Страница 62 из 217
В полутемном зальце пульперии[36] было душно и пахло прокисшим вином и кухонным чадом. У стойки лениво перебрасывались словами двое посетителей. Озлобленно гудели мухи под темным дощатым потолком.
Было жарко. За окном калилась на солнце пыльная площадь — такая же, как в любом из этих местечек: белые одноэтажные домики с плоскими крышами и зарешеченными окнами до самой земли, чахлая зелень, коновязь, возле которой понуро стоял оседланный гнедой мерин. Седло было гаучское — непомерно широкое, с круглыми кожаными стременами, покрытое овчиной, шерстью наверх. Чуть поодаль, за оградой из порванной проволочной сетки, лениво бродили на голенастых ногах два неизвестно зачем посаженных сюда ньянду[37] — какие-то общипанные, тускло-серого цвета, с крошечными головками на голых шеях.
Жерар оглянулся, чтобы подозвать хозяина, и в этот момент в пульперию вошел новый посетитель — потрепанный, как и все вокруг, старичок типа опустившегося чиновника в отставке.
— Привет дону Тачо и всей компании! — воскликнул он. — Что это там за машина со столичным номером?
Жерар отвернулся. За его спиной пошептались, и через минуту старичок подошел к столику, неся две раскупоренные бутылки пива.
— Рад приветствовать редкого гостя, — заговорил он с витиеватыми интонациями, бесцеремонно присаживаясь напротив Жерара и не представившись. — Надеюсь, не откажете составить мне компанию…
Жерар поклонился, с любопытством глядя на старика. Тот разлил пиво, отпил и обсосал с усов пену.
— Ездите по коммерческим делам? — спросил он. — Впрочем, на негоцианта вы не похожи. Значит, для собственного удовольствия?
— Почти, — улыбнулся Жерар. — Ваше здоровье, сеньор.
— Благодарю, впрочем, это бесцельный тост. Какое здоровье в мои годы! Значит, решили посмотреть наш Север? Ну-ну. Не совсем подходящая зона для туризма, должен вам сказать. Поехали бы лучше в Сан-Карлос-де-Барилоче, куда столичные дамочки ездят бегать на лыжах. Э? Хотя вы не похожи и на туриста…
Старик окинул его пронзительным и насмешливым взглядом — Жерар в замасленной «американке» и с отросшей за месяц рыжеватой бородой и в самом деле походил скорее на бродягу.
— Да, места у вас невеселые… Вы из старожилов?
— Почти. А что? Вас интересует, как здесь было раньше? Так же! — крикнул старик фальцетом. — Точно так же, мой сеньор, было в этих местах и десять лет назад, и двадцать, и тридцать, и сорок! Знаете, кто был президентом Республики в тот год, когда я сюда приехал? Саэнс-Пенья, сударь! Не Луис, конечно, хе-хе, я еще не так стар, а его сын — дон Роке. И было это, если вы не тверды в хронологии, в лето господне тысяча девятьсот двенадцатое, за два года до начала большой европейской войны. А что изменилось здесь с тех пор? А? Ничего, мой сеньор, ровным счетом ни-че-го! Вот что меняется, только это! — Он мотнул головой на висящий за стойкой портрет Перона и стал загибать пальцы. — Их тут целая дюжина сменилась за мое время: Саэнс-Пенья, Пласа, Иригойен, Альвеар, Урибуру, Хусто, Ортис, Кастильо, Рамирес, Фаррель и, наконец, его высокое и мудрое превосходительство бригадный генерал дон Хуан Доминго Перон. Видите, до дюжины не хватает только одного. А врачей нет до сих пор! — пронзительно крикнул старик, ударив ладонью по столу и едва не опрокинув свой стакан. — Людей до сих пор лечат знахари!
— Да, об этом я читал еще в Буэнос-Айресе, — помолчав, сказал Жерар, — там одно время много писали о нехватке врачей в северных провинциях.
— Ах, даже та-а-к, — ехидно закивал старик, — оч-чень отрадно слышать, что блистательная федеральная столица вспомнила о существовании северных провинций. Позволительно ли будет поинтересоваться, о чем вы еще читали в Буэнос-Айресе, мой сеньор? О детской проституции в северных провинциях там не пишут? А о том, что у нас здесь фактически не существует семьи — тоже нет?
— Как не существует?
