Страница 37 из 217
«Понятно, что за беспокойство, — усмехнулся про себя Хиль, пытаясь укрыться за старым студенческим цинизмом. — Физиология есть физиология, что там ни выдумывай. Живешь аскетом, а тут встретил красивую девчонку, с анатомией на высший балл и в хорошо пригнанном платье. Чего тут ломать голову, все просто, как апельсин…»
Но тут же он сам поморщился. Нет, физиология ни при чем. Вообще эта сторона жизни давно перестала быть для него проблемой; как и большинство коллег, Хиль решал ее по-деловому, без осложнений морального порядка. Мало ли в Роусоне покладистых сестричек!
Нет, дело, конечно, не в физиологии. Дело в этих удивительного цвета глазах, которые — как ни странно — ему так и не удалось полностью забыть за эти полгода. Каррамба, кто бы мог подумать!
Да, с ней что-то неладно. Фамилию мужа не назвала, кольца не носит. И вообще, художник… Хиль относился к людям искусства с твердым предубеждением. Все это были шарлатаны, предпочитающие честному труду паразитарное существование за счет окружающих. Стоит лишь почитать некоторые современные стихи, зайти на выставку живописи или скульптуры! И потом они еще недовольны, что их не носят на руках. На необитаемый бы остров их всех — пускай бы там восхищались друг другом…
Дойдя до большого книжного магазина, Хиль вспомнил о нужной ему книге, которую давно собирался поискать, и вошел в стеклянную дверь-вертушку. Несмотря на поздний час — только что пробило десять, — в магазине было полно покупателей и просто книголюбов, листающих недоступные по цене издания. Зайдя в медицинский отдел и узнав, что книги в продаже нет, Хиль потолкался возле стенда периодики, полистал последний номер лондонского «Ланцета», еще раз дав себе твердое обещание в ближайшее же время серьезно заняться английским, и отправился в отдел новинок беллетристики.
Фигура в белом халате, изображенная на глянцевой суперобложке, привлекла его внимание. Он взял книгу, чтобы ознакомиться с ней хотя бы по оглавлению, и в этот момент кто-то толкнул его в спину.
— Э, потише там, — проворчал он, не оборачиваясь, — не на стадион пришли…
— Прошу прощения, — отозвался робкий голосок, — меня на вас толкнули, извините, пожалуйста…
Услышав это, Хиль сразу оглянулся, чтобы принести встречные извинения. Уже отошедшая от него девушка в клетчатой юбке и канадской курточке с капюшоном тоже оглянулась в этот самый момент, и Хиль во второй раз за сегодняшний вечер увидел перед собой знакомое лицо — нежный румянец и блестящие миндалевидные глаза «доньи инфанты».
— Положительно, сегодня день встреч старых друзей! — воскликнул он, бросив книгу. — Ваше королевское высочество меня помнит?
— Простите?.. — пробормотала черноглазая инфанта и вдруг просияла в улыбке: — Дон Хиль?
— Зеленые Штаны, к вашим услугам. Наконец-то узнали, да? Стыдно, сеньорита, стыдно, я-то узнал вас сразу…
— По тому, как я вас толкнула, да? Еще раз извините, — засмеялась девушка. — Очень рада вас видеть, дон Хиль, серьезно. Пико говорил мне, что вы уже окончили? Ну, поздравляю! Значит, вы уже настоящий врач?
— Самый настоящий. А почему вы так поздно разгуливаете по городу? Разве детям не пора спать?
— Я была с подругой в кино, сейчас иду домой — только зашла посмотреть. Я живу недалеко отсюда — на Окампо, двадцать минут троллейбусом. Сегодня все равно никого нет дома, — Дора Беатрис засмеялась с хитрым видом.
— Ну, смотрите, чтобы вам не влетело завтра. А вы, кажется, в этом году тоже кончаете свой лицей?
Ее лицо сразу приняло огорченное выражение.
— К сожалению, нет, — вздохнула она. — Я осенью провалилась на переэкзаменовке по латыни…
— Второгодница? — злорадно спросил Хиль.
Беатрис печально кивнула.
— Первый раз в жизни, можете себе представить…
— Так вам и надо.
— За что, дон Хиль?
— Сами знаете за что. Дипломатические отношения с Соединенными Штатами еще не прерваны?
Беатрис покраснела до ушей.
— Перестаньте, иначе я уйду! Этот Пико, конечно, уже наболтал вам всяких глупостей…
— Пико? — удивился Хиль. — При чем тут Пико? Об этом говорит весь Буэнос-Айрес, и все желают вам счастья. И я в том числе, донья инфанта. Не верите?
