Горький мед

Шурик сразу вызвал в ней симпатию и полное доверие, да и материнское сердце подсказывало, что именно такого человека Кире Петровне хотелось бы видеть своим зятем. Шурику и Светке не пришлось долго убеждать ее в необходимости уехать в деревеньку под Архангельском; к их удивлению и радости, она легко согласилась и не стала даже распаковывать чемодан, только поставила дочери условие ехать вместе с ней. Та резонно возразила, что не может бросить подругу на произвол судьбы и хотя бы какое-то время должна быть в курсе развивающихся событий, но поклялась, что будет соблюдать осторожность и не сделает из квартиры ни шагу.

Решили, что Светка приедет попозже, когда хоть что-то прояснится и, даст Бог, режиссер, поняв, что этот канал в поисках Ираклия для него закрыт, оставит их наконец в покое.

— Ну ладно, — вздохнула Кира Петровна, — значит, примерно через неделю я тебя жду.

Почему она определила именно этот срок для осознания режиссером безнадежности канала в лице Светки, было не ясно, скорее всего, просто оттого, что понимала: больше чем неделю ей не выдержать в томительном беспокойстве за жизнь дочери.

Послышалось хлопанье входной двери.

— А вот и Сашок! — раздался из прихожей радостный голос тети Дуси. — А у нас гости, подруга к Светику приехала. Я щас, щас обед разогрею, — захлопотала она и бодро зашаркала на кухню.

На пороге комнаты возник Шурик. С печальным, даже трагическим выражением лица посмотрел он на подруг и воскликнул:

— Я так и знал! Так и предчувствовал, что случится что-то в этом духе!

— Ты о чем, Шурик? — забеспокоилась Светка. — С мамой что-нибудь?

— Нет-нет, с Кирой Петровной все в порядке, доставили в целости и сохранности, — быстро проговорил он. — Я имею в виду другие события… так сказать, в масштабе страны…

Шурик устало присел на диван, здоровой рукой достал пачку сигарет, закурил и спросил, обращаясь к Ольге:

— Ты уже была там?

— Да.

— И что там происходит? — продолжал интересоваться Шурик. — О чем говорят?

— Ну, как тебе сказать… — замялась Ольга. — Вроде ничего не происходит. Народу очень много, стоят, обсуждают, возмущаются… Будто ожидают чего-то страшного… Слухи всякие…

Она рассказала о группе захвата «Альфа», о танках, направленных якобы на разгром защитников, и о нервно-паралитическом газе, который, по слухам, должен был превратить всех сторонников демократии, собравшихся у здания, в послушных зомби.

— Иди, Сашок, обедать! — закричала с кухни тетя Дуся. — Руки мой!

— Вернее сказать — руку, — уточнил Шурик, посмотрев на свою левую конечность, неподвижно покоившуюся в черном чехле, который из соображений, чтобы не пачкались бинты, смастерила ему заботливая тетя Дуся.

— Что ж ты сразу не сказала ему про квартиру? — набросилась Светка на подругу, как только Шурик вышел из комнаты.

— Пусть поест сначала, — отозвалась та. — Он так нервничает, что все равно ничего не сообразит, пока не подкрепится.

Пообедав, Шурик приободрился и, вбежав в комнату, решительно заявил:

— Я немедленно еду туда! Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!

— Светлана, окороти его, не пускай! — завопила ворвавшаяся следом за ним тетя Дуся. — Ему, дураку, там вторую руку сломают! Борька во дворе рассказывал, народу, говорит, там страсть сколько, и все подходют, все подходют…

— Я должен видеть все своими глазами! — не унимался тот.

— Шурик, тетя Дуся права, — сказала Ольга. — Все равно ничем помочь ты не сможешь, в дружину тебя с одной рукой не возьмут…

— Конечно, только гипс в давке сломают, — поддержала Светка. — Ты что, не понимаешь, что такое толпа? Даже если она собралась для благих целей? Вспомни Ходынку!

Однако никакие резоны и уговоры на Шурика не действовали, он был непреклонен и твердо стоял на своем.

