Страница 14 из 19
Они ушли из бара, чтобы вернуться обратно в отель. Широкая улица была пустынна, и лишь в немногих окнах горел свет.
— Сад кактусов! — разразилась Мари. — Нечего было его высмеивать! Он возделан с такой тщательностью, с такой любовью. Только песок да песок, всё — колючее и серое, кактусы — высокие, как статуи, или такие маленькие, что нужно поставить ограду, чтобы их не затоптали, об этом надо написать на табличке. Это сад мужества!
Она добавила:
— Верити, ты тоже очень мужественная!
— О чем ты?
— Об этом городе. Об отеле.
Верити спросила:
— Почему вы так серьезно ко всему относитесь? Кактусы любят песок и справляются с жизнью, они растут как хотят! Написать на табличке, какая глупость! А мне хорошо живется в отеле «Маджестик», я знаю всех стариканов и все их фокусы и выходки, и знаю Анни, а теперь я знаю вас, у меня есть все, что мне надо. А Финикс — всего лишь место, где тебя случайно угораздило жить, не так ли? И чего тут такого странного?
Портье проснулся, когда они пришли.
— Верити, — сказал он. — Вам придется подняться по лестнице, ну, ты сама знаешь… Но утром лифт снова будет работать.
Лифт был украшен черными бантиками. Пока они поднимались по лестнице, Верити объяснила:
— Альберт умер в полдень на втором этаже. Так мы воздаем ему честь!
— Ох, я сожалею! — сказала Мари. — Sorry![44]
— Никаких sorry, теперь ему не надо праздновать этот день рождения, которого он так боялся. Юнна, когда ты получишь свои фильмы?
— Завтра.
— И вы поедете дальше, в Тусон?
— Да!
— Пожалуй, такого бара, как у Анни, в Тусоне нет. Я слышала худое об этом городе, да, худое.
В номере Верити расставила всю обувь, которую только нашла, на прямом марше к двери и повернула цветочные вазы вверх дном. Гардины были задернуты, а чемоданы открыты. Поведение Верити было совершенно ясно.
Назавтра фильмы Юнны были проявлены. Она смогла посмотреть их поездку в автобусе по Аризоне на экране маленького кинопроектора, который владелец бутика поставил на прилавке в угоду туристам. Юнна и Мари смотрели молча. Это было ужасно! Неясные, похожие на вспышки молнии, поспешно мелькающие картины, разрезанные на части телеграфными столбами, соснами, изгородью, опрокинутый и снова вставший на место, а потом ринувшийся дальше ландшафт… ничего непонятно!
— Спасибо! — поблагодарила Юнна. — Думаю, достаточно! Я давно не держала камеру в руках.
Владелец бутика улыбнулся ей.
— Но Grand Canyon[45], — сказала Мари, — нельзя ли нам посмотреть хотя бы маленький кусочек, please[46]!
И Grand Canyon предстал во всем своем огненно-багровом величии в лучах восходящего солнца. Там Юнна крепко держала камеру в руках и не пожалела времени. Это было красиво.
Они отправились обратно в отель и встретили в коридоре Верити, которая тотчас спросила:
— Хорошо получилось?
— Очень хорошо! — ответила Мари.
— И вы правда хотите завтра уехать в Тусон?
— Да!
— Тусон — ужасный город, уж поверьте мне, там и снимать-то нечего. — Верити резко повернулась и, продолжая убирать коридор, крикнула через плечо: — Увидимся вечером у Анни!
В баре Анни все было как обычно, прежние посетители были здесь, и все поздоровались с небрежной любезностью, все получили, как обычно, банановый коктейль — «on the house». Игра в бильярд была в полном разгаре, а джукбокс играл «The horse with no name».
— Все как обычно, — сказала Мари и улыбнулась Верити.
Но у Верити не было желания болтать. Человек с пластмассовыми собачками тоже был там; зеленая, розовая и желтая бежали наперегонки по стойке.
— Возьмите их с собой, — сказал он. — Порой, когда время тянется, можно держать пари, кто добежит быстрее.
На обратно пути Верити сказала:
— Я забыла спросить Анни, не заболел ли Джон ангиной. Когда отходит автобус?
— В восемь часов!
