Страница 54 из 57
Рука забирает пустой бокал вина и дает круглый стакан, полный сверкающих квадратных кубиков льда и янтарной жидкости в моей руке. Я беру бокал и смотрю на него, не понимая. Зачем мне это пить? Я не пью спиртное. Я едва пью вино. Я поднимаю голову и смотрю на человека, который дал его мне. Он высокий и стройный, выглядит хорошо, как хипстер. На нем узкие черные джинсы и белая не заправленная рубашка под безрукавкой в ромбик. Развязанный галстук завершает образ. Его волосы длинные и неопрятные, а глаза остекленели, но направлены на меня. Я думаю, он может быть агентом, или, может быть, техник. Я где-то видела его раньше, но не знаю, где. Это беспокоит меня.
Я протягиваю бокал ему.
— Я бы хотела вино, спасибо.
Он толкает его обратно ко мне.
— Это «Блю Лейбл», детка, это одно из лучших виски здесь. Просто попробуй.
Эти два слова — «Блю Лейбл» — возвращают запутанное воспоминание, которое я отгоняю прочь.
— Нет, правда. Мне такое не нравится. — Но зачем-то я все равно делаю глоток, по какой-то причине. Я кашляю, но то, как после оно жжет, когда я проглатываю его, это не неприятное чувство. Я делаю еще один глоток.
Хипстер счастливо улыбается.
— Видишь? Не так плохо. Я Павел, кстати.
Я пожимаю его руку, и он не дает мне сразу отстраниться.
— Привет, Павел. Я…
— О, я знаю, кто ты, Грейси. — Он удерживает мою руку, не обращая внимания на мои попытки вытянуть ее. Его улыбка меняется. Становится темнее.
Мой кайф умирает. Мне нужно выбраться из этого разговора, сейчас. Но он по-прежнему держит меня за руку. Я тяну, но он не отпускает. Я смотрю вокруг, но группа, с которой я разговаривала, рассеялась, и мы с Павлом одни у бассейна. На другой стороне есть люди, возле дома, но мы на противоположной стороне, скрыты от вида дома огромной стеной пальм.
— Не знаю, что ты думаешь, ты слышал, но мое имя Грей. Я невеста Доусона.
Он отпускает мою руку, но его ладонь оборачивается вокруг моей спины и он прижимает меня к себе. Я сопротивляюсь, он и смеется.
— О, давай же. МЫ оба знаем, кто ты на самом деле. Я видел тебя, ты знаешь. В «Экзотических ночах». Я был постоянным клиентом. Я любил наблюдать, как ты танцуешь. Затем ты исчезла и клуб закрылся, но вот ты где. Станцуй для меня, Грейси.
Я подняла колено и ударила так сильно, как могла в его пах, и он отступил назад, кашляя. Павел уронил бокал, который держал, и он разбился о землю, виски обрызгали мои сандалии.
Он пошатывается, спотыкается, смотрит на меня с ненавистью в глазах.
— Ты сука! Ты стриптизерша. Это все, кто ты есть. Чертово роскошное платье не может это скрыть. — Он делает шаг ко мне.
Я роняю бокал, когда уклоняюсь от него, и он тоже разбивается, и затем огромные руки оборачиваются вокруг моих плеч, отстраняя меня. Я сопротивляюсь, и затем застываю, когда понимаю, что огромные лапы принадлежат Грегу. Вспышка движения, и затем Павел летит. Он врезается в дерево, и потом Доусон поднимает его с земли рукой вокруг его горла. Павел задыхается, издавая сдавленные звуки. Его ноги в трех дюймах от земли, и Доусон держит его в воздухе одной рукой.
— Доусон, — произносит Каз спокойно, шагая со скотчем и сигарой в одной руке. Он опускает свободную руку на плечо Доусона. — Не надо. Грег выведет его, и я занесу его в черный список. С ним покончено.
Павел качает головой, более напуганный этим утверждением, чем мыслью о жестокой расправе Доусона. Доусон отпускает его и разворачивается. Павел опадает на землю, кашляя, наклоняется дважды, задыхаясь. Я думаю, все кончено, и Павел тоже, открывая рот, вероятно, чтобы умолять о своей карьере, о затем Доусон разворачивается назад и его кулак бьет, врезаясь в лицо Павла. Он падает в сторону, и Доусон собирается снова ударить его, прежде чем я поймала его руку. Я кладу руки на лицо Доусона и его руки оборачиваются вокруг меня.
— Нет. Хватит. Я в порядке. Все кончено. — Я беру его руку и потираю костяшки большими пальцами.
