Страница 49 из 59
Будто налетевшим вихрем развеялась веселая компания. У каждого в мыслях надежда, «вдруг неправда»? Быстрее, быстрее домой, там все прояснится!
Сразу опустели в хуторе улицы, смолкли песни, взамен слезы, слезы, слезы. В каждом доме шли поспешные сборы мужчин в армию, хотя мобилизация еще не начиналась. Ее объявили следующим днем. Вася Кавригин с Машей сидели на осиротевшей скамеечке, прибежал посыльный из сельского совета, вручил парню повестку о призыве в армию. Василий поднялся, взял обе ладони девушки в свои, заглянул в глаза.
— Орленок, орленок, мой верный товарищ, — пропел он слова песни, но сразу же умолк и закончил монологом, — не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет. — После паузы добавил, — я вернусь к тебе, буду жив, пока не перестанешь помнить, — повернулся кругом и быстро вышел за ворота.
Этим же вечером закончились беззаботные детство и каникулы школьницы Марии. После ужина отец сказал, что начальник почты обратился к секретарю комсомольской организации с просьбой выделить трех девушек-комсомолок, которым можно доверить ответственную работу на узле связи.
— Секретарь назвал тебя и твоих подружек Шуру и Дусю. Иди, работай, дело нужное. Война! В школу вряд ли придется ходить. Да и помочь семье нужно. Времена предстоят трудные, а у нас с матерью, кроме тебя, еще трое твоих братьев и сестер. Какую-никакую, но зарплату тебе станут давать.
Проводить Василия в армию Мария не смогла. Постеснялась отпрашиваться с первого восьмичасового дежурства. Да и что она могла увидеть, когда на вокзале толчея не поющей и танцующей молодежи, как это было еще два дня назад, а, по случаю мобилизации, плачущих мужчин и женщин, детей и кто уезжал, и кто провожал. Когда группа казаков запела грустные прощальные слова песни (…тогда кровь рекой прольется), многие женщины заплакали в голос. Мало кто из тех мужчин возвратился (…в отеческий дом…), как поется в песне. Жора Востропятов погиб в немецком концлагере, Освенциме.
Едва началась война, Куликовское почтовое отделение связи превратилось в военный объект с жесткой дисциплиной и войсковой охраной, с проторенной к нему дорогой. На почте находился телефонный коммутатор для связи с областным и районным центрами, хуторами. Через пункт связи шли массы писем с фронта и на фронт. Корреспондировал он и расположенную на окраине войсковую часть. Ее штаб, кроме своей армейской связи, пользовался и хуторским телефоном. Так, Маша Волынова, едва вышедшая из подросткового возраста, нежданно-негаданно оказалась в военное время на пульсе управленческой деятельности государственных, местных партийных и советских органов власти, НКВД, милиции и войсковой части.
Обязанности телефонистки несложные. Сиди себе на стуле перед коммутатором, жди, когда сработает сигнальное устройство вызова, вставляй в «гнездо заказчика» штекер, по его требованию соединяй с нужным абонентом. Сложности: без расслабления, в непрерывном ожидании вызова и немедленном включении и рассоединении сети после окончания переговоров, без права на ошибку и задержку, с учетом ранга пользователя телефоном. Дежурство все восемь часов без отдыха и перерывов, работа не для девичьего организма. Но война, скидки на возраст не предусматриваются.
Ночью нагрузка на узел связи уменьшается, но всего другого не убавляется. Службу сторожевого охранения одновременно с Машей нес чернявый красноармеец из Украины. В закрытом помещении почты он ходил от окна к окну с винтовкой в руках, наблюдал за подходами к зданию, одновременно, коротая время, напевал приятным голосом русские и украинские песни, развлекал девушку. Задумчиво звучали «Раскинулось море широко», «Дывлюсь я на небо, тай думку, гадаю», «Хмелю».
Сторожевой пост на узле связи менялся одновременно со сменой телефонисток, вместе с разводящим красноармейцы провожали девушек до дому.
