Страница 6 из 10
Ребята купались, им не хотелось выходить из прохладного ставка, окруженного камышами. Накупавшись вдоволь, они вышли на берег, оделись.
Митя стал разматывать лёску и прилаживать крючки и поплавок.
— Мить, а Мить! Дай-ка сначала я удить буду, — попросил Васька.
— Погоди ты, — ответил Митя, — видишь, прилаживаюсь.
Но Васька не стал ждать, а схватив лежавшую на траве удочку, побежал к ставку.
Леска с крючками и поплавком тянулась по земле, — вот-вот порвется, потеряются крючки.
— Постой, Васька! — крикнул Митя. — Лёску порвешь. Слышишь, постой!
Но Васька побежал еще быстрее.
Не стерпел Митя, подскочил к товарищу и крикнул:
— Отдай! — И выхватил у Васьки свою удочку.
Тогда Васька обозлился и, схватив лёску, стал рвать ее на части.
— Ты что это делаешь? — схватил его за руку Митя Пироженко, но Васька вывернулся и, отбежав в сторону, стал выкрикивать:
Ребята часто так дразнили Митю Пироженко, но от товарища своего он этого не ожидал.
— Уходи вон, — сказал Митя обиженно.
— И уйду! — закричал, убегая, Васька. — Лучше я буду с Хомой дружить! Его все боятся. А ты — трус…
Ничего не ответил ему Митя, смотал удочку и пошел к ставку.
А Васька пошел в деревню.
Но не успел он свернуть с лесной тропинки, как из-за куста кто-то окликнул Ваську.
За кустом сидел Иван Кырпатый. Он, наверно, все слышал, сидя за кустом. Рябой, с торчащими, как у сома, длинными усами, он был похож на какое-то хищное животное. В деревне его не любили за то, что он бездельничал и часто напивался. Колхозники исключили его из колхоза за лодырничество и пьянство. Вот и теперь, когда все заняты работой, сидит он на траве, пьет водку и ест помидоры с хлебом.
— Присаживайся, — сказал Кырпатый. — Правильно сказал ты про Митьку. Не дерется, не курит… Папкин сынок. А ты вот молодчина. Правду я говорю, а?..
Васька глянул на рябого усатого Ивана, улыбнулся и сказал:
— Митька — трус, я ему лёску порвал!..
— Молодец! — похлопал Кырпатый Ваську по плечу. — Геройский ты парень! А вот с рыжими не дружи. Они все такие, въедливые. Вот отец его, председатель, исключил меня из колхоза. Паразит, говорит, ты. А ведь мы с ним вместе выросли. Ни с чем он не считается. А Митька, видно, весь в отца — гордый, ехидный.
Кырпатый посолил помидор, съел его и продолжал:
— Ну какой же это друг, а? Из-за удочки товарища прогнал, изругал, обидел…
Слушал Васька долгую речь Кырпатого и все больше злился. Ему теперь казалось, что Митька и вправду ехидный, злой. И Васька решил отомстить Митьке за обиду…
Кырпатый достал из кармана конфет и дал Ваське.
Потом поднялся, засунул бутылку в карман и пошел с Васькой в деревню.
И когда они подходили уже к деревне, на краю которой показался дом Митьки Пироженко, Иван Кырпатый прищурился и сказал:
— Чуешь, парень! Я на твоем месте не простил бы рыжему. Ей-богу, не простил бы… Вот когда был я таким, как ты, меня тоже товарищ обидел…
Васька с интересом вслушивался в слова Кырпатого. Ему хотелось узнать, как поступил Кырпатый, как он отомстил за обиду… И Кырпатый продолжал:
— Ладно, ты меня обидел, ну, я тебе этого не прощу. Выбрал я время такое, удобное: он в лесу был, матка с батькой в город уехали, дома — никого. Вскочил я во двор, подложил соломки под его голубятню, зажег спичку и ушел себе. Никто и не увидел. Приходит он из лесу домой, а его голубятня сгорела.
Слушал Васька Кырпатого и решил сделать то же самое. Он только спросил Кырпатого:
— А Митька-то узнал, что ты поджег?
— Ни-ни-ни! Про то рассказывать не надо. Так никто ничего и до сих пор не знает… Я маленький был…
— Ну, хорошо, — сказал Васька и, попрощавшись с Кырпатым, сразу повернул на свою улицу.