Доусон находится на грани, ярость делает его больше и сильнее, в его глазах насильственный блеск, когда он смотрит на Павла.
— Грей, он…
— Он ничего. Это твой день рождения. Просто пусть он уйдет. — Я встречаюсь с глазами Доусона, и даю увидеть, что я в порядке.
И правда, я в порядке. В одном Павел был прав. Роскошные платья и дорогие украшения не могут спрятать ту, кем я была, что я делала. Но это в прошлом. Я больше не этот человек, и не невинная и наивная дочь пастора, которая уехала в Лос-Анджелес. Но они обе это часть той, кто я есть, кем я должна была быть, но это больше не я.
Всегда приятно, когда бьешь выродка коленом по яйцам.
Я смеюсь над несвойственной мыслью, и выражения Доусона меняет от гневного до запутанного.
— Что смешного?
— Просто, я думала, как хорошо было бы прибить этого придурка по яйцам.
Доусон бормочет, а затем взрывается смехом, и также Каз и Грег.
— Просто не делай этого со мной.
Я тянусь и беру его ладошками между ног.
— Никогда. Я слишком сильно люблю их. Каз и Грег кашляют и отворачиваются, и я понимаю, что все еще немного под кайфом, если я правда только что это сказала и сделала это перед ними.
На мгновение Доусон шокировано молчит.
— Черт, Грей. Ты должна пить чаще, если это делает тебя такой. Ты очень сексуальна, когда ты навеселе.
Я позволяю Доусону увлечь меня внутрь, и мы сидим в гостиной на диване. Я потеряла счет тому, как много бокалом вина я выпила, когда мы разговаривали с нашими друзьями. Комната пустеет, пока там не остается лишь семь о восемь человек, сидящих на диване, двухместном диване, в кожаных креслах, разговаривая всю ночь, и становясь все пьянее и пьянее, пока Доусон не держит меня, и наблюдает за мной, оценивая меня, и позволяя делать мне то, что я хочу. Каз зажигает сигару и передает ее Доусону, который затягивается, и затем, с причудливой улыбкой, подносит ее к моим губам. Я делаю маленькую затяжку и кашляю, задыхаясь. Мужчины смеются, так что я беру ее у Доусона и делаю еще одну попытку, и может быть это просто вино, но я чувствую себя сексуальной, держа ее и куря, как актриса из сороковых, сидящая на пианино в облегающем платье.
Доусон качает головой, но его глаза блестят.
Я, пошатываясь, встаю, и затем снова сажусь. Доусон хихикает.
— Нужна помощь, малыш?
Я киваю.
— Мне надо пописать. — Я звучу как Джорджия больше, чем когда-либо, и понимаю, что медленно поднимала свой акцент всю ночь, с момента инцидента с Павлом, который был много часов назад. На кабельной коробке говорится, что сейчас 3.26 утра. Не могу поверить, что я все еще в вертикальном положении.
Я чувствую, что что-то происходит с моими ногами, и я смотрю вниз, чтобы увидеть, что Доусон расстегивает сандалии на каблуках, которые я ношу, снимая одну, затем другую. Я наблюдаю за ним, и позволяю делать это, и затем он полу-несет меня в ванную. Ну, не полу-несет. Я прижимаюсь к нему, мои руки вокруг его талии. Я бы определенно упала, если бы его здесь не было, но он тут, и я в порядке. Он заводит меня в ванную, но не отпускает. Удерживает меня за плечи, когда я неуклюже сосредотачиваюсь на том, чтобы задрать плате, спустить белью, и сесть пописать. Теперь его двое, по какой-то причине. Больше сексуальности, на которую можно смотреть, так что все в порядке. На его лице веселая улыбка, на обоих лицах.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты мурлычешь.
Я небрежно киваю.
— Определенно пьяна. Это забавно?
Он смеется и помогает мне встать прямо, пока я одеваюсь и мою руки.
— Да, любимая, это так. Очень забавно.
Мысль приходит мне в голову, и я поворачиваюсь, чтобы нахмуриться на него, или какой из них двоих настоящий. Я закрываю один глаз, и остается лишь он один. Я аккуратно произношу слова. — Я не смутила тебе перед твоими друзьями? — Ну, это было очень невнятно.
Выражение лица Доусона бесценно, смешное и нежное одновременно.
— Нет, малыш. Нисколько. Мы все были раньше немного небрежны. Ты прекрасна, и ты идеальна. Просто веселись и расслабься. Я позабочусь о тебе.