Страница 138 из 145
— Какими галлюцинациями, господин доктор?
— Ну, например, вам казалось, что вы плывете в открытом море, а потом вдруг, что вы в Маниле, на Тайване, в Нагасаки, в Йокогаме…
О, но я там в самом деле был вместе с Анжелой! И в Токио тоже! Мы с ней еще восхищались императорским дворцом, храмами, производством шелка, фаянса и фарфора! Мы были с ней на выставке древнего японского искусства, и я купил Анжеле изящную лакированную фигурку — пару голубков: она совсем маленькая, он — побольше, и крылья у него раскрыты…
Два запертых ларца, и ключ от каждого из них лежит в другом…
Из Токио мы поплыли далеко на юг — к Сиднею, потом в Веллингтон в Новой Зеландии и опять к северу — на Гавайи, где увидели и засняли на пленку потухшие и еще действующие вулканы. Раньше я никогда не был на Гавайях, но я описал доктору Жуберу во всех подробностях потухший вулкан Мауна-Кеа и действующий вулкан Мауна-Лоа с кратером Килауза, и он потом проверил по книгам — оказалось, что мои описания были совершенно точны! Кто это объяснит? Видимо, никто.
С Гавайских островов мы направились в Сан-Франциско с его Золотыми Воротами, через Панамский канал попали в Карибское море, чтобы оттуда уже держать путь домой через Гибралтар.
Когда мы вышли из Карибского моря, была ночь, я лежал рядом с Анжелой в нашей каюте и дремал, как вдруг услышал какой-то шум и открыл глаза. Первое, что увидел, когда глаза привыкли к яркому свету (почему так светло, ведь сейчас ночь?), были глаза Анжелы прямо перед моим лицом.
— Что случилось, любимая? — спросил я спокойно и внятно. — Почему ты включила свет? Тебе не спится?
— Я не включала свет, — сказала она. — Это солнце светит сквозь жалюзи. Сейчас три часа пополудни, Роберт.
— Вот оно что, — удивился я. — А где мы находимся?
— В больнице Бруссаи. Сегодня утром они поместили тебя в отдельную палату.
— А где я был раньше?
— А раньше ты лежал в палате интенсивной терапии. Десять дней я видела тебя только сквозь стекло. Но теперь кризис позади и тебе больше не нужно там находиться. Главный врач разрешил поставить здесь еще одну кровать, так что я могу быть с тобой столько, сколько захочу, могу и ночевать здесь. Ты жив, Роберт, ты жив! Ты не умер!
— А где твое коралловое ожерелье? — спросил я.
— Какое ожерелье?
— Это я так, ничего, — сказал я, потому что показался самому себе беспомощным, как больной ребенок, и понял, что все это мне привиделось. — Ничего, любимая. Да, я не умер. По крайней мере, сколько-то еще поживу. — Я немного повернул голову — самую малость, больше не смог — и увидел просторную современную больничную палату, в которой все было очень чистое и светлое. Это не было для меня большим ударом, но все же я на миг ощутил необъяснимую грусть из-за того, что из моего мнимого мира вернулся в мир реальный (ах, был ли он реальным?). Помнится, я тихо спросил:
— А какой сегодня день недели?
— Воскресенье.
— А число?
— Шестнадцатое июля.
Шестнадцатое июля!
Я стал размышлять: «Шестого июля ты был у ресторана „Эден Рок“. В тот же день убит. Значит, твой кошмарный сон между жизнью и смертью продолжался десять суток. Десять суток без сознания, в бреду и галлюцинациях — десять волшебных суток». И я сказал:
— А знаешь, все это время мы с тобой были вместе. Плыли на теплоходе «Франс». Совершили то самое кругосветное путешествие, о котором ты так мечтала. Было чудесно. А теперь остается лишь отправиться в него на самом деле.
