Проклятое наследство

Анатоль сидел истуканом, улыбался преглупой улыбкой, поглаживал унизанную перстнями руку женушки да изредка бросал озабоченные взгляды на поверенного. Пилипейко же заметно нервничал, то и дело вскакивал с места, раздавал распоряжения слугам, сверялся с какими-то своими записями. Натали Кутасова, одетая куда строже своей маменьки, в тщательно скрываемом волнении поглядывала на двери. Братец ее рассматривал собственные сложенные поверх крахмальной салфетки руки, вид у него был сосредоточенно-задумчивый, когда пробили настенные часы, он вздрогнул и скомкал салфетку.

– Ну-с, семеро одного не ждут! – сказала Матрена Павловна зычным баском и велела: – Викеша, дружочек, распорядись, чтобы подавали. Все, кто есть хотел, уже собрались, а кто…

Договорить ей не дали, распахнулась дверь и в столовую стремительным шагом вошла Коти Кутасова в сопровождении супруга и сыночка. На ней было дорогое муаровое платье, но наметанный глаз Августа заприметил следы перелицовки. Кажется, дела у мадам Коти шли совсем плохо, коль уж не хватило денег на новый наряд. Она же тем временем замерла в позе совершенно театральной, окинула презрительным взором присутствующих, мгновенно оценила диспозицию и решительно утвердилась напротив Матрены Павловны. По всему видать, уступать сопернице она не собиралась ни пяди. Серж, в отличие от маменьки одетый во все новое и по последней столичной моде, со скучающим видом уселся по ее правую руку, а Антон Сидорович, отдуваясь и обмахиваясь носовым платком, – по левую. Стул под ним жалобно заскрипел, но выдержал.

– Ну что у нас тут? – спросила Коти таким тоном, словно хозяйкой званого обеда была она, а не Матрена Павловна. – Велите же наконец подавать!

Пилипейко скорчил страдальческую мину и преданно посмотрел на свою хозяйку. Та снисходительно усмехнулась и вопреки этикету пристроила салфетку не на коленях, а поверх декольте.

– Пусть подают, Викеша, – сказала благодушно. – У нас тут голодные родственники…

За столом повисла неловкая пауза, которую, впрочем, почти тут же нарушил капризный голос Коти:

– Да вот и тебе, Матрена, не лишним было бы поголодать, нынче в Европе этакие-то телеса не в моде.

– А давно ли ты была в Европе, Катюша? – медовым голосом поинтересовалась мадам Кутасова. – Слыхала я, что положение ваше нынче настолько неприглядное, что вы дальше своего захудалого поместья не выезжали этак годков уже пять. Самое время тебе вспомнить былое ремесло. Или старовата ты уже для сцены?

– Тоша, – прошипела Коти и пнула локтем в бок придремавшего супруга, – Тоша, что она себе позволяет?

– А что хочу, то и позволяю. – Матрена Павловна поправила рубиновую серьгу. – Знаешь ли, в отличие от некоторых я многое могу себе позволить и не побираюсь. Сынок-то твой как, остепенился уже? Все из родительских карманов выскреб или осталось еще кое-что на черный день? Слыхала, он тот еще мот, весь в маменьку.

– Да как же так можно, тетушка? – Серж сделал попытку встать из-за стола, но так и остался на месте, успокаивающе погладил маменьку по руке.

– Матушка… – прошептала едва слышно Натали и, глянув на кузена, залилась краской смущения. Смущение это не осталось незамеченным Пилипейко, он нервно сдернул с носа очки и принялся полировать стекла салфеткой.

– Что – матушка? – Все так же благодушно поинтересовалась Матрена Павловна. – Что я плохого-то спросила? Вот брат твой, – она с нежностью глянула на сына, – печалей мне никаких не доставлял, не кутил, не лоботрясничал. Такому семейное дело доверить не страшно, а тут что? Да и было бы что доверять. Прогуляли, профукали наследство-то! На Европы да на побрякушки растратили, а тепереча что? Чего приперлись в Чернокаменск? За какой такой нуждой?

