Вечные паруса

А вместо пола в зале стеклянно сверкала плоскость воды, на которой еще не стерлись бегучие круги, вызванные появлением Уисса и Нины. Глубокий пятиугольный бассейн, в который привела их длинная спираль "подводного хода", занимал всю площадь. Из воды четыре мраморных ступени вели на небольшое возвышение.

Шлепая по мрамору мокрыми ластами, Нина вышла на квадратную каменную площадку, выложенную фаянсовой мозаикой. Судя по всему, мозаичный пол служил неведомым жрецам не одно столетие. Часть плиток была выбита, другая - истерта до основания, а по оставшимся восстановить былой рисунок было уже невозможно.

Почти у самых ступеней стоял вырубленный из целого куска желтого мрамора трон с высокой резной спинкой. По обе стороны на высоких треножниках покоились раковины из бледно-розовой яшмы со следами выгоревшего масла на дне.

А за раковинами, чуть поодаль - два вогнутых щита, точно таких же, как на стенах и потолке.

Нина провела ладонью по поверхности щита, стерла пыль, и на нее глянуло чудовищно искаженное, огромное человеческое лицо. Оно испуганно перекосилось, расширив серо-зеленые глаза, дернулось в сторону.

Господи!.. Зеркало. Обыкновенное вогнутое зеркало, кажется, из "электрона", как называли древние греки сплав золота и серебра. Все эти бесчисленные щиты - просто-напросто рефлекторы, отражатели для масляных светильников и немногих дневных лучей, что проникали когда-то сквозь оконные проемы купола.

А ведь это было, наверное, сказочно красиво: бледно-голубое мерцающее сияние под куполом, колеблющиеся разноцветные огни светильников, превращенные десятками зеркал в переливающиеся миллионами оттенков радуги световые потоки (несомненно, огни были многоцветными - разные пятна копоти над светильниками говорят о том, что к маслу подмешивали разные примеси) и вся эта бесшумная, бесплотная, неуловимо изменчивая симфония красок падает невесомо в широко раскрытый, влажно поблескивающий глаз бассейна...

Кому предназначалась эта феерия? Тем, кто застыл, завороженный, за барьерами балконов - или тем, кто следил за ними из глубины, через прозрачный пласт воды?

Что за таинственный священный ритуал совершался здесь, в этом так строго засекреченном храме? И как попадали сюда люди - ведь не для дельфинов, не для прочих морских обитателей эти лестницы и балконы, эти светильники и зеркала, эти окна и фрески - ведь в стенах нет ни одной двери, а до оконных отверстий могут добраться только птицы...

В храм можно попасть (как попали они с Уиссом) - с морского дна, по спирали подводно-подземного хода; сквозь пятнадцатиметровый слой воды в бассейне... А это возможно только с помощью существ, чьи добрые и сильные тела изображены на фресках....

Кстати, почему на фресках нет ни одной мужской фигуры? Ведь не женщины же вырубали в скале этот зал, ковали светильники и зеркала, расписывали стены и выкладывали мозаики, придумывали систему вентиляции воздуха в храме и протока воды в бассейне...

Кто, когда и зачем посещал этот храм?

- Женщины. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай... - прозвучал где-то в висках - или за спиной? - ее собственный голос. - Женщины. Очень давно. Слушали музыку звезд. Они не понимали всего. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай. Будут петь звезды. Здесь, в воде.

Уисс висел в бассейне, опираясь клювом о нижнюю ступеньку. Темный глаз его смотрел на Нину лукаво и печально...

- Ты поняла? Что надо смотреть?

- Да, - неуверенно ответила Нина.

Разумеется, она ничего не поняла. Да и не пыталась понять...

Думать в ее положении было так же бессмысленно, как доделывать во сне то, что не успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать. А понимать - это потом. Если все это вообще возможно понять...

Нина села на трон. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул о камень. Только сейчас Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу - ведь его можно было использовать, как обыкновенную кинокамеру, снять весь подводный путь, "волшебную лампу" и осьминога, подземную галерею и этот зал. Теперь - поздно. Впрочем, интерьер храма она снять еще успеет после того, что хочет показать Уисс.

