Страница 9 из 49
Когда переплывали на пароме Керченский пролив, справа по борту вдруг выпрыгнули из воды два блестящих веселых дельфина и понеслись наперегонки с железным неуклюжим китом. Юля, возбужденная дорогой, новыми впечатлениями, неожиданно для себя схватила Валентина Васильевича за локоть обеими руками и вскрикнула во весь голос:
- Ой, смотрите, смотрите - дельфины!
На нее, как ей показалось, с удивлением обернулись рядом стоящие люди. Юля вспыхнула и убежала на нижнюю палубу, к машине...
Пыльная Керчь им не понравилась, и путешественники, наскоро осмотрев ее, покатили дальше, к Феодосии. Здесь они прожили пять упоительных дней. Им посчастливилось устроиться в маленькой хатке у самого спуска к морю. Фирсовы заняли отдельную комнатушку, а Юля спала в комнате у хозяйки - одинокой старухи, страшной, как атомная война: горбатой и с бельмом на правом глазу, но на редкость добродушной и не жадной. Она брала с них всего по трояку с носа за ночь.
Музей Александра Грина (его Юлия боготворила), галерея Айвазовского, мощные развалины Генуэзской крепости, мрачные и величественные, похожие на цитадели феодосийские церкви, но, главное, море, прозрачное, теплое, ракушки, сверкающие на светлом дне, и семенящие бочком маленькие уморительные крабики - всё это вошло в душу Юлии навсегда, и она даже как-то, лежа на горячем песке и с прищуром вглядываясь в бездну неба, вдруг подумала, что когда будет старенькой-старенькой и малоподвижной обязательно вспомнит эти дни, это свое легкокрылое состояние...
Дальше они отправились по Горному Крыму вдоль моря. Валентин Васильевич держал курс на Севастополь. В этом легендарном городе он однажды побывал в студенческие годы и теперь с жаром восхвалял домашним и Юле дивные его красоты. Он заразил всех своими рассказами, и они почти не останавливались на отдых. Промелькнули Планерское, Судак, Алушта, Гурзуф, Ялта, Алупка... В сумерках они подъехали к Севастополю, но тут случился конфуз: в Севастополь их не пустили. Сколько Валентин Васильевич ни козырял малиновым удостоверением, сколько ни доказывал, что он имеет право, их не пропустили город закрытый, сплошь, видите ли, напичканный военными тайнами и секретными объектами...
Пришлось поворачивать восвояси.
- Обнаглели! - возмущался Валентин Васильевич, сильнее чем обычно газуя. - Мы, советские люди, не имеем права в советский город въехать! Да это разве свобода! Где же демократия наша хваленая?...
Юля восхищалась его смелостью.
Они вернулись на несколько километров и по жутко крутой, извилистой дороге спустились, скрипя тормозами и дружно охая, с гор к морю. Здесь тоже кругом торчали заборы, ограждения и щиты с запретительными надписями, но им каким-то чудом удалось протиснуться в пустынный уголок, закрытый и с моря и с суши валунами и кустарником. Здесь они, притаившись, проблаженствовали целую неделю, пока их не обнаружил и не вытурил со скандалом лесник.
В эти дни и произошел тот кардинальный перелом в их отношениях, которого так ждала и так боялась Юлия. Им всем пришлось спать в одной палатке, и уже одно это будоражило сердце. Юля устраивалась с краю, между нею и Валентином Васильевичем лежали Ленка и Анна Андреевна, но Юля слышала только его дыхание, его всхрапывание и по полночи ворочалась под одеялом. Когда они купались и загорали, Юля старалась не смотреть на Валентина Васильевича и стыдилась своего голого тела: она кляла себя за то, что не взяла сплошной купальник - в нем, как ей думалось, она чувствовала бы себя увереннее.
Тетя Аня, сама того не ведая, добавляла в обстановку нервозности. Она, например, с первого дня вдруг решила загорать без лифчика. Фирсовы ездили в прошлом году на Золотые пески в Болгарию, и там, как рассказывала Анна Андреевна, почти все девушки и женщины красуются на пляжах в одних трусиках. В это верилось с трудом, но Валентин Васильевич со смешком подтвердил сущая правда, он там на женские груди до конца жизни теперь нагляделся. Тетя Аня предложила и Юлии:
- Юля, давай тоже снимай - так полезней загорать. Давай, давай... Ты чего это, стесняешься Валентина Васильевича? Да он же тебе в отцы годится...
Юля заметила, с каким интересом, заблестевшим моментально взглядом ждет ее ответа Валентин Васильевич, отказалась наотрез и испуганно прикрыла грудь ладонями, словно опасаясь, что лифчик с нее сдернут силой. Анна же Андреевна действительно обнажилась и, смущая на первых порах Юлю, загорала так. Груди у нее были уже тяжеловатые, заметно отвисшие, с крупными сосками, похожими на большие коричневые таблетки. Ленка, конечно, тоже красовалась нагишом, в одних трусишках, да с нее что взять - еще пацан пацаном...
В один из дней, когда жара вызрела к полудню особенно сильно и густо, Анна Андреевна и Ленка, укрывшись от солнца в палатке, окунулись в тяжелый послеобеденный сон. А Юле Валентин Васильевич предложил искупаться.
Они поплыли дальше в море в поисках прохладной воды. Юля плавала не очень уверенно, "по-собачьи", и обычно старалась держаться берега. Но на этот раз она чувствовала себя как-то странно - голова гудела, тело казалось чужим и неестественно большим, воли и сил не осталось ни капли. "Наверное солнечный удар..." - вяло подумала Юля и начала тонуть.
- Дядя Валя! - приглушенно, в последний момент вскрикнула она.
Валентин Васильевич, картинно рвавшийся в открытое море, развернулся и кинулся к ней...
Она полностью вынырнула из небытия в тот момент, когда он выносил ее на руках из воды. Но, мгновенно поддавшись инстинкту женской хитрости, она ничем не выдала себя и не открыла глаз, не пошевелилась. Валентин Васильевич положил ее на островок песка среди валунов и, шумно дыша, склонился над ее лицом.
- Юля!.. Юлия!.. Ты слышишь меня?
Юля слышала, но ничего не могла с собой поделать - уста не размыкались. Валентин Васильевич засуетился, даже заохал, забормотал что-то и начал делать ей искусственное дыхание. Он навис над ее телом и принялся вертеть руки, похлопывать по щекам. Юля в глубине души понимала, как это всё смешно, но вместе с тем от его прикосновений, его близости внутри нее зрело какое-то жгучее ощущение, и она испугалась, что сейчас, в сей момент зарыдает ни с того ни с сего.