Страница 12 из 34
Из Берлина через Варшаву они возвратились назад и прибыли в Петербург где-то в конце августа.
Дягилев писал мачехе, что собирается в Пермь сразу после своего возвращения, но она, скорее всего, посоветовала ему задержаться на какое-то время в Петербурге. Размах приближающегося несчастья становился все понятней. 7 октября 1890 года «Пермские губернские новости» опубликовали следующую заметку: «Девятого октября 1890 решением Пермского уездного суда полковник Павел Павлович Дягилев признан и объявлен несостоятельным должником не торгового звания»20.
На все движимое и недвижимое имущество, находящееся в ведении департамента, был наложен арест. Также было опубликовано обращение к прочим кредиторам и ко всем, чье имущество могло оказаться заложенным этим несостоятельным должником.[43]
В следующие после публикации дни все имущество Павла Павловича, а также двух его братьев (которых он втянул в банкротство) распродавали по частям на публичной распродаже. Дом в Перми, поместье и завод в Бикбарде, рояли, предметы искусства, зеркала, коляска – всё пошло с молотка. Каждой публичной распродаже, а всего их было шесть, предшествовала публикация инвентарных списков в «Пермских губернских ведомостях». Стоимость имущества до начала аукционов была оценена в 143 296 рублей, но, скорее всего, выручили меньшую сумму. Все имущество в Бикбарде перешло к семье Поклевских-Козелл, завод в Николаевском купил крестьянин Сибиряков21.
Ехать в Пермь, по крайней мере в тот момент, было немыслимо: в один миг все детство и юность Дягилева обратились в дым. Вскоре было принято решение о его переезде к Философовым – родственники обещали помочь ему при поступлении в университет.
Реакция Дягилевых на постигшее их несчастье была в целом спокойной. Елена Дягилева в своих мемуарах обмолвилась о потере состояния всего парой фраз, да и в письмах Дягилева об этом встречается всего лишь несколько скупых упоминаний. Поместье, заводы и большой дом пошли с молотка, родители жили у знакомых, а Сергей в письме к матери интересовался погодой, спрашивал, началось ли катание на коньках и сварила ли няня варенье22. Такое хладнокровие перед лицом разорения останется характерной чертой Дягилева на всю его жизнь.[44]
Как Дягилевы выживали в Перми, не совсем понятно. Единственное положительное следствие банкротства заключалось в том, что Павел Дягилев наконец избавился от своих долгов. Впрочем, целиком без средств семья не осталась – скорее всего, ее поддерживали родственники из Санкт-Петербурга. Возможно, помогали также Философовы, Панаевы и Корибуты. Не исключено, что часть имущества не попала на распродажу. Какая-то доля семейного состояния в любом случае осталась неприкосновенной: наследство родной матери Сергея, которое принадлежало ему лично и, таким образом, не числилось имуществом отца. Так возникла удивительная ситуация, когда юноша, которому едва исполнилось восемнадцать лет, остался единственным членом семьи, располагавшим какими-то средствами. Так или иначе, сложившаяся ситуация мобилизовала родственников. Пусть кто-то мог назвать Дягилевых обанкротившимися производителями водки из глубинки, они оставались членами небольшого, но сплоченного клана поместного дворянства. Не прошло и полугода, как заговорили о новом армейском назначении Павла Дягилева, и он мог даже рассчитывать на повышение. В чине генерал-майора ему предстояло взять на себя командование полком, который был расквартирован в Петергофе, пригороде с дворцовым комплексом неподалеку от Санкт-Петербурга. Но для двух младших братьев Сергея перспектив не оставалось. Денег на образование для Валентина и Юрия не было, теперь они могли только пойти на службу в армию. Поэтому их тоже отправили в Петербург, где их ждал кавалергардский полк, тот, в котором раньше служил их отец.
Было решено, что Сергей какое-то время поживет у Философовых. Он провел целый год в их доме на престижной Галерной улице, где они жили в одной комнате с двоюродным братом и, как он писал мачехе, «крепко подружились»23.
Почти год спустя, то есть летом 1891 года, он в последний раз в своей жизни приедет в Пермь. На борту парохода «Михаил», который направлялся в Казань, он читал «Короли в изгнании» Альфонса Доде и находил в этой книге параллели со своей собственной жизнью: «Мы ведь тоже своего рода Les rois en exil[45]»24.
