Страница 28 из 57
Я издаю стон, когда он целует меня. Он приподнимает меня, и я сажусь на край раковины. По своему собственному желанию мои ноги предательски обвиваются вокруг его талии. Его руки держат меня, а его рот жадно поглощает мой. Я теряюсь. Он подвигает меня дальше, мой копчик ударяется о край раковины, пробудив меня из транса.
Я обрываю поцелуй и слабо отталкиваю его:
— Нет, хватит. Перестань. Я не могу... мы не можем.
Он не отпускает меня, но я не поддаюсь.
— Почему? — спрашивает Доусон резким, жестким шепотом.
— Я не могу. Мы не можем, — я не знаю, как сформулировать причину, потому что я не могу вспомнить, в чем она состоит.
Я не знаю, что последует за этим поцелуем. Умом я понимаю, что за поцелуями следует секс. Но это чужая территория. Миф. Нереалистичная идея. Соитие обнаженных тел, преступление, вульгарность и беременность. Грех.
И я не готова к этому, но я не могу сказать об этом Доусону.
Я не знаю, как сформулировать ни одну из своих мыслей.
— Мы не... это не... — я запинаюсь на каждом предложении, даже на дешевой полуправде, которая не относится к истинным причинам. — Мы из разных миров. Ничего не получится. И я работаю на тебя.
Он отходит назад, и я вижу, что он знает, что я лгу, по жесткости его взгляда.
— Ага. Ясно. Дело не в тебе, дело во мне. Мы слишком разные, — он разворачивается. — Как тебе угодно.
Он уходит, а я сижу на раковине, поставив одну ногу на мраморный пол, другую положив на край раковины. Я поворачиваюсь и вижу себя в зеркале — мой макияж растекся, волосы всклокочены, одежда смялась. Мои глаза печальны, губы сжаты.
Я выгляжу потерянной.
Именно так я себя и чувствую.
Я заставляю себя умыться и выхожу из ванной. Там стоит Доусон, одетый в свободные брюки и белую рубашку поло.
— Поехали, мисс Амундсен. Время работать. Мы опаздываем, — говорит он жестким и формальным тоном.
Я иду за ним, получив то, чего добивалась.
Он не произносит ни слова по пути в ресторан.
∙ Глава 10 ∙
Я стою за занавесом в клубе в ожидании моего первого танца в этот вечер пятницы. Мое сердце усиленно бьется, так, что я, клянусь, вижу, как оно выпрыгивает из моей груди. Живот сводит от тошноты так сильно, что я не уверена, что смогу исполнить номер до того, как меня вырвет. Я заставляю себя глубоко вдохнуть. Я смогу сделать это. Ничто не изменилось. Все по-прежнему.
Но это ложь. Такая ложь. Все изменилось. Я изменилась.
Глубокий вдох оканчивается сдавленным рыданием. Кэнди заканчивает свое выступление, и сейчас Тимоти представляет меня. Толпа мужчин начинает кричать. Я даже слышу несколько женских голосов. Я до сих пор нахожу странным то, что женщины ходят в подобные стрип-клубы.
— Прошу вас тепло встретить... Грейси! — Тимоти кричит в микрофон.
Это сигнал для меня. Я провожу ладонями по животу, будто это его успокоит, и кладу их на бедра. Мне приходится заставлять ноги передвигаться, чтобы взойти на сцену. Свисты и улюлюканье достигают предельной громкости. Меня ослепляет свет прожекторов. Я часто моргаю и смотрю на океан лиц. Ни одного знакомого мне там нет, слава богу.
Я закрываю глаза, заставляю себя перестать нервничать и начинаю танцевать. Я открываю глаза и пристально смотрю вдаль, не глядя ни на кого. Как обычно, к финалу у меня более сотни долларов разными купюрами. Слезы вместе с потом катятся по моему лицу.
Я бегу в гримерку, в крохотный санузел, по пути забросив пачку денег в сумочку. Я закрываю крышку унитаза и сажусь, наконец, позволяя себе выплакаться.
Лицо Доусона возникает у меня перед глазами.
Там не место для тебя. Ты достойна большего, чем этот дерьмовый клуб.
Правда, мне видна отстраненная твердость в его взгляде, когда мы садились за бизнес-ужин. Я делала заметки, вмешивалась в разговор со своими идеями и притворялась, что не видела боль, скрывающуюся за выражением лица Доусона. Он сказал Грегу отвезти меня домой и проводить до двери.
