Вечные паруса

Это было уже ни на что не похоже. Стивен и Тэдди заперлись в рубке с экипажем, и "пересадка" не состоялась. Коршуны удрали без них. Что же помешало Стивену? Может быть, экипажу удалось схватить их и обезоружить? Но почему тогда экипаж не подает признаков жизни?

Ждать больше бессмысленно. Придется снова нарушить инструкцию. Стрикленд снял паркеровский кольт и направился к рубке.

Дверь рубки была закрыта изнутри. Дик постучал, но никто не отозвался. Он отошел на несколько шагов и полоснул по двери из лучемета. Никакого эффекта. На броне остались только неглубокие бороздки.

Отличная броня, ничего не скажешь. Как в банковском сейфе.

Сейф! А если... Дик полез в карман: есть, нож на месте.

Дик прикоснулся лезвием к двери и нажал пальцем секретную кнопку. Лезвие вошло в сталь, как в хлебную корку. Все-таки изобретательный народ, эти бандиты. Живут в ногу со временем.

Тяжелая стальная пластина вывалилась из дверного проема с тяжелым колокольным звоном, и Дик, пригнувшись, пролез в рубку.

Невольный холодок пробежал по спине при виде искромсанных тел и развороченных приборов. Нет, это только экипаж. Тэдди нет среди них. Стивена тоже. Куда же они подсевались? Не провалились же сквозь...

И вдруг Стрикленд изо всех сил стукнул себя кулаком по лбу. Черт подери! Дурак несчастный! Разиня...

Лейтенант рванул кольцо люка с надписью "Только при аварии" и кубарем ввалился в гермоотсек. Так оно и есть!

В стойках стояло четыре скафандра вместо шести.

- Очнитесь же, дядя Чарли, очнитесь! Перестаньте спать, слышите?

Солсбери открыл глаза и удивленно посмотрел на женщину.

- Что с вами, Джой? Я не сплю. Я просто думаю.

Джой смутилась. Судорожно сжатые у груди руки опустились.

- Извините, дядя Чарли, я подумала... Мне почему-то стало страшно.

- Ты решила, что старая развалина Солсбери, мягко говоря, дал дуба?

- Нет, но... Вы были очень бледны.

- Ну, ладно, ладно. Садись. Расскажи мне что-нибудь.

Джой села на свое любимое место - в большое надувное кресло недалеко от стола доктора. Она забралась в него с ногами, в уютное, мягкое, от которого пахло детством. Сколько раз она сидела здесь, в полумраке готического кабинета, и смотрела на суматошную фигуру в белом халате. Она знала уже тогда: чтобы достать интересную книжку с картинками с самой верхней полки стеллажа, достаточно нажать на белую полоску, ползущую снизу вверх по ребру стойки - стеллаж уйдет вниз, остановившись именно там, где нужно.

Но когда Солсбери работал, его почему-то не устраивала автоматика. В кабинете появилась нелепая и неустойчивая стремянка. Солсбери колдовал за своим столом, а Джой ждала. Это был настоящий праздник, когда дядя Чарли, ошалело выскочив из-за стола, с невероятной ловкостью забирался на самый верх своей стремянки. Он взлетал, как большая взъерошенная летучая мышь, которых она любила ловить вместе со своими товарищами вечерами в пещерах над океаном.

Только у дяди Чарли были белые крылья - полы халата.

Когда Джой была уже взрослой, она спросила у доктора Солсбери, почему он пользуется своим опасным приспособлением вместо того, чтобы использовать нехитрую механизацию стеллажа. Она была тогда студенткой университета, без пяти минут биолог, исправно посещала все заседания клуба "Новое в новом", и была яростной противницей всего устарелого.

И она так и не поняла, что хотел сказать смутившийся доктор:

- Ты знаешь, Джой, эта машина работает слишком медленно... Не хватает терпения...

Она поняла это только тогда, когда писала первую самостоятельную работу: что-то не клеилось, она злилась, ей немедленно, позарез нужен был справочник по радиоактивным мутациям, все внутри кипело, а эти треклятые полки ползли вниз с тупым равнодушием, и Джой сама не заметила, как взлетела по шаткой стремянке на опасную высоту, чтобы опередить этот невыносимый скрип...

- Что же ты молчишь, Джой?

Джой откинулась затылком на спинку, и кресло приняло ее голову, как большая мягкая ладонь.

- Не знаю... Звонил Рэчел и сказал, что нам осталось четыре часа на раздумья.

- Четыре часа?