— Вам нельзя верить, ни одному словечку, — обиженно сказала Беатрис. — Пожалуйста, перестаньте надо мной издеваться. И вообще пойдемте, потому что уже и в самом деле поздно.
— Идемте. Вы что-нибудь купили?
— Нет, а вы?
— Не на что, донья инфанта, в моих сокровищницах одна паутина!
— Вот и у меня такое же положение, — вздохнула она. — Печально, правда? Когда кругом столько красивых вещей — платья, книги, картины… Вы не умеете печатать фальшивые деньги, дон Хиль?
— Это Пико должен уметь, спросите у него, как это делается.
— Почему Пико? — засмеялась Беатрис. — Разве он фальшивомонетчик?
— Он юрист, это почти одно и то же. Юристы и политики — мошенники все до одного.
Задержавшись перед дверью-вертушкой, Беатрис накинула на голову подбитый мехом капюшон своей канадки и прошмыгнула наружу. За ней вышел Хиль.
— Это вы хорошо сказали, — одобрительно кивнула она, натягивая перчатки, — это как раз то, что я говорила вам тогда в клубе, помните?
А помните, как тогда было жарко? Вот бы сейчас хоть немного того тепла, брр… Проводите меня до Кальяо, дон Хиль, там я сяду на триста двенадцатый… Видите, наконец-то мы нашли хоть одну общую точку зрения, — весело сказала она, заглядывая ему в лицо блестящими глазами, в которых разноцветными искорками отражались рекламные огни. — О политике я просто не могу слышать, серьезно. Всюду одно и то же, одно и то же… В лицее нас заставляют зазубривать наизусть целые страницы из «Смысла моей жизни», куда ни зайдешь — всюду эти портреты… А у нас на улице поставили недавно громадный щит, в два этажа высоты, и там вот такими метровыми буквами: «Перон выполняет свой долг перед вами, а вы выполняете свой долг перед Пероном?» Представляете, дои Хиль? Всякий раз, когда я теперь выхожу из дому, меня спрашивают, выполняю ли я свой долг перед Пероном. Просто ужас. А вы знаете, дон Хиль?
— Что именно, донья инфанта?
— У нас скоро будет революция, вот увидите, — сказала Беатрис, таинственно понижая голос.
— Да ну? Откуда же у вас такие сведения? Уж не ездите ли вы в Монтевидео?
— Нет, я не езжу, у нас в классе у одной девочки старший брат гардемарин в Рио-Сантьяго, и он говорит, что на флоте сейчас такое брожение, что…
— Послушайте, за подобные разговоры на улице вас следует хорошенько отодрать за уши, ясно? А на месте этого гардемарина я устроил бы сестричке такую трепку, что она запомнила бы на всю жизнь.
— О, — Беатрис пожала плечами, — я ведь об этом никому не рассказываю, и она тоже… А вам хочется, чтобы была революция?
— Смотря какая, донья инфанта, смотря какая.
— Ой, а мне страшно хочется — неважно кто, лишь бы не диктатура! У нас в лицее один профессор говорит, что если Почо продержится у власти еще пару лет, то у нас будет не лучше, чем в Доминиканской Республике…
— Слушайте, хватит дурака валять, я сказал! Это не ваш номер?
Беатрис прищурилась на приближающийся троллейбус и мотнула головой:
— Нет, это триста семнадцать. Вон, за ним, кажется, мой. Ну, я рада была вас видеть, дон Хиль! Если заболею, приду к вам.
— Приходите, приходите, — кивнул Хиль, — уж тогда-то я сразу посчитаюсь с вами за все.
— Не стоит, — засмеялась Беатрис, подавая ему руку. — Вообще я не такая уж плохая, серьезно. Я иногда произвожу невыгодное впечатление… По крайней мере, так говорит мисс Пэйдж.
— Это кто? — поинтересовался Хиль, не выпуская ее руки из своей и чувствуя тепло сквозь тонкую кожу перчатки.
— Мисс Пэйдж? Она живет с нами — моя бывшая гувернантка, а теперь что-то вроде дуэньи. До свиданья, дон Хиль. Вы встречаетесь с Пико?
— Иногда, — кивнул он, подсаживая ее на подножку троллейбуса.
— Держите связь через него, — уже изнутри крикнула Беатрис, — может быть, устроим какое-нибудь sarao![18] До свиданья!
18
Вечеринка (исп.).