Страница 43 из 62
Сторонники филантропических мер усмотрели в плане явную тенденцию к насильственному искоренению института торговли любовью. В январе 1929 г. Центральный совет по борьбе с проституцией высказал мнение о том, что в отсутствие легальной проституции очень сложно найти критерий, по которому торговлю любовью как способ добычи материальных средств можно было бы отделить от беспорядочных половых отношений. Члены совета подчеркнули также, что вопрос о принципах принудительности необходимо еще раз тщательно проработать и применять его только с достаточными правовыми гарантиями и после исчерпания всех возможных мер социально-трудовой помощи. Ленинградцы поддержали эти идеи. На заседании городского совета вполне справедливо отмечалось: «Строгие слишком меры в борьбе с проституцией и потребителем загонят в подполье это дело, и нам еще труднее будет вести борьбу»[264].
Вероятно, и сопротивление медицинской общественности сыграло определенную роль. Во всяком случае, в постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 29 июля 1929 г. «О мерах по борьбе с проституцией» содержалась довольно обширная программа социально-реабилитационных мероприятий. Провозглашались «усиление охраны труда женщин, создание условий для получения ими квалификации, обеспечения работой» и т. п., но главный смысл документа сводился к следующему: «…приступить в 1929 —1930 году к организации учреждения трудового перевоспитания для здоровых женщин, вовлеченных в проституцию или состоящих на грани таковой (трудовые колонии, мастерские, производственные мастерские и пр.), в соответствии с пятилетним планом развития народного хозяйства и издать положение о деятельности указанных учреждений»[265]. Отличительной чертой подобных заведений явилась принудительность внесудебного направления и содержания в них. Это был мощный и, что самое важное, законодательно закрепленный удар по советскому милосердию, которое все больше обретало тюремный оттенок. Новые веяния быстро достигли Ленинграда. 7 октября секретариат ленинградского обкома ВКП(б) обсудил вопрос: «О состоянии работы по борьбе с проституцией», решив создать в городе казармы для безработных женщин, мастерские с особым режимом, усилить контроль за ночлежными домами[266].
Итак, с 1929 г. борьбу с продажной любовью стали вести сугубо административно-репрессивными методами. Развернулось плановое уничтожение «продажной любви» как социального зла, несовместимого с социалистическим образом жизни. В то же время государство преследовало и другую цель. Собирая проституток в спецучреждениях и насильно заставляя из работать, оно покрывало потребность в дешевой, почти даровой рабочей силе. Определенным доказательством этого служат «Директивы по контрольным цифрам на 1930—1931 гг. в части борьбы с социальными аномалиями», хранящиеся в Центральном государственном архиве РСФСР, в фонде Наркомата труда. Указанный документ предусматривал ряд мер в области борьбы с беспризорностью, алкоголизмом, профессиональным нищенством и проституцией. Представители всех перечисленных социальных слоев, и в первую очередь проститутки, должны были организованно вовлекаться в производство[267]. Таким образом, гулящие женщины рассматривались как составная часть трудовых ресурсов. Государству столь необходима была дешевая рабочая сила, что оно не задумывалось о социальных последствиях действий, внешне дававших впечатляющий эффект — «перековывавшиеся» асоциальные элементы в исправительных колониях, закрытых мастерских, а нередко и на новостройках «строили социализм».