– А вот за этой! – Коти медленно встала, уперлась ладонями в столешницу, поскребла ногтями по скатерти, и от звука этого к горлу Августа подкатила тошнота. – Что, небось думала под сурдинку и остров, и поместье к рукам прибрать! Думала, семнадцать лет остров этот никому не нужен был, так и сейчас на него покупатель не сыщется? Думала, умнее всех тут? Так не умнее! – Она взмахнула рукой, и бокал, который слуга уже успел до краев наполнить шампанским, едва не упал на пол. Его с неожиданной для такого грузного человека ловкостью подхватил Антон Сидорович, аккуратно отодвинул подальше от края, сказал едва слышно: – Котенька…

Ответить ему Котенька не успела, заговорил молчавший все это время Анатоль.

– Дорогая, кажется, у нас еще гости. – Голос его звучал по-восточному бархатисто и томно, и взор свой волоокий он перевел с супруги на распахнутое по случаю жары окно.

За окном Августу почудилось какое-то движение, словно бы черная тень промелькнула. Неужто снова албасты шалит? А Пилипейко уже суетливо выбирался из-за стола, делая какие-то знаки заглянувшему в столовую лакею.

– Кого там еще принесла нелегкая? – недовольным тоном поинтересовалась Матрена Павловна и велела: – Викеша, ты разберись, дружочек. Нам тут посторонние не нужны.

Пилипейко кивнул, двинулся к выходу из комнаты, но исполнить поручение хозяйки так и не успел. Дверь в столовую снова распахнулась, являя взорам присутствующих новое действующее лицо. Вернее, не лицо вовсе…

Вошедшая в столовую незнакомка была высока и стройна. Отчего-то Августу показалось, что эта девичья изящность самая что ни на есть натуральная, не такая, как у Коти Кутасовой. Вот только в смоляных волосах гостьи, уложенных в высокую, замысловатую прическу, было достаточно седины, чтобы понять – молодость ее осталась позади. Точнее определить возраст дамы помогло бы лицо, вот только лица-то как раз и не было. Вместо него была расшитая золотом черная шелковая маска, в прорезях которой яркими сапфирами поблескивали удивительной синевы глаза. Одета незнакомка оказалась в дорожное платье, на первый взгляд скромное, но определенно дорогое, и в платье этом выглядела весьма элегантно. Куда элегантнее Коти и Матрены Павловны, вместе взятых. Вот только маска…

– Это что еще за маскарад? – нарушил тишину язвительный голос Коти. – Господин Пилипейко, – обратилась она к поверенному, – неужто вы решили развлечь нас таким примитивным представлением?!

– В маскарадах и представлениях, Катька, ты у нас одна знаешь толк, – не преминула куснуть родственницу Матрена Павловна. Сама же она на незнакомку смотрела с внимательным прищуром, словно взвешивала на невидимых весах, прикидывала, чего ждать от этакой-то неожиданной встречи. – Милочка, а в самом деле, вы кто такая будете? – спросила вкрадчиво.

Ответить гостья не успела, в комнату шагнул сухопарый мужчина неопределенного возраста. Выглядел он совершенно непримечательно, почти так же безлико, как и его спутница. Если бы Августа заставили отвернуться, а потом попросили описать лицо мужчины, он бы, пожалуй, и не сумел, таким незапоминающимся оно было.

– Господа, – голос у незнакомца был тихий, с легким акцентом, – позвольте представить вам баронессу Агату Дмитриевну фон Дорф.

– Какую еще баронессу? – совершенно по-кошачьи фыркнула Коти, и левый глаз ее нервно дернулся. – Где баронесса?

– Прямо перед вами, – прошелестело из-под маски. Агата фон Дорф говорила еще тише, чем ее спутник. Но при этом в голосе ее доставало металла, который почувствовал каждый из присутствующих. Во всяком случае, Август точно почувствовал.

– Значит, баронесса… – Матрена Павловна колыхнулась телесами и возложенной поверх бюста салфеткой промокнула выступившую на носу капельку пота. – Решились, значит, покинуть родовое гнездо. Или где там у вас, у австрияков, принято жить?

– Вам ли не знать, Матрена Павловна, что родовое гнездо мое здесь? – В голосе баронессы послышалась усмешка.

– Где это – здесь? – тут же ринулась в бой Коти.

– Здесь. – Баронесса сделала неопределенный жест рукой. Хочешь, подразумевай под родовым гнездом замок, хочешь – остров, а хочешь – так и всю Россию-матушку.

– И что это вас вдруг спустя столько лет на родину-то потянуло? – поинтересовалась Матрена Павловна. По тому, как тревожно заколыхались ее подбородки, Август сделал вывод, что в баронессе фон Дорф она видит соперницу, куда более опасную, чем Коти.