Страница 82 из 90
Он уже вылез задом на перекресток и немного вывернулся, теперь на него гудели с двух сторон, он быстро переключил скорость и, как только появился просвет между машинами, резко рванул вперед с поворотом влево. Мы проскочили перед носом у сорок пятого автобуса и помчались дальше.
— Где они?
— Мне автобус загораживает… Так это же хорошо, им ведь тоже нас не видно, правда?
— Да нет, надо показаться.
Он увеличил скорость и выдвинул машину влево. Я сидела, вывернувшись изо всех сил, и смотрела назад. Через несколько секунд они пролетели через ярко освещенный перекресток — маленькая вишневая машина, а за ней темно-синяя, побольше.
— Вон они!.. Но зачем ты им показался?! Ведь можно было удрать…
— И снова прятаться неизвестно где и неизвестно сколько? Нет. Надо с этим кончать сейчас. Мы должны их вывести на засаду.
— Так мы… приманка?!
— Живец… Нет, все-таки подсадная утка.
— А что, это лучше?
— Подсадная утка остается жива. Как правило…
— Как правило… Боже мой!
— Выбирать не приходится…
Мы спустились вниз по объезду вокруг строящейся станции метро и снова пошли на подъем. До Садов оставалось километра два. Дима ехал быстро, обгоняя другие машины и — два раза — троллейбусы. Проскочили уже на желтый свет перекресток у Пушки. Преследователи застряли перед красным светофором, и мне так захотелось, чтобы Дима передумал и свернул куда-нибудь здесь, на Петровском поле: свободная застройка, миллион проездов между домами, попробуй нас найти…
— Дима, давай спрячемся! Я боюсь!
— Держись, Ася! Некуда нам прятаться — из этого массива только два выезда, и они нас перехватят либо на одной дамбе, либо на второй.
— Бросим машину, сядем на троллейбус — попробуй нас найти!
— Перетерпи, немного осталось. Еще двадцать минут страхов, а потом все.
— Да?! Ну защитят нас, спрячут, их отгонят…
— Я думаю, их не отгонят.
Он не договорил, но я догадалась по голосу: их убьют! Боже, Боже, во что я вляпалась, во что он меня впутал!
— И ничего бы не было, если б Ирочкина мамаша не примчалась скандалить, — сказал он вдруг.
Мы уже доехали до конца Проспекта, поворот на Сады остался сзади, но по той стороне, а здесь Проспект разделен посредине газончиком, и нам пришлось обогнуть круглую клумбу, от которой расходятся две дороги — одна наискосок налево, по дамбе через балку и дальше на Новоалексеевку, вторая — направо, в восточный конец поля.
Дима гнал вокруг клумбы на совершенно сумасшедшей скорости, машина сильно наклонилась направо, шины визжали, я вцепилась в какую-то ручку на двери, ногами упиралась в пол…
С дамбы поднимался троллейбус, но водитель увидел нас — и затормозил. Мы пронеслись у него под самым носом, я оглянулась и увидела, как у него слетели штанги, разбрасывая искры, и растопырились в разные стороны.
А те нас догоняли. Они не стали объезжать клумбу, а свернули перед ней, против движения, ведь троллейбус все перегородил, и теперь были намного ближе, я крикнула: «Они совсем близко, скорей!» — а Димка вдруг начал тормозить, меня рвануло вперед, ремень врезался, я заорала: «Что ж ты тормозишь?!», но он уже свернул на подъездную дорогу к Садам и снова гнал как полоумный.
Это совсем узкая улочка, еле-еле двум легковушкам разъехаться, больше похожа на аллею, обсаженную пирамидальными тополями, и тротуар только с одной стороны, слева, где жилой квартал Химтеха, местные его называют «Хутор». А справа уже тянутся за деревянным забором Сады, только въезд в них в конце этой аллеи. Там «Хутор» кончается, и дальше заборы уже по обеим сторонам, за ними торчат крыши садовых домиков, а потом тупик и въезд, ворота…
Господи, куда же он гонит, мы сейчас в них врежемся!
Но ворота оказались распахнуты настежь, даже шлагбаум поднят, и мы поскакали по выбоинам — там, за шлагбаумом, асфальт лет сто не латали…
— Быстро отстегни ремень! — крикнул Димка. — Руками упирайся в щиток!