Жизнь клокочет, петь хочется, танцевать, когда человеку скоро семнадцать. Получила Маша письмо от Василия Кавригина. Писал он, что вспоминает последние мирные вечера. В треугольное послание вложил парень вырезку из фронтовой газеты со словами стиха: «На позицию девушка провожала бойца» с припиской, что в окопах их поют песней. Девчата выучили текст, но песня не получалась. Мелодия как бы напрашивалась, но не более того.
Командный состав войсковой части имел возможность свободно передвигаться по хутору. Одним из вечеров, когда компашка слушала патефон, подошел лейтенант, назвался Василием Базилюком. Он взял гитару, негромко с грустью в голосе пропел: «На позицию…». Уже со второго куплета Маша и Аня подхватили: «Парня встретила дружная фронтовая семья…». Вскоре треугольное письмо от Кавригина принесло новые стихи, а потом и песни: «Вьется в тесной печурке огонь». Легко запоминающиеся слова и мелодии фронтовых песен незамедлительно звучали на молодежной скамейке. Базилюк знал мелодии. За короткое время он стал душой девичьей компании, редкие вечера обходились без его шуток, анекдотов, русских и украинских песен.
Однажды на вокзале Маша с Аней впервые услышали, как звучит незабывемый «Синенький скромный платочек». Боец сидел на полу товарного вагона. Свесив ноги, он приложил ухо к гармошке, задушевно выводил слова и мелодию. Пока он пел, девушки успели запомнить песню, а уже вечером пропели ее для подружек. С тех пор и до конца войны песни военных лет не переставали звучать в хуторе, даже в страшные летние дни 1942 года. Приближался фронт, бои шли за Доном.
К разрывам бомб привыкнуть нельзя. Сердце замирает даже у видавших виды солдат на фронте. В тылу оно сжималось у старого и малого, едва начинал слышаться натуженный звук немецких бомбардировщиков. Люди сравнивали его со звучным словом «везу… везу», в смысле бомбы на ваши головы.
Первую бомбу в Куликах фашистский стервятник сбросил на школу. «Юнкере» пронесся над хутором на небольшой высоте. Летчик обнаружил скопление детей на школьном дворе во время большой перемены, развернул самолет и сбросил на мальчишек и девчонок крупный смертоносный груз. Лишь по счастливой случайности он упал за пределами школьного двора. Воющий звук пикирующего бомбардировщика, визг падающей бомбы, вкус земли во рту после взрыва, боль в ушах и запах тротила те школьники слышали и видели во сне все последующие годы.
Сообщила Маша на фронт Василию Кавригину еще об одном ужасном событии. Их группа собралась под яблоней в тени послушать патефон. Пластинка воспроизводила танго «Утомленное солнце», стояла ясная теплая погода. Неожиданно из-за кроны соседского сада вынырнул немецкий истребитель. Длинная пулеметная очередь полоснула по отдыхающим девушкам. Разноцветные трассирующие пули совсем рядом с шипением впивались в землю, сбивали кору с яблони. Еще не успели справиться с испугом, немец развернулся и вновь обстрелял девичью компанию. Повезло, никого не задело. «Красивые огненные строчки мерцают в глазах до сих пор», — пожаловалась Маша фронтовику. Парень в ответ обозвал фашистов выродками человечества. «Выродки, все до единого выродки, жить они не имеют права», — писал он.
С той поры Кулики подвергались бомбардировкам неоднократно. Объектами атаки стали элеватор с запасами зерна, железнодорожная станция Ярыженская и воинские эшелоны.
Во время ночных бомбардировок вражеские летчики сбрасывали на парашютах осветительные ракеты. «Люстры», именовались они в народе. Внизу видно как днем, сами самолеты оставались вне поля зрения. Этим вечером Маша появилась на дежурстве в хорошем настроении, получила письмо от Кавригина с новой песней. Шла на работу еще завидно, с интересом понаблюдала за военным людом возле эшелона. Молодые здоровые парни заполнили весь перрон на станции. Одни прогуливаясь, смеялись чему-то, другие группой пели «Катюшу», возле паровоза под баян отбивали замысловатые «па» танцоры.
Девушка приняла дежурство. Не ушла еще сменщица Дуся, налетели, завыли на жуткой ноте пикирующие бомбардировщики, «Люстры» высветили округу. Открыли огонь зенитчики, полетели бомбы на воинский эшелон.