Когда они подошли к отелю, мимо с громким воем промчалась по пустынным улицам пожарная машина. Ночь была ветреная, но очень теплая.
Верити спросила:
— Попрощаемся сразу, так, чтобы дело было сделано?
— Так мы и поступим, — ответила Юнна.
В номере Юнна включила магнитофон.
— Послушай-ка это, — сказала она. — Думаю, будет интересно.
Звуки джукбокса сквозь бурное кипение людской болтовни, ясный голос Анни, удары кия, звон кассового аппарата — пауза, и их шаги по улице, а в конце — вой пожарной машины и тишина.
— Почему ты плачешь? — спросила Юнна.
— Сама толком не знаю. Быть может, это — пожарная машина…
Юнна сказала:
— Мы пошлем Верити красивую открытку из Тусона с видом города. И еще одну — Анни.
— Красивых открыток с видом Тусона нет! Там ужасно!
— Мы можем еще ненадолго остаться здесь!
— Нет! — ответила Мари. — Повторов не надо. То был бы ошибочный конец.
— Ну ладно, писательница! — сказала Юнна и отсчитала нужное число витаминов на завтра в две маленькие рюмки.
Туве Янссон
Фейерверк
— Очки? — спросила Юнна, не отрывая глаз от своей работы. Немного погодя она сказала: — Ты посмотрела во всех карманах? В последний раз они были в ванной.
Мари ничего не ответила. Ее шаги слышались от мастерской до библиотеки и снова обратно, в спальню, в прихожую.
— Скажи, что ты ищешь.
— Чепуха! Кое-какие бумаги! Письмо! Это не важно.
Юнна поднялась, она пошла в библиотеку и посмотрела под столом. Там было много исписанных листов на светло-голубой бумаге.
— Она пишет на обеих сторонах листа и не нумерует их, — объяснила Мари. — У тебя нет времени немного поговорить?
— Нет! — дружелюбно ответила Юнна.
Мари собрала бумаги.
— Ну, что она хочет, — продолжила Юнна, — итак, вкратце…
— Она хочет знать, в чем смысл жизни, — ответила Мари. — Причем срочно — так она говорит.
Юнна села и стала ждать.
— Она полагает, что я обладаю жизненным опытом, тем самым, который необходим, когда ты стар. Что я должна сказать?
— Ну а сколько лет ей самой, этой женщине?
— Она не старая. Едва пятьдесят…
— Бедная Мари! Скажи, что не знаешь.
— Не могу. И не могу даже сказать, что ее работа — это самое важное, ведь она не любит свое дело.
— Как ее зовут?
— Линнея.
— А как у этой женщины с любовью?…
— Никак! Она одна-одинешенька, никто ее не любит.
— И никого, о ком она заботится и до кого ей есть дело?
— Этого — не знаю!
— Она читает? Интересуется тем, что происходит в мире?
— Не думаю. Теперь ты спросишь, если ли у нее какое-нибудь хобби, но его нет, и она не религиозна.
— Это, — промолвила Юнна, — повторяется снова и снова. Попытайся раз и навсегда написать, в чем смысл жизни, и сделай фотокопию с рукописи, тогда ты сможешь использовать ее в следующий раз. Мне жаль, но, пожалуй, дело обстоит так, что тебе придется самостоятельно справиться с твоей Линнеей.
— Блестяще! — воскликнула Мари. — Большое спасибо, это так замечательно — махнуть рукой на смысл жизни, раз не нужно отчитываться по этому поводу, и не получать обременительных писем от людей, которых никогда в глаза не видел и с которыми, конечно, никогда не нужно будет встречаться, а если появится кто-то другой, кто пишет благодарственные письма и соболезнования, а также учтивые отказы от всего, что неприятно, я воскликну: ха-ха!
Юнна стояла спиной к окну и смотрела; она сказала:
— Разумеется! Да, да! Подойди сюда на минуточку; гавань очень красива в тумане.
Гавань и вправду была красива. Черные трещины пересекали лед вплоть до самых отдаленных набережных, где пришвартовывались большие лодки, едва различимые в тумане.
— Ей ужасно одиноко, — сказала Мари. — Юнна, попробуй все же помочь мне — можно ли написать ей, что смысл — в том, чтобы переживать совершенно простые вещи…
— Ты полагаешь?