Страница 5 из 9
– Геннадий, я в контору. Николаю передай, и сам посматривай.
– Василь Артёмыч, всё будет в ажуре. Иди, делай свои дела руководящие…
Смеётся в глаза, стервец, а что ему скажешь? Этот Геннадий – птица перелётная, да ещё и морская, как он сам себя называет. Из моряков. Чем-то проштрафился, пережидает время. С семьёй у него что-то не заладилось. На работу часто приходит прямо с гулек. По бабам шастает, факт. Он, Василий, и сам по молодости этому занятию немало сил и времени отдал. Да-а… А как женился на Лене, как отрезал. Ша! Хотя один случай был. Был, как говорится, грех. На своей работе, на стройке, Лена подорвалась, Василий тогда ещё не старый был, жалел её и маялся.
– Сходи, Вася, к друзьям, проветрись. Не сиди тут, как в воду опущенный. Пивка попей. Сашку с собой не бери, – Лена улыбалась, глядя на отчего-то смутившегося Василия. В одну из суббот он так и сделал. Прошёлся по центру, остановился у новой пивной, разглядывая яркую рекламу и этикетки на бутылках. Оглянувшись, увидел Людку, ту самую Людку, с какой в давние времена познакомился на танцплощадке в парке. Тогда крутая «шестимесячная» завивка светлых от перекиси волос, серые глаза навыкат и презрительная улыбка полных ярких губ сразили Василия, что называется, наповал. В зажигательном танце «Рио-Рита» высокая грудь Людки ритмично толкала Василия, и это решило дело. Людку не смутила рваная щека Василия, и она не отказалась от стакана «Волжского» в рюмочной. Людка жила у тётки в коммуналке, Василий – в общаге, но была благодатная южная осень; на склонах, спускающихся к морю, по балкам, заросшим кустарником, имелось много уютных уголков. У них был свой, куда его Людка привела в первый же вечер. Ложбинка, с трёх сторон окружённая плотным кустарником. Что ещё надо!
Встречался Василий с Людкой по выходным, в рабочие дни Людка предложила не встречаться, потому что, как пояснила, допоздна работала в какой-то столовой посудницей. Да и Василий, намахавшись на стройке, предпочитал рано завалиться спать. «А не жениться ли мне на ней?» – думал иногда Василий после очередной «кустотерапии». Людку он находил красивой, но ещё больше был в восторге от того, как она стонала и дрожала в его объятиях. «Были у неё, конечно, парни до меня, это факт, ну и что? И я не святой…»
– Смотри, Васька, как бы тебя лупоглазая Людка не «наградила».
Семён, крупный спокойный парень, с каким Василий делил комнату в общежитии, сказал это, когда прошло недели две с тех пор, как Василий познакомился с Людкой.
– Чего это? – возмутился Василий.
– А того. У неё таких, как ты, хватает.
«Врёшь!» – хотел крикнуть Василий, но Семён смотрел на него спокойно, не злорадствуя.
– Ты, Вася, приди к концу танцев в среду, например. Сам увидишь.
И в среду Василий увидел: Людку, по-хозяйски облапив, уводил с площадки «сундук», старшина-сверхсрочник. И шли они туда, в тот куток… Захотелось застать их врасплох, дать по роже коренастому ухажёру, а Людку…
Людку он потом изредка встречал в городе, а на танцы ходить перестал. Людка при встрече смотрела на него, нагло улыбаясь, презрительно кривя губы. Он кивал ей с безразличным видом. Были потом у Василия другие женщины. Одних помнил, о других забывал после какой-нибудь пьянки и объятий в чужой постели, в чужой хате. Какая-то «наградила» его, и Василий лечился по рецептам друзей, к врачам не ходил, боясь огласки – на работе был в передовиках, портрет висел на Доске почёта, комсомолец. От того, наверное, не было детей у тех женщин, с которыми жил Василий по полгода и более. Надоедало – забирал нехитрые пожитки, уходил. Так было, пока не встретил Лену.