— Ну вот что, Шурик, — исчерпав все терпение, сказала наконец Светка, — ты, конечно, можешь поступать как тебе заблагорассудится, но я не намерена поджидать тут очередного звонка из больницы, куда тебя снова госпитализируют. Предупреждаю, как только ты уедешь, я сразу же отправлюсь вслед, я… мне тоже интересно увидеть все своими глазами. И учти, — как-то зловеще добавила она, — тетя Дуся меня не удержит.

При этом Светка, незаметно от Шурика, заговорщически подмигнула тете Дусе, и та с готовностью вступила в игру.

— Так что ж я, Сашок, драться с ней буду, что ли? — Она всплеснула руками, довольно натурально изобразив свою немощь и отчаяние. — Уйдет, как пить дать уйдет!

Шурик растерянно переводил взгляд с тети Дуси на Светку, стараясь понять, насколько серьезна их угроза, и всеми силами надеясь, что это просто не очень удачная шутка. Тетя Дуся стояла перед ним, скорбно поджав губы и покачивая головой, словно заранее обвиняла его в Светкиной погибели. В Светкином же облике детская невинность непостижимым образом сочеталась с твердостью и решительностью, свидетельствуя о том, что эта женщина способна на все, не говоря уж о такой малости, как побег из дома.

— Та-ак… — медленно протянул Шурик и полез в карман за сигаретами. — Шантаж, значит?

Он закурил, сел на диван и, печально опустив голову, затих. Подавленный вид Шурика вызывал сочувствие, но, помня, что речь идет о его же здоровье, ни Светка, ни тетя Дуся угрызениями совести особо не мучились, хоть и понимали, что прибегли к недозволенному приему, воспользовавшись трепетным отношением Шурика, для которого основной заботой сейчас являлась Светкина безопасность.

Тетя Дуся, изображая немой укор, застыла на пороге. Она вошла в эту роль крепко и основательно, и складывалось впечатление, что она не двинется с места, пока не убедится, что Сашок оставил свое намерение бегать по баррикадам. Ольга поняла, что затевать сейчас разговор о квартире крайне неуместно, и, ощутив какую-то неловкость, засобиралась в Александровку.

— Проводи меня до метро, — обратилась она к Шурику. — Мне надо сказать тебе что-то очень важное.

— Не уезжай, Олюнь! — бросилась к ней Светка. — Ты же ведь предупредила своих, что, может, в Москве останешься… У тети Дуси раскладушку возьмем…

Ей явно не хотелось отпускать подругу, казалось, они не виделись уже целую вечность и сегодня, проговорив всего-то часа два, не успели сказать друг другу и сотой доли того, что накопилось. Светка заранее предвкушала, как поздним вечером, когда Шурик и тетя Дуся улягутся спать, они с Ольгой, оставшись вдвоем на кухне, смогут наконец наговориться, что называется, от всей души, спокойно, вдумчиво и никуда не торопясь, как это бывало раньше, когда беседы их в сокольнической квартире затягивались порой до рассвета.

Основной вопрос, который волновал Светку в последнее время, касался ее взаимоотношений с Шуриком. Фрейд, как выяснилось, в данном случае оказался плохим помощником, поэтому ей не терпелось обсудить это с подругой во всех тонкостях и деталях, поделиться с ней своими сомнениями и догадками.

Светка, конечно, понимала, что та ситуация с Ираклием, в которой все они оказались, должно быть, намного важнее ее личных переживаний, но ситуация эта давно была уже со всех сторон обговорена и требовала от нее не душевного напряжения и размышлений, а лишь терпения и осторожности. Поэтому все силы души, все помыслы Светки, томящейся взаперти, направлены были сейчас на Шурика — единственный реальный, живой объект ее нынешней жизни. С чувствами этого «объекта» в Светкин адрес все было ясно и определенно, сомнения же (но при этом какие-то странные, подозрительные сомнения) гнездились в ней самой и, не поддавшиеся анализу, невысказанные, грозили разрушить идиллию в воздушном двухкомнатном замке, зорко охраняемом тетей Дусей.

Светка знала, что только Ольге может доверить свои самые тайные и самые сокровенные мысли, и ей тяжело было смириться с тем, что подруга сейчас уедет и она снова останется один на один со своими опасениями и колебаниями.

За окном заметно потемнело, где-то вдалеке послышалось глухое, утробное ворчание грома.