Страница 17 из 22
– Что вы с Клем собираетесь делать со своей долей? В смысле, если эта доля будет, хотя лично я считаю, что нет.
– Возможно, я на время откуплюсь от университета, сделаю перерыв в преподавании и закончу книгу. А то здесь столько дел и суеты, просто черт знает что.
Олли допивает свой эль и продолжает:
– А Клем хочет вырыть пруд в саду. И снять о нем фильм.
Он смотрит на бокал Брионии.
– Тебе взять еще вина? Я пойду закажу себе еще.
Бриония мотает головой. Он встает и идет к барной стойке. Бриония хочет в туалет, но не может отойти, пока Олли покупает пиво. Он может подумать, что она обиделась и ушла – то ли из-за его предложения переспать, то ли из-за разговора про стипендию. И тогда он, пожалуй, тоже уйдет. Но разве это так уж страшно? Бриония тогда поедет домой и начнет вечер заново: выпьет шабли вместо этого пино-гри и будет любить Джеймса, как примерная жена. В этом бокале 165 калорий, но Бриония не станет вносить его в свой дневник диеты – вино так себе, да и вообще она не планировала его пить. Дома она выпьет 250 мл шабли и вот это уже внесет в дневник. Про пирожок с сосиской и жареную картошку, которые она съела сегодня в столовой перед занятием, тоже можно не писать, ведь, честно говоря, обычно она не ест ничего такого, и к тому же конец семестра уже не за горами – наверняка она больше и не заглянет в столовую, а где еще можно найти пирожок с сосиской и жареную картошку? К черту. Она просто-напросто не станет заполнять сегодня дневник диеты. Начнет лучше завтра с чистого листа. А это значит, что дома можно будет выпить всю бутылку шабли. И сейчас съесть пакетик чипсов. Решится ли она съесть пакетик чипсов на глазах у Олли? Нет. Или все-таки решится? Честно говоря, сейчас Брионии больше всего хочется выкурить сигарету, но это уж совсем ни в какие ворота. Она бросила курить окончательно и бесповоротно три с лишним года назад. В сигаретах, конечно, ноль калорий. Но Джеймс терпеть не может, когда она курит, и дети – тоже. В последний раз, когда Бриония курила, Холли плакала всю ночь и грозилась покончить с собой.
Олли возвращается с пинтой индийского и бокалом белого вина, поменьше прежнего.
– Вот, – говорит он. – Прости, что наговорил столько дерьма. Был тяжелый день.
175 мл. Еще 130 калорий. И когда дойдет дело до этого нового бокала, вино в нем будет уже теплым. То есть еще теплее, чем сейчас. Вот, что следовало бы сделать, нет, правда: дождаться, пока Олли выйдет покурить, вылить куда-нибудь остатки из большого бокала и начать второй бокал, он и поменьше, и похолоднее. Хорошо, но как это дело провернуть? Можно, например, отдать первый бокал обратно бармену. Отдать и объяснить, что ей вообще-то не следует столько пить, ведь она за рулем, и не могли бы они, пожалуйста, вылить остатки вина, но так, чтобы тот человек, с которым она пришла, этого не увидел? А можно отдать им и сказать, что вино дерьмовое. Подойти к барной стойке и сказать: “Вино у вас такое дерьмовое, что даже студенты его пить не станут”, – ну или что-нибудь поумнее, она придумает. Но тогда они нальют ей чего-нибудь другого. Как же трудно терять вес, когда люди постоянно угощают тебя разными калорийными вещами. Олли принимается сворачивать сигарету.
– Слушай, – говорит Бриония. – Ты не скрутишь и мне одну?
На экране снова футбол. Невероятно, но Австралия забивает гол.
– Твою мать, – говорит он. – Пора покурить. Ты идешь?
Они курят возле университетского утиного пруда. Бриония борется с тошнотой, но вынуждена признать, что, когда первоначальное головокружение отступает, вкус у сигареты оказывается восхитительный. Она вдруг чувствует себя мягкой и нежной, почти как в тот раз, когда приготовила чай, перепутав банки в доме у Флёр. Она и забыла, как это бывает. К тому же она и весила меньше, когда курила. И как только ей в голову взбрело это бросить? Ведь курение – это как лучший друг, который всегда выслушает и никогда не осудит.
– Было бы здорово устроить во дворе садовый пруд, – говорит она. – Сейчас самое время, дети уже достаточно взрослые, но это ведь так дорого…
– Если получишь стипендию, сможешь позволить себе пруд.
