Сквозь тайгу (сборник)

Вечером у огня я расспрашивал удэхейцев о Гобилли и местности в верховьях реки Хуту по ту сторону водораздела. Один из них начертил мне даже план на бересте, из которого я понял, что река Гобилли течет вдоль хребта Сихотэ-Алинь и несколько под углом к нему. Все правые нижние притоки ее имеют перевалы на Анюй, а верхние – на Хунгари. В самых верховьях Гобилли никто из удэхейцев не бывал. Как всегда в таких случаях, про истоки ее ходят нехорошие слухи. Там темно, всегда идут дожди, дуют холодные ветры. Там царство голода и смерти. Потом они говорили, что до Сихотэ-Алиня мы дойдем в двое суток, а через семь или восемь дней доберемся до реки Хуту, где, наверно, найдем людей.

Глава третья. Перевал

На следующий день мы расстались. Удэхейцы вошли в лодки и, пожелав нам счастливого пути, отчалили от берега. Когда обе улимагды достигли порога, удэхейцы еще раз послали нам приветствия руками и скрылись в каменных ловушках. Мы остались одни и сразу почувствовали себя отрезанными от мира, населенного людьми. Теперь нам предстояло выполнить самую трудную часть пути.

Я не хотел тратить напрасно время и предложил моим спутникам собираться в дорогу. Наладив тяжелые котомки, мы пошли по ключику Чжанге Уоляни, представляющему собой горный ручей километров в двадцать длиной и протекающему по распадку между двумя отрогами главного водораздела. Западный склон Сихотэ-Алиня, обращенный к реке Гобилли, покрыт смешанным лесом, носившим на себе следы огня. На местах пожарищ выросли тонкоствольные березняки в возрасте от пятнадцати до двадцати лет. Деревья росли как-то странно, в сильно наклонном положении, иные вершинами совсем пригнулись к земле, что, вероятно, можно объяснить обледенением их зимой. В самых истоках речка разбилась на три небольших ручейка. Памятуя указание, данное удэхейцами, мы пошли вправо. Подъем на гребень Сихотэ-Алиня был настолько крут, что вынуждал нас двигаться зигзагами и карабкаться на четвереньках, хватаясь руками за корни деревьев. Самый перевал представлял собой седловину высотою 1200 метров над уровнем моря, покрытую лесом, состоящим из ели, пихты, березы и лиственницы. Добравшись до вершины, мы сели отдыхать. Чжан-Бао лег на землю и тотчас же поднялся.

– Суи ню («вода есть»), – сказал он уверенно.

Мы стали прислушиваться, и действительно, где-то неглубоко под землей тоненькой струйкой лилась вода. Мы поспешно стали разбрасывать камни и через несколько минут открыли источник с чистейшей ледяной водой. Здесь мы и заночевали.

На другое утро все встали раньше солнца и разделились на три части. Я и Чжан-Бао пошли на юг по водоразделу.

Сихотэ-Алинь представляет собой высокую гряду, которая тянется по направлению от северо-востока к юго-западу и слагается из ряда плоских вершин, покрытых осыпями. Обломки каменной породы лежат так ровно и плотно, что можно подумать, как будто нарочно их кто-нибудь пригонял друг к другу. На гребне водораздела леса нет, лишь по обширным ягельным тундрам разбросаны одиночные кусты багульника и кедрового стланца. Я ожидал, что после дождей атмосфера очистится, не сверх всякого ожидания воздух был наполнен мглою. В ней тонули не только дальние сопки, но и те, что были в непосредственной близости. По небу проходили большие облака и то открывали, то закрывали солнце, отчего панорама принимала то веселый, то мрачный вид, сообразно с этим вселяя в нас то надежду, то сомнение.

Я сел на камень и стал зарисовывать профили виднеющихся вдали горных цепей.

Некоторое время я сидел неподвижно и смотрел на планшет. Когда я поднял голову, то вдруг увидел на соседней вершине животное аспидно-бурого цвета со странной удлиненной головой и большими ветвистыми рогами. Это был северный олень. Он, видимо, учуял меня и пустился наутек. Через минуту животное скрылось в лощине, заросшей кедровым стланцем.