Он забежал к себе в хату. Слепой дед Егор спал. Васька встал на стул и достал из буфета спички.
Затем тихонько, чтобы не разбудить деда, запер дверь на ключ и помчался на край деревни, к Митькиному двору.
Прибежал Васька, постоял у тына, осмотрелся кругом и вскочил во двор.
Беспокойно колотилось у Васьки сердце. Он бросил у голубятни охапку соломы, поджег ее и побежал к тыну. Там он остановился, вспомнил о голубях и хотел вернуться — выпустить голубей из будки, но струсил и перескочил через тын на улицу.
Оглянулся Васька, — никого вокруг нет, а будка уже загорелась. Побежал он на баштан, спрятался в курене, сидит и дрожит…
Скоро запахло дымом. Выскочил Васька на бугор, видит: охвачена пламенем вся Пироженкова изба. Ноги сами понесли его к деревне. Он бежал, желая лишь одного: чтобы поскорее колхозники потушили пожар. Но, вспомнив, как сам он подкладывал солому, доставал спички, Васька остановился посреди дороги и заплакал.
Вдруг он увидел, что огонь перекинулся к соседнему двору. Тогда Васька побежал в лес, на ставок и рассказал Митьке, что случилось.
Когда Вася и Митя прибежали в село, пожар стал затихать. Из соседнего колхоза на машинах приехали пожарные и сбили огонь. Сгорело два дома.
Вокруг обгоревших бревен суетились люди, они приносили в ведрах воду и заливали огромные черные недогарки, торчавшие из земли.
Возле пожарища на сухой земле, пахнувшей мятой, полынью и гарью, сидели дети. Они сидели и смотрели сосредоточенно на пламя, на стлавшийся по земле рыжий едкий дым. Вдруг один мальчик кашлянул и сказал:
— Где-то снова горит. Кизяк тлеет.
Он встал, побежал в переулок и, вскоре вернувшись, доложил ребятам:
— Кажись, Васьки Петрова изба занимается…
В это время мимо проходили Митя и Вася. Они услыхали слова мальчишки и пустились бежать к Васькиному дому. За ними и другие ребята.
Прибежали и увидели, что дом окутан клубами черного дыма. Где и что горит — этого не было видно, и Васька боялся подойти к дому. Он остановился у тына, поглядел на окна да вдруг как заревет:
— Де-едушка та-ам… де-едка-а-а!..
— Замолчи, гад полосатый! — закричал на него Митя, обозлясь. — Давай ключ!
Через минуту, прорвавшись сквозь дым, Митя открыл дверь. Из сеней к нему доносились слабые стоны старика. Митя поспешил в комнату, взял слепого Егора Иваныча за руку и повел к выходу. Егор Иваныч еле передвигал ногами и тихо стонал. Видно, тяжело ему было дышать в дыму. И он и Митя все время кашляли. А когда они вышли, наконец, на улицу и вдохнули свежего воздуха, подбежал заплаканный Васька и обнял деда.
— Дед! Дед! Дед!.. — кричал он от радости.
Митя повел во двор остальных ребят. Во дворе в нескольких местах тлели пирамиды кизяка. Сюда попали искры, и сухой кизяк начал тлеть.
Одного парнишку Митя послал за старшими, остальные помогали ему: кастрюлями, ведрами набирали они в кадушке воду и заливали тлевший кизяк.
Понемногу дым стал рассеиваться и, наконец, исчез совсем.
Вечерело.
Усталый и печальный, Митя пошел домой, вернее — к месту, где утром стоял его дом.
Митя долго сидел на дороге и смотрел на черные балки. Вот в том углу была голубятня. Там жили его замечательные голуби… Митя лег на траву и задумался. Он очень любил голубей. И они, да, они любили его тоже. Бывало выпустит он их, а они сядут ему на плечи и катаются — не боятся. Он прогонит их, а они — снова к нему на плечи.
И вдруг Митя увидел, как из-под тлеющих обломков выползает его любимый голубь — Красноперый, а за ним по очереди и все остальные. Они медленно взвились к облакам и растаяли там, как дым. Потом они снова появились и снова улетели ввысь. За ними вслед, размахивая руками, как крыльями, летел вдогонку Васька. В руке у него был пучок горящей соломы. Он догонял голубей, набрасывал на них горящую солому, и голуби камнем падали вниз. Потом он увидел пьяного Ивана Кырпатого, и Ваську, рвавшего удочку, и снова голубей…