Она поудобнее устроила аппарат на коленях, сняла переднюю стенку бокса, открыла объектив и выдвинула в направлении бассейна раскрывшийся бутон микрофона.

- Убери этот свет.

Рука, потянувшаяся к шлему, замерла на полпути. Уисс плавным толчком пошел на другую сторону бассейна. Прямо напротив, в глубокой нише, Нина увидела скульптуру.

Хрупкая, наполовину раскрытая раковина зубцами нижней створки уходила в воду. Нагая женщина полулежала на боку у самой воды, опершись локтем на хвост дельфина. Дельфин положил голову ей на колени. Оба отрешенно и грустно смотрели прямо перед собой, не в силах расстаться и не в силах быть вместе, и верхняя рубчатая створка, казалось, вот-вот опустится вниз, замкнув раковину и навсегда скрыв от мира их встречу.

Женщина и дельфин были выточены из темного обсидиана, и полупрозрачные тела их как будто таяли на розовом ложе, уходя в мир несбывшегося и несбыточного.

- Убери этот свет. И включай свою искусственную память.

Нина торопливо выключила фонарь и запустила видеомагнитофон. Полная темнота и безмолвие хлынули из углов и затопили пространство, и только шорох магнитной ленты нарушал тишину.

В храме повис еле слышный звук - даже не звук, а тень звука - одна томительная нота - где-то на пределе высоты, где-то у порога слуха.

В темноте возник еле видимый свет - даже не свет, а эхо света - один тончайший луч - где-то на пределе спектра, у порога зрения.

В воздухе растворился еле уловимый запах - даже не запах, а память запаха - одна мгновенная спазма - где-то на пределе дыхания, у порога обоняния.

Во рту появился еле различимый привкус - даже не привкус, а след привкуса - один соленый укол - где-то на кончике языка, у порога вкусовых отличий.

Кожу лица тронуло еле ощутимое прикосновение - даже не прикосновение, а ожидание прикосновения - одно дуновение ветра - где-то на пределе давления, у порога осязания.

Не стало ни страха, ни боли, ни радости - все перестало существовать и сама она сжалась в бешено пульсирующий клубок, раскинувший в пространстве пять живых антенн, пять органов чувств - и предельное напряжение вытянуло антенные щупальца в длинные лучи.

Мысли остановились, сжались, исчезли. Она не могла думать, оценивать, сопоставлять - она стала оголенным ощущением, сплошным невероятно обостренным восприятием.

Она была подобием морской звезды, неподвижно лежащей на дне Океана Времени: пять жадных лучей во все стороны, а вместе тела - хищный мозг, ждущий добычи.

Перед ней вспыхнул пятиугольный экран. В его голубой глубине светились многоцветные звезды.

Высокий вскрик, упавший до вздоха, пролетел над куполом. Призыв и мука слышались в нем.

Нет, это был не экран - это была дверь. Голубая дверь в неведомый мир, он - как забытая детская сказка, которую пытаешься вспомнить в одинокой старости, но не вспомнишь ни слова, только неясный свет и мягкое тепло, и глухая боль безвозвратных потерь, и сладкая слеза бесконечного прощания.

Дверь была открыта, и надо было сделать шаг - необратимая сила тянула в голубизну - слиться со звездами, луч к лучу - раствориться во всем живом...

Уисс не учел одного - на коленях Нины стоял видеомагнитофон, и он работал, прокручивая метры пленки. Его равномерная дрожь и оказалась тем отвлекающим раздражителем, который не давал сознанию угаснуть совсем. Какой-то незатопленный островок мозга еще не потерял связи с внешним миром, с действительностью, и Нина понимала, что находится во власти мощного гипнотического внушения, сильнейшего психического излучения, идущего из бассейна.

Нина крепче стиснула рукоятку "видеомага" и попыталась стряхнуть наваждение. Полностью это не удалось: сознание Нины раздвоилось, причем она не могла точно определить границу между реально происходящим и внушенным.