На рубеже 20-30-х гг. эра советского милосердия, по сути закончилась. В 1930—1931 гг. произошла реорганизация всей системы борьбы с институтом продажной любви. Новые задачи и методы потребовали новых людей и учреждений. За короткий срок была сломана прежняя разветвленная устоявшаяся структура, начиная с Центрального совета по борьбе с проституцией вплоть до районных советов в городах. Уже в 1930 г. Наркомат здравоохранения вынужден был в директивном порядке передать инициативу по решению этих проблем Наркомату социального обеспечения (НКСО). Соответственно на местах вопросами проституции теперь занимались областные отделы соцобеспечения. Усиленно пропагандировался тезис, что вместе со скорой ликвидацией безработицы исчезнет социальная база продажной любви, а следовательно, и она сама. Об этом, кстати, говорили и сторонники либерального обращения с падшими женщинами. Так, в 1926 г. В М. Броннер в качестве представителя РСФСР на Всемирном конгрессе по борьбе с проституцией в Граце (Австрия) заявил: «…в условиях капиталистического хозяйства проституция будет неуклонно возрастать, в Советском Союзе в условиях социалистического хозяйства она будет резко снижаться вместе с укреплением социалистического хозяйства, ибо у вас причина проституции — правовое и экономическое закрепощение женщины, у нас единственная причина проституции — безработица, которую мы изживем в ближайшие годы»[268]. Но то, что гуманисты из Наркомздрава использовали как аргумент для расширения социальной помощи, их противники теперь употребили в качестве предлога для значительного ее сокращения. Правда, сама идея «милости к падшим» умерла не сразу. Какое-то время она реализовалась в форме социального патронажа.
Центр тяжести профилактических мер был перенесен на помощь бездомным и беспризорным женщинам с целью предупреждения их обращения к проституции. Эта помощь заключалась в выдаче денежных пособий, бесплатном отправлении на родину, подыскивании работы, ночлега, снабжении талонами на обед и т. п. В июне 1930 г. в виде опыта открывается пункт социального патронажа при Московском областном отделе соцобеспечения. К 1 сентября через него прошло 400 женщин: 40% прислали с вокзалов, 20 — из ночлежных домов, 15 — из отделений милиции, 5 — из загсов, а 20% пришли по собственной инициативе. Помогли практически всем женщинам — 60% направили на работу, 20 — предоставили ночлег, 15 — выдали юридические и бытовые справки, а 5% оказали материальную помощь для возвращения на родину. Этот опыт власти признали удачным. И в сентябре 1930 г. оргсовещание НКСО постановило создать систему социального патронажа во всех областных центрах. Появились подобные учреждения и в Ленинграде. Но в целом они были лишь небольшим звеном в новой государственной системе борьбы с проституцией. Она предполагала организацию приемников-распределителей в крупных городах для рассортировки «соцаномаликов» по категориям различных артелей, мастерских открытого типа, полузакрытых трудпрофилакториев и, наконец, загородных колоний специального режима. В случае рецидива после освобождения из колонии женщин порой отправляли в лагеря НКВД.
В 1931 г. создание системы только началось, в октябре того же года НКСО утвердил типовое положение об организации отделами соцобеспечения специальных учреждений принудительного трудового перевоспитания. Но уже к концу года в РСФСР имелось 3 ночлежных дома на 300 мест для «соцаномаликов», 2 приемника-распределителя на 324 места, 12 различных трудовых учреждений открытого типа для 723 человек и 3 колонии, рассчитанные на 3075 «перевоспитуемых». Крупнейшими из них считались трудовая колония им. Каляева в Загорске (ныне Сергиев Посад), в здании Троице-Сергиевой лавры под Москвой, на 1 тыс. человек и Свирская колония в Ленинградской области, предназначенная для 1500 профессиональных нищих и проституток. Народный комиссариат социального обеспечения на первых порах попытался даже заниматься научными исследованиями в этой области. В 1932 г. в Ленинграде был открыт филиал Центрального института труда и инвалидов (ЛИТИН), в задачу которого входило изучение общественных аномалий, в том числе проституции, и разработка методики борьбы с ними.
264
ЦГА СПб., ф. 3215, оп. 1, д. 89, л. 61.
265
СУ РСФСР, 1929, №. 60, сг. 598.
266
См.: ЦГА ИПД ф. 16, оп. 1, д. 174, л. 9.
267
См.: ЦГА РСФСР, ф. 390, оп. 10, д. 181, л. 147.
268
Броннер В. М. Проституция и пути ее ликвидации. М, —Л., 1931, с. 32.