Страница 10 из 11
– Вот угораздило! – бурчит Шнурок, – От Люськи будет полный… разгон.
Лешка, глянув на часы, пытается изменить ситуацию:
– Юрий Михайлович, а как там ванна? Не остынет?
– Ты, завлаб, не остри! Молод ещё преподавателю советы давать… Сколько до автобуса?
– Минут двадцать…
– Тогда давай на посошок… И всё. Точка…
– Хватит? – спрашивает Лешка, налив стакан Шнурка до половины. – Вас в автобусе может развезти…
– Кого развезти? Меня, что ли? Меня – никогда … водка не брала! Наливай! Давай третий тост «за любовь». Офицеры пьют стоя!..
Михайлович пытается встать, но это ему не удаётся, водка выплёскивается ему на брюки.
– А ну, салага, долей! За любовь только по полной… Тебя, впрочем, это не касается…
Лешка себе не наливает.
Шнурок делает глоток с усилием, второй… Водка льётся у него изо рта на рубашку, лицо становится пунцовым. Голубые глаза-шарики страдальчески таращатся, стакан валится из рук.
«Эге, дело плохо!» Лешка выбегает из-за стола, подхватывает Шнурка, волочёт к двери.
– Меня… куда? Меня на койку… Я тебе, Суров, приказываю.
Лешка волоком перетаскивает ассистента через порог, тащит к сарайчику, где хранится инвентарь, накидано сено. На это сено он и укладывает своего начальника по командировке.
Сев на топчан, Лешка некоторое время думает, подперев ладонями узкое горбоносое лицо. На столе перед ним огрызки помидор, куски хлеба, лужа разлитой водки. Всё это надо убрать до прихода Тани. Он включает освещение – одинокую лампочку без абажура, свисающую над столом.
Утром Лешка делает что-то похожее на зарядку и выходит во двор за сарайчик по мелким надобностям. Из сарайчика доносится храп Юрия Михайловича Шнуркова. Жив-здоров, значит, начальник. Пусть спит, до завтрака ещё есть время.
В домике Лешка одевается, достаёт из тумбочки бутылку. В бутылке немного жидкости, не более стакана. Он опять прячет бутылку в тумбочку. Вчера Таня пить водку отказалась. Но во всём остальном была согласна. В том числе, что отношения их не предполагают чего-то серьёзного в будущем. В общем, расстались после пары часов общения вполне довольные друг другом.
Лешка завалился на топчан в ожидании завтрака, прикидывая место и время дальнейших встреч с Татьяной.
Дверь домика с треском отворилась настежь, и появился ассистент Шнурков. Вид его был далеко не джентльменский. Во всклокоченных волосах торчали стебли сена, на лацканах и полах пиджака красовалось вчерашнее меню, брюки до колен и туфли в засохшей грязи.
– Лёша! – слова еле протискивались сквозь стиснутые зубы Шнурка. – Лёша! Ради Бога, полстаканчика…
Шнурок держался за лутку двери, его качало во все стороны.
– Михалыч, держись! – достав бутылку, Лешка вылил содержимое в стакан и поднёс Шнурку.
Дрожащей рукой Шнурок принял стакан, поднёс ко рту – стакан стучал о зубы. Выпил.
– До койки… Помоги мне, Лёш!
Грузно упав на топчан, Шнурок поджал ноги и попытался накрыться полой пиджака.
– Группу… Выведи. на работу.
– Ладно, Михалыч. Отдыхай.
«В своей норме!» – усмехнулся Суров и вышел из домика, прикрыв дверь. Студенческий лагерь ожил. Гремели алюминиевые умывальники, стучали ложки по тарелкам в палатке пункта питания, пробегали опоздавшие… Впереди был ещё один день борьбы студотряда за урожай!
«Облом»
С Николаем Ивановичем Эля познакомилась на весеннем вернисаже городских художников. Она стояла перед намалёванными на листе фанеры ломаными фигурами, пытаясь сопоставить нарисованное с названием картины. Остановившийся рядом темноволосый, невысокого роста, лысоватый мужчина засматривался скорее на неё, чем на продукт местного абстракциониста.
– Это ваша работа? – спросила, обернувшись к мужчине, Эля. – Вы ведь художник?
– Я художник, но традиционалист. Мои работы вон там, и он показал на несколько небольших полотен, изображавших уголки города, написанные размашисто и красочно.