Он теперь ехал все-таки медленнее, и нас уже доставали лучи фар сзади. Я отчаянно цеплялась за что-то, может, это и был щиток, а он отсчитывал проезды по левой стороне. Сады освещал только лунный свет, домики стояли темные — вторник и после дождливой недели, все дома, в теплых квартирах…
Наконец мы резко свернули налево и понеслись в дальний конец, к оврагу.
И тут сзади началась пальба — и не просто выстрелы, а очереди, невероятно громкие, я такого в жизни не слышала, это было очень страшно, я, кажется, за весь этот безумный вечер так не боялась…
Мы остановились, чуть не ткнувшись носом в проволочный забор, Димка сразу выключил фары и мотор, и выстрелы стали еще громче — теперь, правда, реже и на разные голоса.
— Быстро из машины! — скомандовал он.
Мне не хотелось — тут хоть какая-то защита…
— Выскакивай, отбегай подальше и ложись! — он уже просто рычал.
А потом наклонился через меня, распахнул мою дверцу и грубо меня выпихнул наружу. Я упала, там были какие-то сучки и кирпичи, по-моему, и тут он сам на меня свалился сверху, перекатился, схватил за руку и поволок куда-то.
— Ты можешь быстрее?!
Он шипел как змей! А я коленкой страшно стукнулась…
— Быстро, Ася! Пока что сюда не стреляют, но могут. Или хочешь оказаться возле горящего бензобака?! И тихо!
Он потянулся рукой через какую-то калитку, открыл и потащил меня дальше, за домик.
— Все! Сиди тут и молчи. Если кого-то услышишь — прячься в кусты. Да! На кассету, спрячь в сумку!
Глаза немного привыкли к темноте, я заметила какой-то ящик и села на него.
Колесников осторожно подошел к углу дома и выглянул. В руке у него был пистолет.
— Куда ты?! — спросила я отчаянным шепотом.
— Пойду погляжу…
И исчез.
Он даже не поцеловал меня!
Я пошел на звук — довольно громко и совсем недалеко слышались выстрелы как минимум из пяти единиц оружия. Нет, не такой я опытный, этому меня никто нигде не учил. Просто звуки были совсем разными. Длинные очереди уже прекратились, изредка лишь прорывалось «тра-та-та» на три или четыре патрона — вроде как «Калашников». Время от времени раздавались одиночные выстрелы — как будто пистолетные, но тоже разные: то обычный треск, а то вдруг «бабах» такой, что уши закладывает. Может, это и есть сорок пятый калибр? Или это вообще «магнум»?
Мой «Макаров» показался мне вдруг защитой малонадежной…
Стреляли впереди и чуть правее. Почему? Мне показалось, со слов Ивана Иваныча, что засада будет чуть ли не у самых ворот…
Я старался двигаться бесшумно, добежал до главного проезда и, присев к земле, осторожно выглянул из-за угла забора — у здешнего пайщика он был солидный, деревянный. К темноте я уже привык. Тут луна давала довольно много света — в городе, среди огней, этого не замечаешь…
Совсем недалеко, не дальше ста метров, виднелись контуры машин, и, как ни странно, у задней еще горели фары. Конечно же теперь я видел и вспышки выстрелов. Автоматы били из-за оград — я заметил одно место на противоположной от меня стороне проезда, остальных не видел — то ли машины закрывали, то ли стрелки сидели на этой стороне. Одиночные вспышки пистолетных выстрелов сверкали как будто из-под машин, во всяком случае, с уровня земли. Стрельба шла довольно вяло — видимо, первые очереди из засады сумели остановить наших преследователей, но всех не положили, и теперь обе стороны пытались достать друг друга в темноте по вспышкам.
Я наблюдал с минуту — и понял, почему перестрелка так затянулась: после каждой вспышки тьма становилась непроницаемой и глаза должны были довольно долго привыкать…
Да, нехорошо оборачивается. В этой темноте людям Мюллера ничего не стоит разбежаться — и тогда снова неопределенность, снова жизнь в ожидании ежеминутной опасности… А иначе? Ну побьют шестерок — но останутся сам Мюллер и Манохин…
Внезапно прогремела дробью более длинная очередь — и следом донесся жуткий вопль, высокий, почти визг, страшно долгий, а за ним внезапно воцарилась тишина.