есть свой прогулочный двор, наглухо отделённый от окружающего мира. С одной стороны ограду заменяет стена тюрьмы, три другие сложены из бетонных блоков. Высотой этот забор четыре метра. Говорят, ещё на пару метров он углублён под землю. Ненужная предосторожность. Лабрисфортская «земля» сама по прочности мало уступает бетону.

Выходов в ограде нет. Попасть во дворы можно только из здания тюрьмы. Они как часть постройки, но без потолка и пола.

Вокруг здания вместе с прогулочными дворами проходит ещё один забор. Шестиметровой высоты. Сделан из колючей проволоки, по которой пропущен ток. Около забора сторожевые вышки, на каждой по два снайпера.

В восемь утра прилетает вертолёт, приземляется на площадке, которая тоже находится внутри периметра проволочного забора. Он привозит тюремное начальство и персонал, и забирает надзирателей предыдущей смены. Вечером возвращается с новой сменой конвоя. Охранники работают по суткам, кто-то – с вечера до вечера, кто-то – с утра до утра. На этаж каждого блока приходится по трое, плюс один старший надзиратель на блок. Меняются по графику, а не так чтобы один охранник постоянно дежурил на одном этаже.

Вечером все, чей рабочий день закончен, отбывают на вертолёте обратно на материк. Заключённых тоже доставляют по воздуху. Другого сообщения с берегом нет. Где-то на острове имеется ангар с резервным вертолётом на случай непредвиденных ситуаций. Может, даже с двумя или тремя. Этого я точно не знаю. («Точно не известно» – записала Патриция.)

Флэш замолчал. Патриция тоже молчала, уверенная, что он добавит что-то ещё.

– Да, я забыл самое главное. За двадцать лет существования Лабрисфортской тюрьмы оттуда никто не смог совершить побега.

– М-мм… – протянула Патриция. – Надо написать «никто, кроме одного человека».

– Нет. Просто никто. Я бы не назвал побегом то, что произошло со мной.

Патриция хотела возразить, но не сделала этого. Тишина в комнате стала гнетущей. Они оба словно ощутили чьё-то незримое постороннее присутствие.

– Почему ты мне поверила? – нарушил молчание Флэш.

Почувствовав, что ужасно устала сидеть весь день за столом, Патриция встала и прошлась туда-сюда по кабинету.

«Из-за твоих глаз, мать твою. Этот чёртов огонь, в который ты взглянул однажды, не просто в них отразился – отражение осталось навсегда. Или, по крайней мере, какой-то отблеск отражения», – хотелось сказать ей. Но вместо этого она только пожала плечами:

– Не знаю.

Конечно, поверила она не сразу. Ни один нормальный человек не поверит сразу в такую историю. А Флэш далеко не сразу ей всё рассказал – по той же причине. Ни один нормальный человек этого бы не сделал. Тем более что обратился к Патриции Флэш без большой охоты. Последовал совету их общего знакомого, но явно не рассчитывал, что какой-то психолог в состоянии ему чем-то помочь.

Несколько консультаций прошли впустую. На все вопросы Патриции Флэш отвечал коротко и равнодушно. Она думала уже, что придётся прекратить напрасно тратить своё и его время. Но всё-таки решила сделать ещё одну попытку. И просто наугад, не особо рассчитывая, что это к чему-то приведёт, сказала, что однажды на её глазах погиб человек. В подробности вдаваться не стала, было это давно, в детстве. Хотя воспоминание осталось на всю жизнь…

Патриция знала: с некоторыми пациентами такие «собственные примеры» срабатывают. Независимо от степени правдивости. Впрочем, в случае с Флэшем она сказала абсолютную правду. Но была почти уверена, что даже это не сыграет никакой роли. Флэш слишком непохож на большинство людей, с которыми она привыкла работать.

Она ожидала, что услышит что-нибудь вроде ничего не значащего «В самом деле?..», и на этом всё закончится. К тому же он ещё и отвлёкся от разговора. Его слух уловил шум, на который Патриция не обратила бы внимания – лёгкие шуршащие щелчки по стеклу. Флэш повернул лицо к окну.

– Что это?

Патриция потянулась к жалюзи и отодвинула пару полосок с краю.

– Ничего особенного. Ночная бабочка стучится в стекло.

