Страница 139 из 148
Смешная игрушка. Но она была интересна как опыт использования солнечной энергии для транспортных машин. Это уже не застывшее зеркальное поле, а что-то новое. Возможно, подобный принцип когда-нибудь и найдет практическое применение.
Именно это и волновало Багрецова.
— Смотрите, Павел Иванович, — размахивая руками рассказывал Вадим. — Здесь же ничего нет. Ваша плита и мотор. Никакого горючего. Ни проводов, ни аккумуляторов. Будущий «солнечный автомобиль» я представляю себе так: крыша покрыта курбатовским слоем; фототок идет в электромотор; скорость машины регулируется реостатом. Идеальное управление… — В эту минуту Багрецов заметил, что «солнечный автомобиль» остановился. — Тимка, отойди. Застишь солнце. Видишь — тень. Всю энергию себе забрал.
Бабкин рассмеялся и сказал, что Димкина идея требует серьезной доработки, иначе его автомобили должны будут ездить только по солнечной стороне улицы.
— А если тучка набежит? Значит, стоп, машина?
— Сам же понимаешь, что это не так, — заспорил Вадим. — Плиты «К-8» настолько чувствительны, что даже в сумерки дают достаточную энергию.
— А ночью? Опять без аккумуляторов не обойтись?
— Наверное, — согласился Вадим. — Но для городской машины это будет тяжело. Можно представить себе поезд. Поверхность вагонных крыш большая, значит, и энергии много. Один вагон будет занят аккумуляторами. Вполне достаточно.
— Вы считали? — усмехнувшись, поинтересовался Павел Иванович. — На бумажке карандашиком или на линеечке? Полезное дело для увлекающихся изобретателей.
Вадиму только сейчас пришла в голову эта идея, а потому он и не прикинул, что может получиться. Наверное, одного вагона не хватит.
— Так уж и помечтать нельзя, — сказал он сконфуженно. — Обязательно цифры…
Павел Иванович проводил взглядом удаляющуюся модель.
— Если бы не цифры, давно бы сделали. Места на крышах маловато. Тут можно другое придумать. Например, огромную самоходную баржу, плавающий остров или что-то в этом роде. А «солнечный автомобиль» не развернется даже на широких московских улицах.
Модель Багрецова доползла до барьера и остановилась, словно отдыхая в тени. Вадим подбежал к ней, вытащил ее на солнце и пустил по зеркальному полю.
Возвращаясь обратно к Павлу Ивановичу, с которым он скоро расстанется навсегда, так же как и с Лидой, Нюрой, Машей — со всеми, с кем ему пришлось работать целый месяц, Вадим испытывал что-то вроде грусти. К ней примешивалась и досада: строил он пустую игрушку, над мечтой его смеются, и неприятно оставлять о себе столь невыгодное впечатление.
— Я понимаю, что это игрушка, — сказал Вадим, подходя к Павлу Ивановичу. Но мне хотелось представить себе будущее вашего изобретения. Не только энергетические поля, а и движущиеся машины. Вы говорите, что на земле не получится? Хорошо, пусть на воде. А в воздухе? Разве нельзя придумать самолет, который движется солнечной энергией?
— Придумать все можно. А зачем?
— Как зачем? Для науки.
— Наука бывает разная. Сейчас с диссертациями дело постепенно улучшается, но все-таки остались «наукообразные» деятели, которые работают над такими важными темами, вроде оптимальной величины дырки от бублика. А иные витают в заоблачных высотах. Их интересует «эстетическое воздействие путевого пейзажа от созвездия Веги до Стрельца».
Курбатов говорил с задором. Так же как и директора института Чичагина, его возмущали дельцы от науки, те, кто всеми правдами и неправдами стремятся быть кандидатами. В голове ни одной собственной мыслишки, ни опыта, ни таланта, которым должен обладать настоящий ученый, а степени они — хоть и с трудом, но все же получают.
Делается это просто: берется очень узкая тема, кропотливо собирается все, что когда-либо было опубликовано по ней, и излагается своими словами… Но кому и зачем нужны такие школьные изложения? Однажды Курбатов видел в газете объявление о защите диссертации на тему, сформулированную примерно так: «К вопросу о сверлении круглых отверстий». Какая же это наука? Вроде дырки от бублика.