– Да я не к тому, – вздыхает Бриония. – А впрочем, ладно, хорошо, о’кей. Я заберу свою заявку. Мне стипендия и в самом деле нужна не так сильно, как Гранту и Хелен. Ты прав. Но главное – они еще и учатся лучше, чем я. К чему мне хлопотать о стипендии и пытаться их обскакать?
Она снова вздыхает и глубже затягивается сигаретой.
Олли морщится:
– С чего ты взяла, что они учатся лучше тебя?
– Они охотнее говорят.
– Ты получила высший балл за эссе.
– Правда?
– Да. Так что тебе наверняка дадут стипендию. Но им она нужнее. Иначе они не смогут писать диссертацию: выходит, ты как бы лишишь их возможности получить степень. Ты-то, понятное дело, сможешь защититься и без стипендии.
– Пожалуй. Ну что ж, значит, обойдемся без пруда.
“И без леса”, – подумала Бриония. И добавила:
– Не страшно. Надеюсь, хотя бы вы свой выроете.
– В нашем никакие дети не утонут, – говорит Олли. – Никогда.
Он бросает окурок в пруд.
– И из-за этого жена меня теперь ненавидит. Ну, ты и сама все знаешь.
Бриония понятия не имеет, о чем он говорит.
– Я понятия не имею, о чем…
– Слушай, не обращай на меня внимания. Плету черт знает что. Извини. К черту. Пошли обратно.
Тем временем австралийцы забили еще один гол. Пенальти. Счет два-один.
– Ну что ж, – говорит Олли. – Чудеса случаются.
Он идет купить себе еще пиво.
Брионии давно пора было уйти. Она даже не послала Джеймсу смс – предупредить, что задержится. Почему она этого не сделала? Она ведь могла написать ему, пока Олли заказывал пиво или выходил покурить, если бы, конечно, не вышла покурить вместе с ним. Надо написать хотя бы сейчас. А дома придется почистить зубы, прежде чем с кем-нибудь здороваться. Так можно будет провести хотя бы детей, хотя Джеймс, конечно, на это не купится. Что бы она теперь ни сделала, он поймет, что она пила и курила. При таком раскладе она не успеет допить сегодня свое прекрасное шабли: Джеймс наверняка уже будет в постели с книжкой, а какая жена сидит и пьет вино, пока муж читает в кровати?
Она срочно набирает сообщение: “Отмечаем конец семестра. Не было связи, извини. Приеду, как только удастся вырваться. Люблю тебя”. Кто-то, возможно Флёр, недавно говорил Брионии, что есть такое приложение, которое само отправляет людям смс. В базу внесены шаблонные фразы, которые люди постоянно пишут друг другу: “Извини. Скоро увидимся. Уже выхожу. Я тебя люблю”. Наверное, это была Флёр. Да, точно, за чаем в воскресенье, когда они не разговаривали о смерти Олеандры и о том, как эту смерть переживает Флёр. Об этом приложении Флёр рассказала какая-то знаменитость, полагая, что она не одобрит такое новшество. Но для Флёр нет никакой разницы, выданы ли слова “Я тебя люблю” телефонным приложением или набраны пальцами отправителя, – текст, в конце концов, состоит всего лишь из слов. Бриония сама себе удивилась, сказав в ответ что-то о Деррида и о том, что он был не прав, утверждая, будто слова бессмысленны: как раз наоборот. Слова прокладывают границы между вещами. Создают значение. Без слов мы не видели бы разницы между столом и планетой. Да и существовало бы хоть что-нибудь, если бы не слова? Тогда Флёр, как ей и полагается, сказала, что между столом и планетой, в самом деле, нет никакой разницы и Вселенная – лишь иллюзия. Холли закатила глаза и сказала: “Ясно, вы обе – чокнутые, это диагноз”.
– Зачем ты говоришь, что Клем тебя ненавидит? – говорит она Олли, когда он возвращается. – Такого просто быть не может. Ты ведь симпатичный – и это совершенно объективно, не подумай, – и книга у тебя выйдет потрясающая, и…
Бриония касается плеча Олли, чтобы приободрить его. Она не так часто касается плеч мужчин, во всяком случае, в последнее время. Удивительно, до чего твердое у Олли плечо. У него невероятные бицепсы: ну просто камни, размером с теннисный мяч. Разум Брионии пускается кружить по бесконечному эллипсу, а стенки влагалища немедленно начинают выделять жидкость. Биологию ничего не стоит затащить в постель.