Горький мед

— Так ведь банка у меня в машине все время стояла, — виновато оправдывался он, — а лекарства-то все у Тамары, она мне по часам выдает. Но она бы меня ни за что не отпустила…

Ольга закрыла шкафчик: чай пить расхотелось. Она села с ногами на топчан, взяла вязанье и подтянула упущенную петлю. Это было, пожалуй, единственное, чем могла она заниматься в последнее время, что не раздражало ее, потому что не требовало никаких усилий и сосредоточенности. Руки проворно орудовали спицами, а мысли свободно и независимо текли в любом направлении. Но если раньше за вязаньем Ольга любила мечтать о будущем, то сейчас это будущее не простиралось для нее дальше завтрашнего дня, да и тот не сулил ей, скорее всего, ничего отрадного.

Память услужливо раскинула перед ней причудливое кружево воспоминаний. Так, Никита… почему Никита? Ах да, Кирилл рассказывал ей о нем в тот вечер, накануне их единственной ночи, которую в романах принято называть «ночью любви».

Рассказ о судьбе Никиты захватил тогда Ольгу и действительно, как Кирилл и надеялся, на время притупил собственную боль. Она прониклась симпатией и сочувствием к этому незаурядному человеку, который, в силу страстного и необузданного темперамента, считал настоящей лишь ту жизнь, где были риск и опасность.

Кирилл был очень расстроен, он чувствовал свою ответственность за то, что произошло с другом, и считал себя виноватым, потому что не пришел на помощь в трудную минуту, не поддержал его вовремя, да и вообще, к своему стыду, не знал ничего о той автокатастрофе.

— Друзья не должны бросать друг друга, понимаешь? — сжав ее руки в своих и глядя ей прямо в глаза, убежденно произнес тогда Кирилл. — Друзей нельзя менять, как мебель, как одежду… Можно заводить новых, да… но менять? А я вот… поменял… — с горечью проговорил он и опустил голову.

Эта сцена не раз уже вставала в памяти Ольги со всей отчетливостью, во всех мельчайших деталях и подробностях. Она помнит, как после этих слов волна нежности и какого-то неведомого, бесконтрольного чувства неожиданно накатила на нее с такой силой, что было почти физическое ощущение этого прилива, толчка, и в следующую секунду Ольга обнимала голову Кирилла и целовала рассыпавшиеся пряди густых светлых волос. Когда он поднял голову и Ольга встретила его благодарный и счастливый взгляд, она забыла обо всем на свете и утонула в бездонных голубых озерах его глаз, смотревших на нее с любовью и обожанием.

Она помнит легкое, приятное головокружение, тягучее томление во всем теле, когда Кирилл, медленно и осторожно раздев ее, начал покрывать поцелуями плечи, грудь, потом снова лицо, глаза, губы…

С трудом оторвавшись от нее, он быстро разделся и встал перед ней — высокий, мускулистый, красивый как бог. Непреодолимое желание вспыхнуло в Ольге с такой небывалой, дикой, какой-то животной силой, что, доходя в своих воспоминаниях до этого момента, она не переставала удивляться себе, ей даже казалось порой, что это происходило не с ней, а с каким-то другим, незнакомым ей человеком.

Кирилл лег рядом и почувствовал, что время тихих любовных ласк уже истекло, тогда он вошел в нее, властно, но осторожно, от напряжения дыхание его стало прерывистым, волосы упали на влажный лоб. Он был ее царь, ее наездник, ее повелитель.

Наслаждение нарастало могучей и грозной стеной, впереди неотвратимо забрезжила зыбкая грань, отделяющая жизнь от смерти. Вот она, все ближе, ближе… еще мгновение… но тут жизнь оповестила о своей победе каким-то утробным, нечеловеческим вскриком. Ольге до сих пор трудно было поверить, что это кричала она.

Она помнит, что, когда шла в ванную, почти не чувствовала своего тела — оно стало легким и невесомым. Наверное, пробыла она там слишком долго, потому что, вернувшись в комнату, обнаружила Кирилла спящим. Он так был измучен сегодняшним днем, и, видимо, ожиданием, что заснул в какой-то странной, неудобной позе: полусидя, свесив одну ногу на пол, словно собрался идти куда-то, да вдруг передумал.

