Страница 8 из 10
— Я сделаю, — сказал Скрэтч.
Скрэтч знал, что его накажут в любом случае, но если он не подготовит всё вовремя, наказание будет особенно суровым. Прямо сейчас в руках у него было несколько других часов.
Он починил часы со скрученными металлическими цветами, которые отставали на целых пять минут. Теперь он открыл дедушкины часы и немного передвинул минутную стрелку вправо.
Он проверил большие часы с оленьим рогом — они часто отставали, но сейчас показывали правильное время, и наконец починил часы с лошадью, ставшей на дыбы. Это было кстати — они отставали на целых семь минут.
«Пойдёт, — сказал дедушка. — Ты знаешь, что теперь делать».
Скрэтч послушно подошёл к столу и взял кнут. Это была плётка-девятихвостка, дедушка начал наказывать его ею с самого раннего возраста.
Он прошёл в конец своей берлоги, в отгороженный железной решёткой угол. За решёткой сидели четыре его пленницы, мебели в углу за исключением деревянных полок с матрасами не было никакой. За полками был туалет. Вонь уже давно перестала беспокоить Скрэтча.
Ирландка, которую он привёл пару дней назад пристально смотрела на него. После долгого сиденья на одних сухарях и воде, все остальные были истощены и измождены. Две из них могли лишь плакать и стонать. Четвёртая, смертельно бледная, лишь сидела сжавшись на полу у решётки. Она не производила ни звука и выглядела еле живой.
Скрэтч отпер дверцу в клетку. Ирландка бросилась вперёд, пытаясь бежать. Скрэтч жёстко хлестнул её по лицу кнутом. Она отпрянула. Он снова и снова стал бить её кнутом по спине. Он по опыту знал, что даже сквозь разодранную блузку удары очень болезненны, особенно учитывая рубцы и порезы, которые он уже оставил на её коже.
Тут воздух наполнил дикий шум: все часы начали отбивать полночь. Скрэтч знал, что он должен делать теперь.
Под продолжающийся шум он пробился к самой слабой и тощей девочке, которая казалась еле живой. Она странно посмотрела на него. Она была единственной, кто пробыл здесь достаточно долго, и кто знал, что он собирается делать. Казалось, что она готова к этому, может быть, даже рада.
У Скрэтча не было иного выбора.
Он присел рядом с ней и сломал ей шею.
Жизнь покинула тело девушки, а он посмотрел на старинные часы с орнаментом, которые стояли по другую сторону решётки. Перед ними взад-вперёд двигалась вырезанная вручную фигурка смерти, одетая в чёрный плащ, её ухмыляющийся череп выглядывал из-под капюшона. Она одинаково сражала рыцарей, королей, королев и нищих. Это были любимые часы Скрэтча.
Шум вокруг постепенно стихал. Вскоре осталось лишь одновременное тиканье всех часов и стенания женщин, оставшихся в живых.
Скрэтч перебросил тело мёртвой девушки через плечо. Она весила не больше пушинки, так что ему не составило труда это сделать. Он открыл клетку, вышел наружу и закрыл за собой решётку.
Он знал, что время пришло.
Глава шестая
«Хороший ход», — подумала Райли.
Голос Ларри Муллинса задрожал. Когда он дочитал своё подготовленное заявление на слушании по досрочному освобождению перед семьями жертв, казалось, что он вот-вот разрыдается.
— У меня было пятнадцать лет, чтобы подумать обо всём, — закончил Муллинс. — И не прошло ни дня, когда меня не переполняло бы сожаление. Я не могу вернуться и изменить содеянное. Я не могу воскресить Натана Беттс и Яна Хартера. Но у меня впереди ещё есть время, чтобы сделать вклад в общество. Пожалуйста, дайте мне для этого шанс.
Муллинс сел. Его адвокат подал ему платок и он вытер глаза — хотя настоящих слёз Райли не заметила.
Слушающий офицер и ведущий дела шёпотом обменялись мыслями, то же сделали все члены комиссии по условно-досрочному освобождению.
Райли знала, что скоро придёт её черёд давать показания, а пока она изучала лицо Муллинса.