Кстати, два слова о северном олене. Южная граница его распространения в Уссурийском крае проходит от реки Саласу через верхнее течение Хунгари, потом Анюя, верховья Копи и выклинивается у моря около мыса Успения. Но и в этих местах он немногочислен и держится на гольцах по вершинам гор, где есть достаточно корма. Орочи называют его Ию и убивают его только тогда, когда он случайно попадает под выстрел.

В пятницу 27 июля мы начали спуск с водораздела. На следующий день я определил поправку хронометра, а в полдень взял высоту солнца.

Тишина в лесу, гулкое эхо и хмурое небо предвещали непогоду. Когда мы выступили с бивака, начал накрапывать дождь. Несмотря на ненастье, все были бодро настроены. Сознание, что мы перешли Сихотэ-Алинь и теперь спускались по воде, бегущей к морю, радовало моих спутников. Но радость их была преждевременной, потому что успех нашего предприятия зависел от многих причин и главным образом от того, как скоро удастся найти орочей на реке Хуту.

Восточный склон Сихотэ-Алиня более полог, чем западный, и слагается как бы из нескольких больших террас. Горный ручей, служивший нам путеводной нитью, то низвергался вниз мелкими каскадами, то просачивался под мхом, заболачивая почву иногда на значительном протяжении.

Второго августа наш маленький отряд достиг места, где Паргами впадает в Буту. Перед нами открылась большая болотистая котловина, со всех сторон обставленная невысокими сопками, имеющими вид размытых холмов. Такой ландшафт типичен для предгорьев Сихотэ-Алиня. Широкая, слабо всхолмленная равнина была покрыта сфагновым мхом и редкою лиственницей. Здесь не было видно ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Свист ветра, пробегающего по вершинам полузасохших деревьев, еще более усугублял впечатление лесной пустыни. Переходя болото, я как-то отделился от отряда и, взглянув со стороны на своих спутников, увидел, что каждый из них окружен как бы облаком легкого тумана. Это вились над ними мошки и комары. К вечеру мы достигли устья реки Паргами. После дождей она разлилась и во многих местах затопила болото.

Километров через пять мало-помалу начал вновь вырисовываться характер горной страны; сделалось суше, но зато стали встречаться непропуски. Читатель, пожалуй, не знает, что значит «непропуск». Это горный отрог, подходящий к реке вплотную. У подножия его образовались глубокие водоемы, и потому обойти его со стороны реки нельзя. Надо с тяжелыми котомками взбираться на кручи. Чтобы взять один непропуск, иной раз уходит полдня времени и много сил.

Этот переход показался всем очень утомительным, в особенности он трудно дался С. Ф. Гусеву, попавшему в тайгу впервые. Почтенный геолог совершенно не обладал чувством ориентировки, часто отставал, терял наши следы и уходил в сторону. Каждый раз надо было разыскивать его и напрасно терять дорогое время. Близорукий, он плохо видел без очков, да и очки терял, и тогда он тоже совершенно ничего не видел. Сухую ель Гусев принимал за утес, разговаривал с пнем и прыгал через канаву там, где ее не было вовсе. Самым же большим недостатком его была полная беспомощность. Есть такие люди, с которыми случаются всякие неприятные истории. Палатка обвалится ни на кого другого, а именно на него. Однажды он попал босой ногой в котел с кашей, другой раз уронил мыло в реку, а потянувшись за ним, сам упал в воду. Не замечая, что одна лямка вытянулась, Гусев долгое время нес котомку на одном плече, отчего страдал физически. Однажды мы дали ему нести алюминиевый котелок. Гусев привязал его так, что крышка болталась и звенела. Я рассчитывал убить какого-нибудь зверя в пути, но Гусев своим звоном мешал охоте. Он шел впереди, а я производил съемку и немного отстал. Я попросил казака догнать Гусева и привязать его котелок, как следует.

– Не надо, – ответил казак. – Пусть идет так. Если он потеряется, легче найти его будет в лесу.

По рассеянности Гусев, собираясь в путешествие, захватил с собой неравные комплекты белья: трое кальсон и одну старенькую рубашку, которая скоро изорвалась. Тогда он проявил инициативу и ухитрился надеть на себя кальсоны вместо рубашки. На груди у него получился косой крест с пуговицами, а сзади пузырь, надуваемый ветром. Штрипки белых панталон он разрезал и завязал около кистей рук, вследствие чего получились рукава с буфами. В этом странном одеянии Гусев походил на ландскнехта. Сначала мы все помирали со смеху, но потом привыкли к его наряду.