Встреча с Флэшем была назначена на последний час работы, с пяти до шести.

– Странно, я думала, в октябре для них уже слишком холодно.

Патриция встала и закрыла форточку. Ей не хотелось, чтобы насекомое попало в комнату.

– В Лабрисфорте это обычное дело, – неожиданно подал голос Флэш.

– Что? – Патриция не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Видеть, как погибают люди. Кейса убили на второй день после того, как мы попали в тюрьму.

Как выяснилось позже, эпизод с Дэвидом Кейсом играл во всей «лабрисфортской» истории далеко не самую важную роль. Но упоминание о нём всё изменило. Флэш начал рассказывать о тюрьме на острове. Сначала – понемногу, потом всё больше. Пока Патриции не стало казаться, будто она сама провела там столько же времени, сколько и он, почти месяц. И уже поздно было жалеть, что не прекратила встречи с Флэшем до того, как он решил быть с ней откровенным.

– Я не знаю, почему я тебе поверила, – повторила Патриция и остановилась напротив вделанного в дверцу платяного шкафа зеркала. Окинув взглядом своё блеклое отражение, раздражённо подумала: «Отлично. Просто отлично, как всегда». На неё смотрела высокая женщина с невыразительным овальным лицом и длинными светлыми волосами нароспуск.

– А я знаю. Наверное, мы оба с тобой сумасшедшие, как думаешь?

– Ничего подобного! – сердито возразила Патриция. Слишком сердито – ведь она прекрасно знала, что Флэш сказал это не всерьёз.

– Похоже, тебе пора домой. Отдохни как следует. У тебя усталая походка.

– Да. Я устала.

– Подбросишь меня?

– Конечно. О чём речь.

– Слушай, Уэс, – сказала Патриция, когда они подъезжали к его дому на Твин-стрит, – я бы вообще всё хотела записать. Всё, что произошло с тобой в Лабрисфорте.

– А я расхотел. Знаешь, Пат, перед тем как попасть туда, я действительно думал, что напишу потом целую серию репортажей, и это что-то будет значить, заставит кого-то задуматься… Но глупо было бы считать так теперь, правда? Писанина здесь не поможет. Но если ты просто зачем-то хочешь это сделать – пиши. Ты же, наверное, наизусть выучила всё, что я тебе рассказывал.

Дождливое время. Сэдэн-сити, начало августа 2011 года

Уэсли Флэш проснулся среди ночи. Опять он увидел этот сон… Прежде Флэш всегда с недоверием относился к рассказам людей, которые уверяли, что иногда им снятся одинаковые сны. Зря. Его сон повторялся с пугающим постоянством. В последние недели Флэш видел его не реже чем каждые три-четыре ночи. И всегда просыпался после этого с явственным ощущением тяжести в груди. Сон был из тех, после которых не удаётся просто перевернуться на другой бок и снова заснуть.

«Чёрт бы побрал тебя, Гэб», – пробормотал Флэш, поднялся с кровати и, не включая света, подошёл к окну.

Дождь лил как из ведра. Мерное шуршание воды нарушалось лишь шумом проносящихся по шоссе автомобилей. Пару минут Уэсли бездумно следил, как скользят по стеклу дождевые струи, образуя причудливый серебристый рисунок, как отражается в них свет фонарей…

«Я не был виновен, Уэс», – повторял в сновидении Гэбриэл Уинслейт, печально качая головой. А спящий Уэсли думал: «Он не был виновен, но он погиб. Хотя его не приговаривали к смерти».

Просыпаясь, Флэш не мог понять, откуда во сне берётся такая явственная уверенность, что его друга уже нет в живых. Только ли из-за этого «был», или почему-то ещё?

Это «кино» из ночи в ночь, капля за каплей переполняло чашу терпения Уэсли. Точнее, не терпения. Желания докопаться до правды.

Желание это и без того не давало ему покоя. Чутьё подсказывало, в истории с Гэбом не просто «что-то нечисто» – в ней «нечисто» всё от начала до конца. Много раз прежде это же самое «чутьё» и тяга к правдоискательству помогали Флэшу делать блестящие расследования, которые, в свою очередь, делали громкое имя газете, в которой он работал. Но теперь речь шла не только о его профессионализме, не только о журналистском «азарте» и популярности газеты. Речь шла о его друге.