Ольга подошла и, стараясь не разбудить, попыталась положить его поудобнее. Кирилл проснулся сразу, как только она дотронулась до него, схватил ее в свои крепкие объятия и лег на спину, не выпуская из рук добычу. Жгучее желание огненным обручем стиснуло низ живота, и Ольга тихо застонала.

Теперь она была всадницей, а дикий норовистый конь, не разбирая дороги, перелетая через овраги и горы, стрелой нес ее в неизведанную страну грез и наслаждений…

Уже не раз, перебирая в памяти ощущения той ночи, Ольга с недоумением и даже стыдом отмечала, что до самого утра, купаясь, утопая в блаженстве, она ни разу не вспомнила о дяде Паше, о том, что и двух недель не прошло к тому времени со дня его смерти. Неизвестно, как сложились бы их отношения с Кириллом в дальнейшем, если бы не эпизод, воспоминание о котором до сих пор с болью отзывалось в сердце и разжигало чувство тяжкой обиды.

Это случилось под утро, когда, счастливые и утомленные, они засыпали в объятиях друг друга. Кирилл уже мирно посапывал над ее ухом, Ольга тоже почти задремала, но почувствовала, что рука под тяжестью его тела затекла, и осторожно высвободила ее. От этого легкого движения Кирилл внезапно зашевелился, привстал и, наклонившись к ее лицу, вдруг вопросительно-радостно выдохнул:

— Полина?!

Это было для нее как разряд электрического тока. Сразу вспомнились слова дяди Паши о том, что Кирилл как-то отметил большое сходство его племянницы со своей погибшей женой. Так, значит, все это время он был с нею лишь потому, что она напоминала ему ту, любимую женщину, которую он никак не может забыть, а есть вероятность, что и никогда не забудет? А она просто кукла-близнец для него? А дядя Паша… Боже мой, дядя Паша! Как она могла… даже не вспомнила о… Что вообще происходит?..

Ольга вскочила с дивана и, стараясь не смотреть на Кирилла, начала судорожно одеваться.

Кирилл, еще не совсем проснувшись, сонно смотрел на нее.

— Ты куда? Который час?

Ее молчание насторожило Кирилла, а нервные движения, которыми она натягивала на себя одежду, заставили его окончательно проснуться.

— Что случилось? — схватив ее за руку, испуганно спросил он. — Можешь ты мне, наконец, объяснить, в чем дело? Оля!

Ольга понимала, что Кирилл назвал ее Полиной во сне и сам о том не помнил, но из этого следовало, считала она, что образ жены очень прочно овладел всем его существом. Ведь несмотря на то, что он провел всю ночь с Ольгой, любил ее и, казалось, был с нею весь и телом и душой, его память, та глубинная, подсознательная память, которая не поддается контролю и работает как бы сама по себе, независимо от человека, во сне расставила все по своим местам, где Ольге, судя по всему, отводилась роль сверчка, который должен знать свой шесток. Ей вспомнились и Светкины рассуждения на эту тему. «Что у бодрствующего в подсознании, — утверждала она, — то у спящего в снах».

Ольгу трясло как в лихорадке, она твердо решила уйти молча, без всяких сцен и объяснений. Благо, ей можно теперь спокойно жить у себя дома, потому что погоня за Светкой, к счастью для всех, прекращена.

Кирилл с решительным видом встал у двери, заслонив выход спиной.

— Я никуда не отпущу тебя, — дрожащим голосом сказал он, — пока ты мне все не объяснишь. В конце концов, это же просто не по-человечески…

Переборов на миг свою обиду, Ольга подумала, что и впрямь ведет себя жестоко по отношению к Кириллу, которого еще совсем недавно считала самым близким и дорогим человеком на свете. Он ведь ни в чем, в сущности, не виноват перед ней и к тому же действительно имеет право знать причину ее поспешного бегства.

— Ты… — начала она, судорожно сглотнув. Губы не слушались, мелко дрожали, и Ольга никак не могла заставить их произнести хоть слово.

Вспоминая сейчас эту сцену у двери, она подумала, что вид у нее тогда, наверное, был самый нелепый и даже смешной. Но Кириллу было не до смеха. Схватив ее за плечи, он посмотрел ей прямо в глаза, словно там хотел увидеть разгадку этого недоразумения.