— Ну, конечно, еще бы, — сказала Анжела и на ее дрожащих губах появилась улыбка. Выглядела она ужасно, ее лицо показалось мне исхудавшим и бледным, под глазами темные круги. Доктор Жубер позже рассказал мне, что Анжела в течение этих десяти суток сначала вообще не уходила из больницы, а потом уходила лишь на несколько часов. Все остальное время она днем и ночью находилась где-то поблизости от меня, хотя ее много раз пытались прогнать. Ночью она спала на скамье в коридоре перед палатой интенсивной терапии. Наконец для нее освободили комнатку ночной медсестры, где была нормальная кровать. Но она спала не больше часа в сутки, сказал мне доктор Жубер, потом вставала и шла к большому стеклу в двери моей палаты. Там она часами стояла неподвижно, с застывшим лицом, и смотрела на меня, лежавшего без сознания, медленно и тяжко возвращавшегося из сверкающей и блаженно-счастливой смерти к темной и непредсказуемой жизни.
2
В этот день ко мне в палату пришел главный врач, а также хирурги и члены бригады кардиологов-реаниматоров, в том числе и доктор Жубер. Меня обследовали в высшей степени основательно и в то же время осторожно. В результате все пришли к выводу, что самое страшное позади, хотя с кровообращением было не все еще в порядке и постоянно возникала опасность очередного коллапса.
— Мадам, — сказал главный врач, — может оставаться здесь, это пойдет вам только на пользу.
— Спасибо, — только и могла выговорить Анжела, в присутствии которой это было сказано.
— Мне нужно срочно кое с кем переговорить, — подал свой голос я, ибо теперь, вернувшись к реальности, я хотел немедленно кое-что предпринять.
— Исключено, — отрезал главный врач. — Да знаете ли вы, какое чудо, что вы вообще еще живы? Девяносто процентов случаев, аналогичных вашему, кончаются летальным исходом. Нет-нет, пока никаких переговоров. Кстати, ко мне уже приходили двое, желавшие непременно поговорить с вами. Я им объяснил, что это совершенно невозможно.
— Кто были эти люди?
— Некая мадам Хельман и нотариус по фамилии Либелэ.
— Мне действительно необходимо срочно увидеться с ними.
— А я запрещаю вам видеться с кем-либо, покуда ваше кровообращение не придет в норму. Возможно, через недельку смогу вам это разрешить. То же самое я сказал и тем людям.
— Когда?
— Ну вот перед тем, как прийти к вам. Они приходили ежедневно. Что им от вас нужно?
— Ах, это наше частное дело. Ведь вы наверное знаете, кто я и зачем приехал в Канны? — Он кивнул. — Ну, оба эти лица, разумеется, озабочены состоянием моего здоровья.
— Я им скажу, что вы — с учетом всех обстоятельств — чувствуете себя довольно прилично. Это должно их успокоить на первое время.
— Я думаю, это их чрезвычайно успокоит, — сказал я. — И я сердечно благодарю всех вас, дамы и господа, за те неимоверные усилия и за тот высокий профессионализм, который вы показали, вернув меня к жизни.
Сказать-то я все это сказал, но отнюдь не был так уж уверен, что говорю то, что думаю. На меня вдруг навалилась чудовищная слабость, и в следующую минуту я провалился в сон. Помню только, что снились мне храмы. Множество храмов с целым сонмом богов из слоновой кости. Все боги были многорукие.
3
В понедельник, 22-го июля, на шестнадцатый день лечения состояние мое настолько улучшилось, что главный врач разрешил краткие посещения. Когда я говорю «главный врач», я имею в виду профессора Анри Брие, заведующего хирургическим отделением, который меня и оперировал. Больница Бруссаи — это я знал еще со времени моего первого пребывания здесь — очень большое и современное лечебное учреждение с множеством отделений.
Анжела была подле меня, когда меня пришли навестить Руссель, Лакросс и Тильман. Она немного отдохнула, поспала несколько ночей, но все еще была очень бледна, и темные круги под глазами еще не исчезли. Она молча сидела на своей кровати и слушала нашу беседу. Им разрешили говорить со мной всего пять минут. Конечно, они первым делом спросили, догадываюсь ли я, кто и по каким мотивам совершил на меня это покушение. О его обстоятельствах им уже рассказала Анжела.
— Понятия не имею, — ответил им я. И подумал: «Я все-таки победил. И остался живым.» А теперь хочу пожить спокойно, в богатстве и безопасности. — Даже не знаю, что и думать, — сказал я. А Лакросс спросил, полупросительно, полусердито вглядываясь мне в глаза:
— Вы ничего от нас не скрываете?