Страница 42 из 50
— Столик на двоих, — попросила Банни. — Где-нибудь в уголке, чтоб никто не мешал и можно было курить.
Они присели, и Банни прикурила кубинскую сигару.
— Для начала — как тебе новость?! Хороша свадебка!
Она имела в виду газетную заметку о бракосочетании Хлои, их общей знакомой — все еще редкой красавицы, невзирая на свои тридцать шесть, — с невзрачным персонажем по имени Джейсон Джинглси. Церемония должна была состояться на Галапагосе.
— Ну… богатый, умный, милый… — ответила Кэрри. — Он, в общем, ничего…
— Ой, я тебя умоляю! — Банни закатила глаза. — Джинглс — вообще разговор особый. За таких замуж не выходят. Друзья из них, может, и хорошие — выслушают, утешат, помогут — вот и шепчешь себе в ночи, когда уж совсем припрет: «Ничего, на крайняк выскочу за Джинглса, с ним хоть с голоду не помрешь». А потом просыпаешься, приходишь в себя и понимаешь, что придется спать с ним в одной постели, смотреть, как он чистит зубы, и все такое.
— Мне тут Сандра рассказывала, как он ее однажды домогался, — вспомнила Кэрри. — Так она тогда сказала: «Если бы мне нужен был мохнатый друг, я бы завела себе кота».
Банни открыла пудреницу, делая вид, что поправляет тушь, хотя на самом деле просто проверяла, обращают ли на нее внимание.
— Меня так и подмывает позвонить Хлое и спросить напрямик, как есть, да она со мной уже сто лет не разговаривает, — продолжала она. — Зато мне тут пришло приглашение на одну из ее благотворительных вечеринок — ну знаешь, она их иногда устраивает во всяких там модных музеях Ист-Сайда. Я давно такими вещами не увлекаюсь, но тут даже чуть было на триста пятьдесят баксов не раскошелилась, лишь бы на нее посмотреть.
Банни засмеялась своим раскатистым смехом, и несколько голов тут же повернулось в ее сторону.
— Это меня отец приучил, еще когда я дурью маялась и ноздри кокаином пудрила. Звонил мне и начинал нудить: «Когда же ты приедешь домо-ой?» «Это еще зачем?» — спрашивала я. «Чтобы я мог тебя уви-и-деть, — говорил он. — Если я тебя увижу, то сразу все про тебя пойму…» Вот так и я с Хлоей, увижу — и сразу все про нее пойму. Что это — безысходность? Антидепрессанты?
— Да вряд ли… — засомневалась Кэрри.
— А может, на нее снизошло озарение? — предположила Банни. — Сейчас это модно… А вообще я ведь не из праздного любопытства… Я и сама как-то за такого чуть не вышла, — задумчиво проговорила она. — До сих пор не знаю, что на меня тогда нашло… Теперь, наверное, никогда не узнаю… Шампанского выпить, что ли? Официант!
Банни прищелкнула пальцами. Вздохнула.
— Ну так вот. Я тогда вдрызг разругалась с одним человеком — назовем его Доминик. Итальянский банкир. Европеец до кончиков ногтей — эдакий пуп земли. Не человек, а скорпион… Под стать своей мамаше… Ну да ладно. Обращался со мной, конечно, как с последним дерьмом… Я с этим мирилась и даже, как ни странно, особенно не возражала — пока как-то раз на Ямайке не напилась чая из грибов и не поняла, что он меня не любит…
Я тогда была совсем другой. Девочкой я была красивой — приставания на улице, всякое такое, но я вела себя порядочно — издержки провинциального воспитания, хотя в глубине души всегда оставалась редкой стервой. А тут меня и понесло. Чувства для меня были пустой звук. Я и не любила толком никого. Помолчав, она продолжила: — Я и с Домиником-то прожила три года только потому, что, во-первых, он сразу предложил к нему переехать, а во-вторых, у него была роскошная трехкомнатная квартира в довоенном доме с видом на Ист-Ривер и огромный дом в Восточном Хэмптоне. Денег у меня тогда не было, работы тоже — так, халтурила иногда на озвуч-ках и рекламных роликах…
Ну вот, а потом он случайно узнал, что я ему изменяю, устроил грандиозный скандал и потребовал обратно все украшения, которые он мне надарил. Тут-то я и решила: все, пора замуж. Причем срочно.