— А так! Не существует, потому что в северных провинциях половина детей рождается вне брака! Если в провинции Буэнос-Айрес из тысячи новорожденных сто десять являются незаконными, то, скажем, в провинции Формоса незаконнорожденных приходится шестьсот десять! А отчего это происходит? Не от безнравственности, мой сеньор! От нищеты! От того, что в Ла-Риохе пеон получает в шесть раз меньше, чем в Буэнос-Айресе, за ту же работу и при одинаковой стоимости жизни. Чего там! Ему больше и не надо, он же «черноголовый», обойдется и этим! А потом кричат о «моральной деградации северян»! Девяносто процентов служанок во всех крупных городах — девушки-креолки с Севера. Шестнадцатилетняя девчонка, которая еще ни разу в жизни не видела железной дороги, попадает в город, — много ли у нее шансов избежать беды? Начинается с того, что хозяин или хозяйский сын делает ей ребенка, а через три месяца хозяйка выкидывает ее на улицу. Что ей остается делать, позвольте спросить? Идти на фабрику? На фабриках нужны люди, имеющие хотя бы отдаленное знакомство с цивилизацией. Вы не можете поставить к станку индианку из Сальты, если она не прошла обучения. А кто станет ее учить? Кто? Вернуться к положению служанки она уже тоже не может — с ребенком ее не возьмут нигде. Что же ей остается делать, как вы думаете?
— Послушайте, — сказал Жерар. — Я иностранец, мой вопрос может показаться вам наивным. Ведь у вас, кажется, федеральная система, каждая провинция имеет свое правительство и в какой-то степени может сама решать свои местные проблемы. Что же тогда мешает?
— Коррупция, мой сеньор! — крикнул старик. — Поголовная коррупция! Человека избирают губернатором, и перед ним открывается возможность набить карман. Причем он помнит, что через четыре года этой возможности у него больше не будет. Как тут удержаться? Вот сеньор губернатор и начинает усердно разворовывать вверенную ему провинцию. А новая метла, хе-хе, метет, знаете ли, подчистую! И если учесть, что она меняется каждые четыре года, а в Мендосе даже каждые три…
— Ну, это явление не только здешнее, — заметил Жерар. — Вы думаете, у нас во Франции чиновники не воруют и не берут взяток? Меня другое удивляет — есть же у вас печать, общественное мнение, ведь не могут, простите, все поголовно…
— Могут! — взвизгнул старик. — Еще как могут! И не только могут, а все поголовно должны в этом участвовать! Вы ведь не журналист?
— Нет, никакого отношения…
— Ну понятно, журналист такого не сказал бы! Вы просто не знаете. Зато я знаю! Сотрудник газеты зависит от своего редактора, а редактор зависит от издателя. А с издателем делится своими доходами его превосходительство сеньор губернатор! Вот и попробуйте тут что-то разоблачить! Это я говорю о провинциальной печати. А вы думаете, столичная более независима? Хе-хе. Да там они вообще все куплены и перекуплены с потрохами! Видел я ваших столичных деятелей, видел и хорошо знаю. В прошлом году был тут один такой — шикарная американская машина, сам напомаженный, и вместе с ним еще и этакая модная шлюшка в зеркальных очках… «Я, знаете ли, близок к правительственным кругам, в частности к субсекретарю сеньору Апольду, меня знают там-то, я знаю тех-то, у меня опубликованы такие-то работы, теперь я собираю материалы для серии статей о положении нашего Севера, это произведет впечатление в столице…» — Старик произнес все это гнусавой скороговоркой, передразнивая своего прошлогоднего собеседника, и перегнулся к Жерару, упираясь в стол ладонями. — Будь я на десяток лет моложе, я бы его вышиб в двери пинком, этого марикона! Ему, видите ли, захотелось «произвести впечатление», и он сажает в авто свою, с позволения сказать, секретаршу и катит на Север собирать сенсации!
— Но почему вы так строго? — возразил Жерар. — В конце концов, если есть лишняя возможность напомнить властям о здешних безобразиях… или хотя бы привлечь внимание общественности? Я не понимаю…
— Очень жаль, если вы, сударь, не понимаете! Очень жаль! Что вы скажете о человеке, который в наше время что-то публикует, живет в свое удовольствие и еще хвастает, что «близок к правительственным кругам»? Честные люди сейчас молчат, мой сеньор, а если уж что-то публикуют, то во всяком случае не то, что может принести автору благосклонность апольдов и компании! А тот прохвост — его же за лигу можно было распознать, что это за птица! И такой марикон, такая проститутка в штанах будет привлекать к нам внимание общественности? Спасибо, мой сеньор! Вы говорите о «лишней возможности» — так я вам должен сказать, что таких «возможностей» нам не нужно! То, что здесь происходит… — Старик вытянул руку по направлению к окну и угрожающе затряс костлявым пальцем со вздутыми подагрой суставами. — То, что происходит во всех этих провинциях, — это трагедия целого народа, и ни один подлец не должен прикасаться к ней грязными руками! Руками, которыми он еще недавно пересчитывал свои сребреники! Мы обойдемся и без его помощи, можете быть уверены, обойдемся рано или поздно… Вы, может, думаете сейчас: вот передо мной великолепный образчик старого дурака, но я знаю одно: чистое дело делается чистыми руками, а грязными — грязное, и одно с другим не смешивается…
36
Деревенский трактир в Аргентине.
37
Вид южноамериканского страуса.