Страница 12 из 62
Пышные наряды петербургских гетер, заметно осмелеет после официального разделения продажных женщин на «чистых» и «нечистых», явно контрастировали со скромными одеждами «новых женщин», уже появившихся в столице. Однако сдержанность внешнем облике — простое черное платье, отсутствие кринолина, нередко стриженые волосы — отнюдь не лишала «нигилисток» чисто женского обаяния. Характерным примером служит судь6а Людмилы Петровны Михаэлис, более известной как жена Н. В. Шелгунова. Вот как описывала внешность 24-летней Л. П. Шелгуновой ее современница Е. А. Штакеншнейдер: «Вообще окружают Шелгунову почти поклонением. Она не хороша собою, довольно толста, носит короткие волосы, одевается без вкуса; руки только у нее красивы, и она умеет нравиться мужчинам; женщинам же не нравится. Я все ищу идеальную женщину и все всматриваюсь в Шелгунову, не она ли»[75]. Н. В. Шелгунов не первый и не единственный муж Людмилы Петровны Михаэлис. Гражданским браком о сочеталась с М. Л. Михайловым, а затем, после ссылки его на каторгу в Сибирь, — с А. А. Серно-Соловьевичем. Обаяние этой женщины, сумевшей трех мужчин вдохновить на революционные подвиги, по-видимому, было очень велико. Еще более известные образцы «новых женщин» и новых отношений являли собой А. Я. Панаев Н. А. Тучкова-Огарева, М. А. Обручева-Сеченова.
Женщины такого типа, конечно, составляли огромную конкуренцию петербургским «камелиям». Мужской половине передовых слоев не нужно было теперь искать вдохновения в обществе с псевдогетерами 50-60-х гг. Свободное духовное и физическое сближение с женщинами своего уровня становилось постепенно норм жизни в кругах интеллигенции. Известный революционер-демократ Л. Ф. Пантелеев вспоминал, что на одном из студенческих собран в начале 60-х гг. Н. Г. Чернышевский, обративший внимание присутствовавших там барышень, якобы сказал: «А какие милые барышни, большая разница против прежнего; в мое время в студенческой компании можно было встретить только публичных женщин»[76].
Серьезные изменения, происходившие в России в третьей четверти XIX в. в области половых отношений и морали, нанесли удар прежде всего по российскому гетеризму как своеобразной форме проституирования. Женщины «нового типа» оказывали сильное влияние на общественную и культурную жизнь именно благодаря сочетанию внешней привлекательности, образованности, свободомыслия. Весьма симптоматичным в этом плане является то обстоятельство, что одной из героинь романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» была некая Жюли — яркий, но редкий тип «камелии», которую знала «вся аристократическая молодежь Петербурга»[77]. Вера Павловна — этот образец нового человека — вполне находила общий язык с петербургской гетерой, и сближало их общее толкование вопроса продажности в любви.
На рубеже XIX—XX вв. эстетические функции гетеризма взяла на себя плеяда «новых женщин», активность которых получила в это время особое развитие. Модные салоны деятелей литературы и искусства были просто немыслимы без присутствия особ прекрасного пола, сочетавших в себе внешнее обаяние и талант. Яркой представительницей этого слоя петербурженок, несомненно, является З. Н. Гиппиус, женщина яркая и удивительная, согласно характеристике П. П. Перцова — современника, критика, издателя: «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки… она бросалась в глаза своей наружностью»[78]. Эта «боттичеллиевская» женщина кокетничала не только своей красотой, но и демонической литературной позицией, создавая вокруг себя атмосферу высокой духовности и в то же время изысканно легкого эротизма. З. Н. Гиппиус привлекала к себе внимание талантливейших литераторов Петербурга и, несомненно, играла главенствующую роль в известном литературном салоне в «доме Мурузи». Здесь постоянно бывали А. А. Блок, Ф. К. Сологуб, В. Я. Брюсов, В. И. Иванов и др. Любопытно отметить, что внешнюю обстановку, царившую на пирах гетер, старались возродить во многих петербургских салонах на рубеже XIX—XX вв. В знаменитой «Башне» В. И. Иванова, располагавшейся в доме на углу Таврической и Тверской, с осени 1905 г. проводились еженедельные «среды», на которых гости засиживались до утра. Жена хозяина Л. Д. Зиновьева-Анибал, поэт и прозаик, любившая, по словам М. В. Добужинского, «хитоны и пеплумы, красные и белые, предпочитала диванам и креслам ковры, на которых среди подушек многие группировались и возлежали»[79]. Конечно, до оргий, которыми нередко заканчивались вечера в домах гетер, дело не доходило. Но дух высоко творчества во многом поддерживался красотой и элегантно хозяйки салона. Кстати, после ее смерти вечера в «Башне» прекратились.