Перед уходом Грег протянул мне визитку.
— Если что понадобится, звони, — он с усмешкой потер лоб. — Это от меня лично, а не от него.
Когда я проснулась наутро, «ровер» был на парковке, а ключи — в моем почтовом ящике с запиской.
В ней было два слова: «Береги себя». Она была подписана одной замысловатой буквой «Д». Я все равно дошла до занятий пешком, но на работу поехала на машине, благодарная за его заботу, несмотря на эту неловкую ситуацию между нами.
Кулак бьет в дверь гримерки:
— Выходи, Грей, — выкрикивает Тимоти. — Пора за работу. Сегодня много народу — нам некогда возиться с твоими нежными чувствами.
Я умываю лицо, поправляю макияж и выхожу в зал. Я ненавижу это не меньше, чем танцевать на сцене. Я сталкиваюсь лицом к лицу с вожделением.
Я срываю куш, что хорошо, так как скоро нужно платить за обучение. Кончается моя смена, и посетители начинают расходиться. Я исполняю еще два танца на сцене и плачу после каждого из них.
Я ухожу со сцены после последнего, плачу, поправляю макияж и иду в зал для последней пары приватных танцев. Почти три часа утра, и клуб практически пустой, не считая нескольких парней, сидящих поодиночке или кучками. Я собираюсь уходить, когда один мужчина машет мне. Он молодой и симпатичный, одет в хороший костюм, не считая того, что на нем нет пиджака и галстука, и рубашка расстегнута. Из-под краев рубашки виден его голый торс, загорелый и с накаченным прессом. Его взгляд расфокусирован, он весь потный, его рука, держащая пиво, дрожит. Он голодно смотрит на меня, на мою грудь и бедра. Я бессознательно завязываю узел на рубашке, чтобы убедиться, что мои груди на месте; его глаза при этом сужаются.
Я отступаю на несколько шагов:
— Пять баксов за танец на столе, десять за приватный.
Он достает двадцатку, сложенную в четыре раза, и расправляет ее пальцами:
— Станцуй че-нить. Иди сюда, — он проглатывает слова, но его взгляд острый и опасный.
По позвоночнику пробегает холодок, когда я заставляю себя подойти ближе к нему. Я вдыхаю кислород и покачиваюсь. Он смотрит, поднося бутылку к губам. Я двигаюсь сексуальнее, качая бедрами, изгибаясь в талии, чтобы было видно декольте. Я подхожу ближе, и он улыбается.
— Повернись, — бормочет он.
Я поворачиваюсь и трясу задницей под поп-музыку, играющую из колонок. Я выгибаюсь в спине и наклоняюсь вперед так, что мои ягодицы прямо перед его лицом. Я чувствую, что он меня трогает, и отскакиваю:
— Нет, никаких рук.
Он не отвечает, просто ухмыляясь.
— Сними рубашку, детка.
Я улыбаюсь в ответ:
— Это только на сцене. Ничем не могу помочь. Если хотите, я могу позвать Кэнди или Монику для этого.
Он лезет в карман брюк, достает пачку стодолларовых купюр и отсчитывает десять. Он сворачивает их и засовывает в карман моих шорт, а затем убирает оставшиеся деньги обратно в брюки.
— Я сказал... снимай.
Он шипит эти слова ясно и разборчиво, и по моей коже пробегают мурашки от угрозы в его голосе, от ярости в его взгляде.
Я вытаскиваю деньги и протягиваю ему:
— Простите, сэр, я этим не занимаюсь.
Он усмехается и снова достает пачку денег. И протягивает ее мне целиком.
— А ты, сука, жадная. Здесь четыре косаря. Давай. Показывай сиськи.
Я отстраняюсь.
— Я так не думаю, — отвечаю я с твердостью в голосе и оглядываюсь в поисках Хэнка, вышибалы. Он наблюдает со своего места у входа и поднимается, когда я даю ему знак.
Посетитель смотрит, как двухметровый Хэнк встает, и обратно на меня.
— Что ты за паршивая стриптизерша, а, стерва? Не можешь раздеться для приватного танца? Ну и дерьмо. Я же не отсосать тебя попросил. Я пришел в стрип-клуб и хочу посмотреть на сиськи. Ты откажешься от денег за то, что и так делаешь каждый день? Сука тупая. — Он, пошатываясь, встает на ноги, проливая пиво. Он вертит свою пачку денег в руках, матерится и швыряет ее на стол.