- Да. Почему именно четыре - не знаю. Рэчел сказал, что это слова мистера Дуайта. И улыбнулся так, словно его щекочут под мышками.

- Непонятно... Неужели Тэдди вернулся? Ведь идут всего третьи сутки. По моим расчетам, они сейчас только подлетают к Юпитеру...

- Нет, дядя Чарли. Тэдди еще не вернулся... У них нет СД, я уверена. Но что-то случилось. Потому что Рэчел говорил о каких-то непредвиденных обстоятельствах.

- Какие могут быть еще обстоятельства?

- Рэчел сказал буквально так: "Мистер Дуайт глубоко сожалеет, но непредвиденные обстоятельства вынуждают его потребовать вашего окончательного решения немедленно. Срок - четыре часа. Я жду звонка".

- Остановись, мгновенье!..

- Что вы сказали?

- Ничего, Джой, это я так.

Солсбери уперся в лежащий на столе фолиант ладонями и пытливо вгляделся в лицо женщины.

- Ну и что ты собираешься ответить Дуайту, Джой?

- Я? Сто тысяч раз "нет". Люди живут не затем, чтобы сдаваться.

- Не затем, чтобы сдаваться... Ты права, девочка. Вся беда только в том, что тебя никто ни о чем не спросит.

- Почему?

- Я, кажется, знаю, почему именно четыре часа дал нам Дуайт. Вернее, я вижу... Необузданные фантазии параноиков удивительно однообразны и примитивны.

- Я не понимаю, дядя Чарли... Ой!

В кабинете погас свет. Все реальные предметы мгновенно канули в темноту, и среди растерянности и испуга возникло то острое чувство, которое бывает у человека, сидящего в чернильной тропической ночи у кромки океанского прибоя, а красное лезвие месяца угрожающе медленно выдвигается из пучины...

Джой поняла причину нарастающего тревожного свечения: в темном кабинете разгоралось оживленное неведомой силой люминесцентное панно.

Словно в бредовом сне, сдвинулись раскаленные цветные плитки мозаики, и мгновенно изменилась ее суть. Фауст на мозаике поник и сжался, засветился бледно-серым. Как трагедийная маска античного театра, страхом и мольбой исказилось его лицо. Фигура Мефистофеля наливалась багровыми, рубиновыми, алыми, малиновыми тонами - вплоть до засасывающей, топкой глубины крапп-лака, - и оттенки красного побеждали другие цвета.

Было страшно, когда стилизованное, поделенное на плоскости, лицо Мефистофеля дернулось, как деталь механизма, давно не бывшего в употреблении, и со стеклянным звоном заострилось в издевательской улыбке. Он поднял руку и указал негнущимся пальцем на цифру "4", проступившую в ощутимой объемности фаустовой кельи.

Мозаика замерла, и вспыхнул свет.

- Представление окончено, - скорбно усмехнувшись, констатировал Солсбери. Он потер уставшие от напряжения глаза.

Джой перевела дух.

- Дядя Чарли... Что это такое?

- Видишь, девочка, это почти сказка, которая, как все сказки, начинается со слов "Жил да был..." Так вот: жил да был злой человек, одуревший от своих миллиардов, плохо ему было - не спал он и не ел, все думал, куда свои миллиарды деть. Все ему наскучило, даже игра в крестики-нолики, потому что она напоминала ему скучную игру "президент-преступник". И вот однажды на беду всем он прочитал "Тысячу и одну ночь". Завидно ему стало. Задумал он сказочных султанов и злодеев переплюнуть. Взял и построил Биоцентр, который должен был затмить все чудеса Шехеразады... И, по-моему, затмил.

- Вы говорите о Смите-старшем?

- О ком же еще, Джой, - устало выговорил Солсбери. - Мистер Дуайт только повторяет своего не в меру одаренного папашу. "Придет час, если кто-то захочет остановить часы, движущие мир моей волей, и мертвый камень снова превратится в мертвый, и мертвый Фауст снова будет мертвым, а Мефистофель улыбнется - и это будет час смерти для тех, кто виновен"...

- Ничего не понимаю...

- Я тоже ничего не понимал, потому что за этой фразой стояло: "См. сноску..." А дальше номер тома и страница из архивов научных трудов дипломированных "мессий", которые работали на этой бактериологической фабрике. Я человек дотошный и нашел эту сноску. Там было описание весьма оригинальной культуры бактерий, которая после активизации убивает все в течение девятнадцати секунд, а через три минуты после этого превращается в безобидную бациллу коклюша. В результате автономной мутации. Время активизации культуры - четыре часа...