Не меньшей известностью в Петербурге пользовался и салон Чудновских на Алексеевской улице. Царицей здесь была же хозяина — художница А. М. Зельманова, по словам Б. К. Лившица, «женщина редкой красоты, прорывавшейся даже сквозь беспомощные, писанные ярь-медянкой автопортреты», умевшая и «вызывать разговор, и искусно изменять его направление». «Жизнерадостный и вольный дух Монмартра», по воспоминаниям того Б. К. Лившица, витал и в доме четы Пуни, на углу Гатчинского Большого проспекта Петербургской стороны, где хозяйкой была Ксана Пуни, женщина загадочная и с легким налетом авантюризма[80]. Еще одной яркой фигурой в богемном мире Петербурга начала XX в. являлась Паллада Богданова-Бельская, о которой И. Севернин писал:
«Уродливый и блеклый Гумилев
Любил кидать пред нею жемчуг слов.
Субтильный Жорж Иванов — пить усладу,
Евреинов — бросаться на костер.
Мужчина каждый делался остер,
Почуяв изощренную Палладу…»
В доме П. Богдановой-Бельской устраивались «афинские вечера». О них, по воспоминаниям актрисы и писательницы Л. Д. Рындиной, очень много говорили в Петербурге, и в частное такого, что явно могло смутить обывателя. В числе «новых женщин Серебряного века» стоит назвать и Нину Перовскую, судьба которой связана с именами известных петербургских поэтов К. Д. Бальмонта В. Я. Брюсова и А. Белого. Последний писал о ней: «Раздвоенная во всем, больная, истерзанная несчастной жизнью, с отчетливым психопатизмом, она была — грустная, нежная, добрая, способная отдаваться словам, которые вокруг ее раздавались почти до безумия; он переживала все, что ни напевали ей в уши, с такой яркой силой, жила исключительно словами других, превратив жизнь в бред и абракадабру…» Это, по словам Вл. Ходасевича, и сделало Н. Перовскую «объектом любвей»[81]. Трагический романтизм, окружавши ее, сродни страстям и страданиям Мари Дюплесси — известной парижской куртизанки. Благодаря существованию «новых женщин» российский гетеризм как высшая форма проституции погиб уже в 60-е гг. XIX в., так и не достигнув уровня античности.
История петербургских авлетрид более продолжительна. Под этим названием фигурировали в Греции флейтистки и танцовщицы, которые тайно занимались торговлей собственным телом, а в России — женщины, принадлежавшие к низшим слоям мира театральных подмостков. Особый контингент лиц, причастных к тайной проституции, составляли хористки, танцовщицы кафешантанов, а ранее всего — цыганки. Именно они являлись специфической группой в среде петербургских авлетрид, имевшей ярко выраженную российскую особенность. Цыганские хоры — это почти обязательный атрибут ночной жизни Петербурга как в XIX в., так и в начале XX в. Однако если в 40—70-х гг. брать на содержание цыганок считалось хорошим тоном даже в аристократических кругах, то позднее таборные певицы стали выполнять сугубо эстетические функции, создавая тем не менее своим искусством особенную, возбуждающую чувства атмосферу. М. В. Добужинский вспоминал, как в 90-х гг. он проводил время в компаниях старых друзей по гимназии: «До поздней ночи мы сидели в «Аквариуме» или в «Альказаре», слушая цыган (причем я чуть ли не влюбился в одну статную необыкновенную красавицу цыганку)…»[82] Весьма показательно и отношение А. А. Блока к цыганкам-артисткам, выраженное им в письме к В. Я. Пясту от 3 июля 1911 г. и дневниковой записи: «И действительно, они пели Бог знает что, совершенно разорвали сердце; а ночью в Петербурге под проливным дождем на платформе та цыганка, в которой, собственно, и было все дело, дала мне поцеловать руку — смуглую, с длинными пальцами — всю в бронзе из колючих колец… Страшный мир. Но быть с тобой странно и сладко»[83]. Кстати сказать, цыганки никогда не числились ни в «билетных», ни в «бланковых» проститутках.
75
Штакеншнейдер Е. А. Дневники и записки. М. — Л., 1934, с. 111.
76
Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М. —Л., 1958, с. 218.
77
Чернышевский Н. Г. Что делать? М., 1947, с. 33.
78
Перцов П. П. Литературные воспоминания. М. — Л., 1933, с. 87.
79
Добужинский М. В. Указ, соч., с. 273.
80
См.: Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. М., 1989, с. 520—525.
81
Цит. по: Серебряный век. Мемуары. М., 1990, с. 185.
82
Добужинский М. В. Указ, соч., с. 130.
83
Блок А. А. Соч. В 2-х Т. И. М., 1955, с. 556.