Курбатов поблагодарил Вадима за демонстрацию модели, сказал, что такие опыты полезны — они возбуждают интерес к техническому творчеству, а подчас и наталкивают на мысль о неожиданном применении всем известной техники в какой-нибудь повой отрасли народного хозяйства.
— Потерпите немного, Вадим, — сказал Курбатов. — Думаю, что скоро вы увидите на примере, как иногда случайный на первый взгляд опыт может привести к интересной идее. И в этом вы виноваты, ваша модель.
— Что вы, Павел Иванович! — совсем уже смутился Багрецов. — Я понимаю, что это игрушка. Вы даже сами сказали…
— А я не про то. Помните шляпу?
Вадим удивленно посмотрел на Курбатова. Шляпа? Зонтик? Неужели он займется этим ширпотребом? Вот уж совсем не похоже. Впрочем, с зонтиком он что-то делал. Вытащил из него спицы, а тряпку выбросил.
— Удивляться потом будем. — Курбатов похлопал Вадима по плечу. — Очень боюсь, что ничего не выйдет… Ну, да нам не привыкать.
Он ушел в мастерскую, а Вадим, терзаемый любопытством, от которого уже столько раз пострадал, побежал к мусорному ящику, чтобы извлечь остатки зонтика. Интересно — ручка от него там или конструктору она тоже понадобилась?
Не было никакой ручки. Разорванный шелк раньше лежал неподалеку от ящика, а теперь и его не оказалось. Где же было догадаться Вадиму, что все жалкие остатки старенькою зонтика подобрала Нюра, — к ним ведь прикасались руки Павла Ивановича!
Выждав три дня и убедившись, что Кучинский не собирается возвратить нумерованный образец, Павел Иванович вечером пригласил студента в кабинет и, чтобы никто не помешал разговору, запер дверь на ключ. Это насторожило Кучинского.
Опасливо оглядевшись, он сел в предложенное кресло.
Смотря на практиканта, Павел Иванович молчал. Возможно, ждал, что в Кучинском заговорит совесть и он признается. А может быть, просто обдумывал с чего начать?
Он ясно представлял себе, что нумерованный и датированный осколок оказался в посылке не случайно и рассеянность практиканта тут ни при чем. Однако вскрыть истинную причину — зачем понадобилось Кучинскому посылать этот образец матери — было не так-то легко.
Перед инженером Курбатовым сидел сейчас мальчишка — ни опыта у него, ни знания жизни. Казалось бы, его проще умному человеку заставить этого мальчишку говорить правду, тем более что у Курбатова есть доказательства неблаговидного поступка Кучинского. И все-таки Павел Иванович не был уверен в успехе. Бывает легче поймать пудового сома, чем ничтожную малявку.
Получив письмо от отца Кучинского, Павел Иванович уже подумывал передать дело следственным органам, но, поразмыслив, решил обойтись пока собственными силами. Вероятно, он встретился с мелкой подлостью, а не с государственным преступлением. Сегодняшний разговор должен был подкрепить эту уверенность. Но как его начать? В прошлый раз Кучинский здорово вывернулся, прикинувшись жертвой эгоистических наклонностей Лидии Николаевны и неприязни техников.
Павел Иванович пригладил ладонями волосы и, опершись на локти, спросил, закончил ли практикант свою внеплановую работу по изучению окисления печатных электрических схем и не нашел ли он осколок с восьмого сектора.
— Нет, Павел Иванович, пока еще работаю. А насчет осколка я уже говорил. Приносил остатки. Больше у меня ничего нет. — Кучинский обиженно откинулся на спинку кресла.
— А может быть, найдете?
Жора недоуменно поднял длинные ресницы.
— Где же, Павел Иванович? Зачем бы я стал вас обманывать? Что за цель?
— О цели мы поговорим позже. А сейчас принесите осколок под номером восемь, присланный из Москвы.
Кучинский привскочил, будто укололся, потом опомнился и, желая оттянуть время на размышление, наивно спросил:
— Кто прислал?
— Не притворяйтесь. Вы получили посылку из дому?
— А разве нельзя? Но я не искал там… никаких осколков.
— Так вот поищите.
Кучинский встал, щелкнул ключом в двери и на несгибающихся ногах вышел из кабинета. Откуда все стало известно Курбатову? Письмо отца Жора уничтожил сразу же. Оставалось единственное предположение, что какой-нибудь «дружок» залез в тумбочку за конфетами и там нашел осколок.