— Я переехала к подруге, — продолжала Банни, — а недели через две познакомилась с Да дли в «Честере», модном баре в Ист-Сайде. Пяти минут не прошло, а меня от него уже трясло. Лакированные штиблеты, фетровая шляпа, костюмчик от Ральфа Лорена. Влажные губы. Худой как жердь, о подбородке говорить вообще не приходится, глаза — как два вареных яйца и огромный дергающийся кадык. Садится без приглашения за наш столик и начинает угощать всех мартини. Рассказывает паршивые анекдоты, высмеивает мои туфли из кожи пони. «Му-у, — говорит, — я корова, надень меня!»
Насчет коровы не знаю, а что скотина, так это точно, — подхватываю я. — Мне и разговаривать-то с ним при людях было стыдно.
На следующий день — звонит. Мне, говорит, Шелби дал телефон. Шелби — мой приятель, дальний родственник Джорджа Вашингтона. Вообще-то я и нахамить могу, но раз такое дело… «А я и не знала, что вы знакомы», — говорю. «Представь себе! — отвечает он. — Еще с детского сада. Такой был балбес…» — Это он-то балбес? «Ну ты-то у нас хоть куда!» — говорю.
Банни досадливо качает головой. — Сама виновата, нечего мне было с ним вообще связываться. Не успела я опомниться, как уже плакалась ему в жилетку на тему несчастной любви…
На следующий день присылает мне цветы — таким красивым женщинам, говорит, не к лицу переживать из-за каких-то придурков. Звонит Шелби. «Дадли — классный парень», — говорит. «Да что ты! — изумляюсь я. — И что же в нем такого классного?» — спрашиваю. «Его семье принадлежит половина Нантакета», — говорит.
… Дадли был настойчив донельзя. Подарки мне слал — всяких там плюшевых медведей, а однажды даже прислал корзину вермонтского сыра. Звонил по три-четыре раза на дню. Поначалу он мне страшно действовал на нервы, но со временем я даже привыкла к его идиотским шуткам и прямо-таки ждала его звонков. Кто бы еще выслушивал с открытым ртом мою болтовню: типа как меня взбесило, что Ивонна купила новый костюм от Шанель, а я не могу его себе позволить, или как меня высадили из такси за курение, или как я порезала коленку, пока брила ноги. Я и тогда понимала, что это он меня так заманивает, просто была уверена, что уж кто-кто, а я всегда выкручусь.
…Дальше — хуже: приглашает меня на уикэнд, правда, не сам, а через Шелби. Звонит мне, значит, Шелби и говорит:
«Слушай, Дадли приглашает нас к себе в Нантакет».
«Еще чего», — отвечаю я.
«Видела бы ты его дом! Не дом, а произведение искусства. На Мейн-стрит».
«Какой именно?»
«По-моему, один из кирпичных особняков».
«Что значит по-твоему?»
«Ну, на девяносто девять процентов. Сколько раз ездил — каждый раз по обкурке, толком и не помню».
«Если это кирпичный особняк, то я подумаю», — ответила я.
Через десять минут звонит Дадли.
«Я уже заказал тебе билеты, — говорит. — Ах да, кстати, это кирпичный особняк».
— До сих пор не понимаю, как это могло произойти. Может, по пьяни, может, по обкурке. А может, на меня так его дом подействовал. Когда я была маленькой, мы каждое лето проводили в Нантакете. Правда, это только на словах так звучит, а на самом деле мы снимали меблированные комнаты. Я жила в одной комнате с братьями, а мои родители готовили лобстеров на электрической плитке…
Тогда-то я и переспала с Дадли. Так получилось. Стоим мы на лестнице, желаем друг другу спокойной ночи, и вдруг он бросается ко мне — и давай меня целовать. Я не сопротивляюсь. Оказываемся в постели, он сверху… Помню только: сначала ощущение, что задыхаюсь — как-никак под метр девяносто! — а потом — как будто сплю с маленьким мальчиком. Тело гладкое — ни волоска, и весит дай бог шестьдесят пять.
При этом такого секса у меня в жизни не было. Я даже грешным делом подумала: хороший человек, на руках носить готов — что еще нужно для счастья?! Только утром все равно глаза открыть боялась — думала, стошнит.
…Две недели спустя мы с ним пошли на благотворительный банкет в одном из музеев Ист-Сайда. Это был наш первый выход в свет, и, естественно, он оказался сплошным недоразумением — как, впрочем, и все наши последующие отношения.