Она хорошо его помнила и решила, что он почти не изменился. Он и тогда был гладко выбрит и гладко говорил, с видом искренней невинности. Если он и ожесточился, он скрывал это под жалкой грустью. Раньше он работал няней — или «нянем».
Что больше всего удивило Райли, так это то, что он почти не постарел. Он сел в тюрьму, когда ему было двадцать пять, и до сих пор он сохранил то же очаровательное, мальчишеское выражение лица, что было у него тогда.
О родителях жертв же этого сказать никак было нельзя: обе пары выглядели преждевременно постаревшими и сломленными. От мысли об их долгих годах в скорби и сожалении у Райли заболело сердце.
Она жалела, что не смогла с самого начала действовать по отношению к ним правильно. Жалел и её первый партнёр в ФБР, Джейк Криваро. Это было одно из самых первых дел Райли в качестве агента, и Джейк отлично показал себя в качестве её наставника.
Ларри Муллинс был арестован по обвинению в убийстве ребёнка на детской площадке. В ходе расследования Райли и Джейк выяснили, что в другом городе в аналогичных обстоятельствах погиб другой ребёнок, которого тоже нянчил Муллинс. Оба ребёнка были задушены.
Когда Райли задержала Муллинса, прочла ему его права, надела на него наручники, его ухмылка и злорадное выражение лица безошибочно сказали ей, что он виноват.
«Удачи», — саркастически сказал он ей.
И удача действительно отвернулась от Райли и Джейка, пока Муллинс был в заключении. Он твёрдо отрицал свою причастность к преступлениям. И несмотря на все попытки Райли и Джейка, доказательства они находили лишь косвенные. Было невозможно установить, как именно были задушены мальчики, не было найдено и орудия убийства. Муллинс признавал лишь то, что на какое-то время упустил их из виду, но не то, что сам убил их.
Райли вспомнила, что сказал им с Джейком старший прокурор:
«Нужно быть осторожными, иначе подонок уйдёт. Если мы попытаемся предъявить ему обвинение по всем статьям, мы просто упустим его. Мы не можем доказать, что Муллинс был единственным, кто мог добраться до детей, когда их убили».
Затем обвинение и защита заключили сделку. Райли ненавидела подобные сделки, а ненависть к ним началась как раз с этого дела. Адвокат Муллинса предложил, что Муллинс признается в совершении обоих убийств, но не в том, что они были предумышленными, и наказание за них будет протекать одновременно.
Это была паршивая сделка, да и смысла в ней не было. Если Муллинс действительно убил детей, это невозможно списать на простую халатность. Заключения противоречили друг другу.
Но у прокурора не было другого выбора, кроме как принять условия. Муллинсу грозило тридцать лет в заключении с возможностью досрочного освобождения за хорошее поведение.
Семьи жертв были сокрушены и негодовали. Они обвинили Райли и Джейка в том, что те не выполнили свою работу. Как только дело было закончено, Джейк ушёл на пенсию, ожесточившись и озлобившись.
Райли обещала семьям мальчиков, что сделает всё возможное, чтобы удержать Муллинса за решёткой. Несколько дней назад родители Натана Беттса позвонили Райли, сообщив о слушании. Пришло время сдержать своё обещание.
Перешёптывания утихли. Старший эксперт, Джули Симмонс, посмотрела на Райли:
— Мне известно, что специальный агент ФБР Райли Пейдж хочет сделать заявление, — сказала Симмонс.
Райли тяжело сглотнула. Настал момент, к которому она готовилась пятнадцать лет. Она знала, что членам комиссии уже знакомы все доказательства, какими бы они ни были неполными. Перебирать их снова было бессмысленно. Она должна сделать более личное обращение.
Она встала и заговорила.
— Насколько я понимаю, Ларри Муллинса пустили на слушание о досрочном освобождении потому, что он был «образцовым заключённым», — с ноткой иронии она добавила: — Мистер Муллинс, поздравляю вас с достижением!
Муллинс кивнул, его лицо не выражало никаких эмоций. Райли продолжала:
— «Образцовое поведение» — что это вообще значит? Думается мне, что это имеет меньше отношения к тому, что он сделал, нежели к тому, чего он не делал. Он не нарушал правила тюрьмы. Он держал себя в рамках. Только и всего.