– Нравится? – заглядывая в Эле в глаза, спросил мужчина.
Эле льстило внимание известных чем-то лиц, и она всегда готова была познакомиться.
– Очень! У вас, наверное, есть ещё работы? – спросила Эля, ожидающе улыбаясь.
– Конечно! В мастерской и дома. Дома – любимые, с какими не расстаюсь… Пока, конечно.
– Вот бы их увидеть!
– Нет ничего проще. Вот мой телефон, – мужчина протянул визитку. – Звоните, договоримся…
Николай Иванович был разведённым, предпенсионного возраста бодрячком, и скоро Эля практически в любое время могла зайти в его однокомнатную квартиру, заставленную картинами, с листами бумаги и эскизами на столе, с запахами красок и растворителей. Были ещё два шкафа с книгами, широкий, всегда разложенный диван, и телевизор. Эля как-то незаметно перешла на «ты», а Николай Иванович был очарован её непосредственностью, лёгкой фигуркой, её ответными несмелыми объятиями и поцелуйчиками в щеку: «Фу, опять не побрился!»
Она внимательно слушала его разговоры об искусстве и смеялась над сплетнями о коллегах по работе. Ему она рассказывала о своих походах на дискотеку: «Опять ко мне дебил один клеился…», о встречах с местным бомондом в обществе «Эстрада», о проделках с подругами на пляже – в общем, всё или почти всё о своей жизни. Она не касалась в разговорах только одного: своих отношений с Игорем, студентом университета, смазливым парнем года на два её моложе. Ей было двадцать два года.
Николай Иванович иногда, выставив бутылку лёгкого вина, намекая на более близкие отношения, например, выпить на брудершафт, но Эля это решительно отвергала, подчёркивая, что этого она «никому-никому» не разрешает. О том, что она близка с Игорем, что его поцелуи её возбуждают, незачем знать «старичку», как называл заочно Николая Ивановича Игорь, осведомлённый – в необходимых пределах, конечно – о знакомом художнике.
Пока её устраивали эти двое мужчин – обожающий её «старичок» и ушастый мальчик с нежным пухом на щеках и тёплыми мягкими губами.
В этот вечер Эля задержалась у Николая Ивановича. После традиционного угощения – кофе с печеньем и конфетами – смотрели кинобоевик по телеку, расположившись на диване. Эля лежала головой на руке Николая Ивановича, держась своими тонкими пальцами за его тёплую крепкую руку. Ей было хорошо в этой невинной близости, спокойно и уютно.
– Ты проводишь меня? – спросила Эля, заранее зная. что «её старичок» в прогулке по городу не откажет.
Держась за руку Николая Ивановича, Эля шла, иногда в шутку толкая его, болтая обо всём. О своей работе на складе бытовой техники, о своём начальнике, о грузчиках-алкашах, пытающихся привлечь её внимание, опять о парнях на дискотеке…
У подъезда её дома Николай Иванович, более дальнозоркий, увидел сидящую на скамье фигуру. Скорее всего, мужчину. Получив от Эли дежурный поцелуй в щёку, он почему-то не пошёл сразу по улице, а остановился за невысокими кустами. Сейчас Эля должна была пройти мимо сидящего и зайти в подъезд. Вместо этого Эля подошла к мужчине, села к нему на колени и обняла его. Он увидел, как они долго неотрывно целовались… Тогда он повернулся и быстро пошёл прочь, охваченный чувством потери.
– Алё. Склад слушает, – Эля замолчала, ожидая заказ клиента. – Это я, – голос Николая Ивановича показался Эле сухим. – Сегодня можешь прийти?
– А что случилось? Что вчера забыл сказать? – телефон молчал. – Постараюсь, конечно…
– Постарайся, – разговор оборвался.
Теряясь в догадках, Эля особо тщательно подкрасилась, коснулась «пробником» за ушами, чего никогда не делала перед встречей со «старичком». Николай Иванович, как всегда, принял её куртку, пригласил к себе. Хрустальная ваза с конфетами была уже на столе, банка кофе тоже.
– Присаживайся, – он сел перед ней на стул, как обычно, позволил взять свою руку.
– Рассказывай.
– Что рассказывать? – Эля удивилась такому началу разговора.
– Тогда я спрошу тебя, и не смей обманывать, – Николай Иванович глядел Эле в глаза. – Кто вчера встретил тебя у подъезда?