Страница 15 из 82
Спалы почитали огонь, как стал почитать его и сын Бозы, когда стал жить в Черном Бору. Каждый вечер Зелы сгребала жар в очаге и нежно накрывала его золой, утром же кланялась огню, когда тот восстанавливал свою мощь после того, как женщина подбрасывала на угли несколько сухих веточек. Горя в течение целого года, огонь становился грязным. Раз в год, весной, грязный огонь гасили, а вечером зажигали новый - уже чистый. При этом спалы пили пиво и мед, танцевали и пели.
Зелы рассказывала парнишке и про то, откуда может грозить им опасность. Землины не были страшны, поскольку мельчали и вырождались, а кроме того, как и все землепашцы, не отличались воинственностью. Точно так же было и с князем лендицов, Голубом Пепельноволосым, который - как рассказывали торговцы солью - из за доброты своей и мягкости хлопот набрался, и у него отобрали соляные жупы, тогда как соль была золотом этих земель. Опасность могла прийти только из-за реки Висулы, от эстов. Они были воинственны и сильны, но никогда не признавали какого-либо порядка и никогда не избирали себе правителей, самое большее - вождей на время военных походов. Весьма часто, из-за царящего среди них хаоса, им угрожал голод, и тогда, чтобы было поменьше ртов, которых надо было кормить, они убивали девочек. Когда же решали плодиться - воровали женщин или покупали их за бобровые шкурки, меха куниц и выдр. Если случалась засуха, эсты резали груди кормящим матерям, чтобы их молоком орошать вянущие стебли проса. В давние времена бывало - хотя могло повторяться и теперь - в суровые зимы они переходили Висулу ради грабежа и поимки рабов; по замерзшим болотам подкрадывались они даже под дворище спалов. Вот кого следовало опасаться из-за их воинственности и жестокости, равно как и Лесных Людей. Вот эти уже были самыми дикими из диких, наиотважнейшими из отважных. Неизвестно, откуда они брались, неизвестно и то, каким образом вообще появлялись они на свет. Лесные Люди были одиночками. Быть может, в силу умственных недостатков, еще в детские годы изгоняли их от себя роды и племена, чтобы те погибали в лесу. Но если кто подобный выживал, то становился сильным и совсем диким. Кто знает, может и сын Бозы, если бы не встретила его Зелы, тоже вырос бы в Дикого Человека, жил бы одиночкой и ненавидел остальных людей.
От Зелы же научился мальчик и языку тела, самому древнему и понемногу забываемому человеческому языку. Науку свою сын Бозы начал с изучения своего и чужого тела, начав с тела женщины. "Я великанша, так что ты хорошенько узнаешь каждый мой закоулочек," - говорила Зелы, лежа, обнаженной, на постели. Тогда карабкался он на холмы огромных ее грудей, покусывал вертикально торчащие соски, соскальзывал на живот, а уже оттуда съезжал меж расставленных ее ног. Иногда садился он верхом на могучие ее бедра, а она, довольная и счастливая, посмеивалась, показывая те места на женском теле, прикосновение к которым доставляет наслаждение. Ему кружил голову запах ее тела, ниже живота, он любил поглаживать густые и чуточку грубоватые волосы ее лона, заглядывать в розовую раковину меж бедрами, Когда Зелы ложилась на живот, он, будто на конской спине, гарцевал на ее ягодицах, упругих и обширных, гладил шею. Осторожненько всовывал язык в ее ушную раковину, так как это доставляло ей удовольствие, Ей нравилось, когда мальчик игрался ее волосами и расчесывал их, как расчесывают конскую гриву. Она позволяла гладить свой живот и заглядывать к себе в пупок, куда прятался его палец, даже не доставая до дна. Холмы и долины тела великанши стали для мальчика необычайно интересным миром, наполненным удовольствием, которого женщина могла достичь различными путями, если только мужчина мог заговорить с нею языком тела.