Василий встречал Лену на работе. В спецовке, повязанная тусклой косынкой, она не бросалась в глаза внешне. Она не «стреляла» глазами, не хохотала заливисто, напоказ, как делали многие молодые бабёнки на стройке. Василий даже цвет её глаз не замечал. Но как-то в воскресенье, когда в безделье шлялся от одной пивной «точки» до другой, он встретил Лену. В лёгком платьице, с короной золотистых волос, в аккуратных туфельках она шла ему навстречу, ведя за руку маленькую девочку, такую же золотоволосую. Василий остановился против них на тротуаре, и Лена остановилась тоже. Видно, у него был такой дурацкий вид, что Лена улыбнулась, глядя на него голубыми глазами. Не зная, с чего начать разговор, Василий присел перед девочкой с такими же голубыми, как у Лены, глазами и спросил, как её зовут.
– Саша. – Девочка безбоязненно смотрела на него, и вдруг протянув руку, дотронулась до шрама на щеке:
– У дяди вава?
Василию словно обожгло сердце. Поднял он тогда Сашу на руки, прижал к груди, как родную. И стала она на самом деле родной. И Лена тоже…
Людка стояла одна против пивной. Василий замер от неожиданности, и Людка подошла к нему сама.
– Не узнаешь, что ли, дружок? – Улыбка у Людки была прежней, презрительной и взгляд свысока. – А я, вишь, признала.
– Ну, узнал, узнал…
– Узнал, так поздоровайся, – со смешком в голосе тянула Людка.
– Ну, здравствуй.
Людка критически оглядела Василия, скривила подушечки губ в улыбку:
– Сиветь ты начал, а не лысеешь. Корень, видать, крепкий.
– Крепкий корень… пока, – Василий поддался игре, какую затеяла женщина, когда-то ему близкая. – Ты тоже как молодая, по моде…
На Людке была чуть прикрывавшая колени юбка, ажурные в разводах колготки, розовая кофточка с буфами на плечах.
– Молодая, холостая… Чего мне!
Двумя руками Людка поправила причёску, отчего грудь её горделиво поднялась. Грудь всё та же, а фигура заметно погрузнела. И руки – никуда не денешься! – говорили о возрасте. А лицо, полное, лоснящееся от крема, размалёванное макияжем, могло бы сойти за молодое, если бы не складочки у глаз и намечавшийся второй подбородок.
– Ну, а ты как, Вася? Опять по пивным ходишь. Женился ведь, вроде…
– Женился, а на сегодня холостой. – Встреча неожиданно взволновала Василия. – Могу и проводить, если недалеко.
– Ко мне далековато, так ведь трамваи ходят…
Однокомнатная квартира Людки аккуратно прибрана. Ковёр на стене, палас на полу, шкаф со стекляшками, этажерка с проигрывателем. Кровать отделена шторой, рядом с креслом, в котором утонул Василий, низкий журнальный столик.
– Сейчас я тебя чаем напою.
Людка вышла на кухню и вскоре появилась оттуда уже переодетая в цветастый махровый халат, с бутылкой. Василий попытался разобраться с иностранными надписями на этикетке, но Людка со смешком объяснила сама:
– Коньяк три свёколки. Нашенский.
Она протиснулась между столиком и этажеркой, обдав Василия запахом крепких духов и пота, включила проигрыватель.
– Ретро. Помнишь танцплощадку?
Поставив низкий пуфик, села против Василия. Круглые коленки Людки выставились из распахнувшегося халата как орудийные стволы.
– Ну, Василь, давай за встречу. Наливай, ты же мужчина! Или уже нет?
Василий смолчал, звякнув о край Людкиной рюмки, выпил. Людка тоже лихо опрокинула.
– Ох, как в голову вдарило! Пойдём, потанцуем, что ли…
Она сразу же положила руки на плечи Василия и прижалась к нему грудью.
Потоптались под музыку на пятачке между кроватью, столиком и креслом.
– Давай ещё по одной? – отпустив Василия, налила по полной.
Василий плюхнулся в кресло, слушал поток Людкиных воспоминаний о двух её мужьях, о её работе на молокозаводе. Наконец сумел вставить фразу:
– А у тебя хата ничего, неплохая.
– Ты думаешь, как эта хата мне досталась? Директору я приглянулась, вот и хата.
– У вас там все так получают? – Василий усмехнулся.
– А ты думал, как? – прищурилась Людка. – Да не пусти я его в постель, и посейчас у тётки, царство ей небесное, пятый угол занимала бы. А директор уже коньки отбросил. Баб сильно любил. И водочку… Ну, ладно об этом, пойдём ещё потанцуем.
Она потянула Василия из кресла, прижала к себе. «Вот дьявол-баба, – хмелел Василии, – знает, что делает».