IV
Студенческие годы: Валентин, Юрий, Павка и Дима
1891–1893
За свое положение в высших слоях петербургского общества Дягилеву пришлось бороться. В «Великосветском ежегоднике» значилось примерно 7500 дворянских фамилий, среди которых были и Дягилевы. Банкротства известных лиц ни для кого не оставались тайной, и нетрудно предположить, что все знали о ситуации в семье. Дягилев стремился удерживать позиции с помощью Философовых, пытаясь как можно скорее войти в права наследства матери.
Похоже, осенью 1891 года ему это удалось. Дягилев снял для себя пятикомнатную квартиру на Галерной улице, в доме номер 281. Его братья Валентин и Юрий служили в столице в разных полках и жили в свободное от службы время у старшего брата. Также старая няня, для которой после разорения места в семье уже не оставалось, переехала из Перми в Санкт-Петербург и поселилась у Дягилева. Имея неопределенный доход в виде материнского наследства, он должен был теперь содержать четырех человек и отвечать за воспитание братьев. Младшему, Юрию, когда он переехал к брату Сергею, исполнилось всего тринадцать. Чтобы несколько сократить расходы, Дягилев пригласил сокурсника Мишу Андреева переехать жить к ним. Неопределенность финансового положения Сергея была связана, видимо, не только с тем, что непросто было оформить на себя на выгодных условиях разные статьи наследства. С Евреиновыми, родственниками родной матери, он ладил неважно, при этом ряд финансовых вопросов должен был решать с ними.[46]
Дягилев – студент университета
Мачехе, переживавшей из-за того, что ей пришлось рано предоставить самостоятельность своим юным сыновьям, он регулярно сообщает в письмах об их жизни и успехах. Он всегда находит нужные слова, чтобы ее успокоить, но иногда пишет, не скрывая, о своих денежных затруднениях. Младшие братья тоже пишут матери, которую они ласково зовут Лепус.[47] Один раз Дягилев признался, что они голодают.
Через несколько месяцев ситуация более-менее наладилась, и он даже начал что-то откладывать. Тогда же, как мы видим из переписки, он стал довольно регулярно посылать деньги родителям. Какой-то системы в его управлении финансами не прослеживается: то он тратит значительные суммы, то в доме нет денег даже на еду. Подобное отношение к деньгам останется характерным для Дягилева в течение всей его жизни.
Он пишет мачехе:
«Я же с няней иногда подвоевываю. Особенно ее любимый мотив нападок на меня – это из-за братьев. Что у них нет отдельной комнаты, что я экономлю на завтраке, когда они приходят, и пр. А между тем на днях, когда они были у нас, по совету няни с Мишей были сервированы следующие завтраки: 1. Ветчина, 2. Скобленка,[48] 3. Омлет с сыром, 4. Вареники!
Когда я заметил, что подобные завтраки прямо нездоровы, так как, наевшись их, и мы и дети приходили прямо в животное состояние, и, по крайней мере, три часа после всего этого не можем приняться ни за какую работу, так няня подняла такой шум: что дети неделю голодают, что даже в праздник их нельзя покормить и пр. Я нынче, впрочем, стал гораздо сдержаннее и не принимаю все это так близко к сердцу.
Я стал теперь относиться ко всему спокойнее, не позволяю себе переживать из-за подобных вещей»2.
43
Илья Зильберштейн был первым во всей литературе о Дягилеве, кто написал о банкротстве его семьи и о распродаже имущества. Приводится по: Зильберштейн, Самков. Т. 2. С. 338. Прим. 22.
44
Никто из писавших биографические заметки о Дягилеве ни словом не обмолвился о банкротстве семьи. Об этом никогда не упоминал Сергей Лифарь, который, скорее всего, был в курсе дела. Александр Бенуа и Вальтер Нувель, наверняка знавшие об этом, тоже молчали. Но абсолютно невероятно, чтобы такую вещь можно было скрыть в тесном дружеском кругу. Как явствует из письма, в котором Сергей описывает свой визит к Толстому (см. главу 5), даже старый писатель знал о банкротстве Дягилевых.
45
«Короли в изгнании» (фр.) – роман А. Доде.
46
О том, что Дягилев находил мало общего с родственниками своей покойной матери, можно узнать из письма В. Нувеля Хаскеллу от 15 января 1935 г. Приводится по: ФК. Инв. № 1993-А.1328.
47
Lepus (лат.) – заяц.
48
Скобленка – блюдо из наскобленных тонкими стружками кусочков мяса или рыбы.