Обучение этому языку Зелы продолжила, когда сыну Бозы исполнилось тринадцать лет, с тех пор она часто купалась в деревянной кади с теплой водой, куда сыпала сушеные и мелко растертые зелья: ромашку, цветки ландыша и шиповника, плоды крушины и куриного зелья, а еще - пахнущие малиной палочки можжевельника. После купания она тщательно натирала волосы подмышками, лоно и весь крестец маслом из молодых побегов сосны. вымытая таким образом и пахучая, она, обнаженная, садилась на ложе, а мальчик, тоже нагой, расчесывал ее длинные и густые волосы, время от времени лаская открытую шею. И вот тогда, к своему изумлению, убеждался он, что любое прикосновение к коже на ее шее возбуждает в великанше дрожь наслаждения. Зелы говорила, что когда он касается ее ушей - то пальцами, то снова языком, вскальзывая в ушную раковину, ее охватывает чувство удивительного, сладостного тепла. С тихим вздохом ложилась она тогда на постель, а он проводил, сначала пальцами и губами, по ее замкнутым векам, хватая зубами ресницы. Затем его пальцы и губы спускались к шее Зелы, на округлые ее плечи. Пальцы мальчика все сильнее и сильнее начинали сжимать высокие и тугие груди, а зубы его легонько покусывали ее соски. Тогда дыхание Зелы ускорялось, ноги же потихоньку начинали расходиться. Чем ниже спускались его руки и губы по твердому, выпуклому животу, а язык проникал в пупок, тем более раздвигались бедра Зелы. Она даже вскрикнула от наслаждения, когда внезапно - согласно ее наукам - он покинул ее лоно и поцеловал большой палец на ее правой ноге. И, в конце концов, делая вид, что устал и засыпает, он ложил голову на внутреннюю часть ее бедра. Он чувствовал, как быстро дышит великанша, как под кожей внизу живота движутся скрытые в его глубине мышцы. Потом же он притворялся, что проснулся, и погружал лицо в благоухающую сосновым запахом гущу волос на лоне, нажимая на холмик лона пальцами руки, поначалу еле-еле, а затем все сильнее; в самом же конце, видя, как длинная розовая щелка меж ее ног заполняется слизью, запах которой, смешавшись с запахом соснового масла был настолько одуряющим, что вызывал у мальчишки головокружение, замечал он высовывающийся из щелки маленький темно-красный язычок, о котором Зелы рассказывала, что это самое чувствительное место женского тела, отличающее ее от звериных самок. Его не было ни у коров, ни у кобыл, и вот потому-то, хоть и походило на спаривание крупных животных то, что делали люди друг с другом, но все же отличалось во многом. "Мужчина, который не играется женским этим язычком, не посасывает его, не гладит, - объясняла Зелы, - ничем не отличается от покрывающего кобылу жеребца. Тогда он животное, а не человек." Вот почему мальчишка хватал этот язычок губами, сосал его до тех пор, пока запахи ее влагалища не доводили его до обморочного состояния, а сама Зелы не начинала хрипло сопеть и все громче и громче стонать. Чувствуя, что и она уже теряет сознание, великанша хватала его голову и подносила к своему лицу, чтобы уста их встретились. Сын Бозы пальцами отгибал ее нижнюю губу и целовал внутреннюю ее поверхность, осторожно хватал зубами, всовывал ей в рот язык и водил им по шершавому небу, впитывая в себя дыхание Зелы, сладко пахнущее сытным медом. Иногда языки их встречались и будто две змеи пытались сплестись, соединиться, слипнуться вместе. В это же время рука Зелы спускалась к бедрам и все быстрее и быстрее потирала выглянувший язычок, и в самом конце слыхал он нарастающий в ее горле крик, глазные яблоки у нее выворачивались, и мальчик отрывал свои уста от ее, пугаясь, что задохнется она от этого крика и невозможности дышать. А уже через миг Зелы лежала совершенно недвижная, тихая и неспособная издать какой-либо звук, лишь время от времени по телу ее пробегала дрожь.
Но долго она не отдыхала, потому что сразу же переходила к уроку по знакомству с мужским телом, указывая на ту большую важность, которую, на этом языке, будут иметь хорошо развитые мышцы живота, бедер и рук, чтобы иметь возможность обнимать женщину. Кончиками пальцев касалась она к внутренней поверхности его ладоней, и тогда, подобно как и она сама, когда мальчик касался ее, у него возникала дрожь наслаждения. Так доказывала она ему, что даже вроде бы бесчувственная мужская ладонь, сотворенная, якобы, лишь затем, чтобы хватать древко копья, натягивать тетиву лука, бить противника и носить тяжести - тоже может быть инструментом наслаждения и сама может дарить наслаждение. Липкими губами блуждала она по его лицу, векам, шее, соскам и животу. Но Зелы избегала медленно набухающего и твердеющего члена, утверждая, что тот пока еще молодой и незрелый. Пальцами и языком поглаживала она мешочек с яичками, соединения в бедрах и даже коленках, и каждое такое прикосновение будило в теле мальчика приятный зуд. При этих ласках лицо Зелы вновь алело от возбуждения, и, продолжая потирать свой высовывающийся из щелки язычок, она приказывала ему касаться дырочки меж ее ягодиц. А потом, измученная любовью, позволяла ему засыпать с кистью руки, сунутой в ее горячее, липкое влагалище, что, как объясняла она, должно было стать для него и для нее знаком полнейшего соединения.