Страница 8 из 11
Слова Галактионыча мы тщательно обсудили - когда закрыли за собой дверь учительской и остались вдвоем. И решили, что учитель, пожалуй, прав. Но все-таки осталась на душе какая-то незаметная зависть - уж больно легко книжные школьники разрешали все проблемы, какие вставали на их жизненном пути. Раз, и готово - у нас-то не всегда было так же. Впрочем, и проблем у тех школьников не так уж много было... И я не зря так долго рассказывал про ту историю, случившуюся уже год или два назад, - теперь-то мы с Алехой вспомнили об этом снова. Потому что снова позавидовали тем книжным школьникам: мы-то ведь опять запутались в своих делах так, что, казалось, никакого выхода не найти.
Академики стали задумчивыми. Проблема захватила нас целиком, даже Леночка Голубкова морщила лобик в несколько раз сильнее, чем обычно. Желание управлять человеческой радостью укрепилось в сердцах членов "Биссектрисы" окончательно. Над проблемой думал каждый. И раз в неделю, по субботам, мы тайно собирались в нашем классе и докладывали о том, что каждый из нас успел уже придумать.
Окна класса наглухо зашторивались. Во-первых, для того, чтобы никто не мог видеть нас с улицы, во-вторых, если быть откровенным, - чтобы наши глаза не дразнило озеро, раскинувшееся у самой школьной стены, да еще не отвлекали внимания разноцветные фигурки футболистов, то и дело врывающиеся на тот участок футбольного поля, который тоже был виден в окно. В нашей школе, как и везде, учились пять дней в неделю, суббота и воскресенье отводились отдыху и спорту. По субботам школа была удивительно пустой, нас встречали и провожали только автоматические машины для уборки, производившие в этот день во всех закоулках школы особую недельную мойку.
Через три недели в шестом "А" безнадежно упала успеваемость. Леночка Голубкова, успевшая было исправить свою последнюю двойку по физике (ох уж эти законы Кувзьмина-Исаченкова!), получила сразу две по истории. Алеша не смог взять простейшего интеграла. Труба, о котором Галактионыч сказал как-то, что язык у него подвешен, как ни у кого, получил двойку на уроке литературы. Вдобавок даже сам наш уважаемый Президент впервые поплыл по астрономии. И не один, а вместе с Катей Кадышевой.
Несколько двоек по разным предметам получил и я, но вряд ли стоит рассказывать об этом подробнее. Вдобавок ко всему Толик Сергеев, очень задумавшись над проблемой и переходя при этом улицу, на наших глазах едва не попал под троллайн - прямо против школьных ворот. Когда он ступил на проезжую часть, улица была пустой. Ее можно было перейти раз десять туда и обратно. Водитель троллайна, не спеша совершавший свой маршрут, наверное, увидел Толика за сотню метров до остановки. Но Толик заметил водителя лишь в тот момент, когда машина затормозила прямо перед его носом - до последней секунды водитель надеялся, что Толик уступит дорогу. И лишь с Андрюшей Григорьевым ничего не случалось, и в школе он по-прежнему отвечал на любой вопрос с точностью метронома и аккуратно получал пятерки.
Галактионыч, наверное, терялся в догадках. И настал день, когда я увидел его вконец растерянным - другого такого дня еще не было. В тот день в начале первого урока вместо того, чтобы ответить как обычно на наше приветствие, он пробормотал:
- Ничего не понимаю... Меня вот только что спросили, почему никого из вашего класса уже полтора месяца ни разу не видели на футбольном поле. Ничего не не понимаю!
Мы стояли перед ним, не поднимая глаз. В классе было очень тихо.
- Ничего не понимаю, - проговорил Галактионыч в третий раз и тяжело вздохнул. - Садитесь...
8
Однажды утром городская газета вышла с портретом Галактионыча чуть ли не во всю первую полосу. Идя в школу, я видел, как люди везде ее читали.
Днем по всем каналам связи на школу обрушился поток поздравлений от бывших учеников Галактионыча - со всех концов света. А наш черед поздравить учителя с его стосорокалетием пришел вот только сейчас.
Когда в конце коридора мелькнул синий халат Галактионыча, Алеха покинул свой наблюдательный пункт возле двери и рванулся в класс.
- Идет! - прошелестело по классу.
Примерно так же, наверное, суетились на палубах матросы колумбовых кораблей после того, как один из них разглядел землю и довел суть наблюдения до сведения товарищей. Маленькая площадка перед кафедрой Галактионыча, на которой только что каким-то чудом размещались все академики, минус поставленный на часы Алеша, опустела в течение секунды. На кафедре в одиночестве остался огромный букет цветов. Букет алел, голубел, пламенел, желтел, чернел, белел - в нем были все цвета и все возможные их оттенки. Кто-то, убегая от кафедры на свое место, догадался в последнюю секунду зажечь на световой доске число, месяц и год, и ярко-красная надпись, размахнувшаяся на полдоски, была, вероятно, первым зрительным впечатлением Галактионыча, когда он появился на пороге. А мы к этому времени уже все стояли за своими столами в полном порядке.
Галактионыч на пороге остановился. Нам показалось - за секунду он успел взглянуть в глаза каждому. И сейчас я думаю, что в наших глазах он увидел что-то новое, необычное и улыбнулся нам только поэтому.
- Здравствуйте, академики, - сказал негромко Галактионыч.
Букет на кафедре алел, голубел, желтел... Мы все сегодня шли в школу с цветами.
- Спасибо! - сказал Галактионыч, улыбаясь все так же - и грусть и радость были в этой улыбке одновременно, - спасибо, ребята, - и быстро пошел к кафедре.
И улыбка на его лице осталась прежней.
Дни рождения бывали, конечно, у каждого из нас. И тогда папы и мамы, бабушки и дедушки дарили нам что-нибудь хорошее и умели еще сказать при этом что-то, отчего на сердце становилось легко-легко, словно включили вдруг Установку. И нам хотелось сказать учителю что-нибудь, чтобы он помнил эти слова, но мы вдруг онемели, и ни у кого, не только у одного меня, не было тогда в голове хоть сколько-нибудь путной мысли, которую можно было бы превратить в эти самые хорошие слова. Мы молчали, чувствуя себя неловкими и неуклюжими, но Галактионыч, как всегда, сам пришел нам на помощь.
- И не надо ничего говорить, - все так же негромко сказал учитель. - Я и так все хорошо понял, - он тронул цветы пальцами. - Спасибо...
С тех пор я много раз слышал, как говорят это слово "спасибо"; есть много способов его произнести и тысячи разных оттенков, с которыми оно воспринимается, но никто еще с тех пор не говорил мне это "спасибо" так, как сказал тогда наш учитель.
Мы сели. Каждый из нас не сводил с Галактионыча глаз.
Накануне мы задержались в школе допоздна: не сомневаюсь, что после этого некоторым пришлось даже иметь серьезные объяснения с родителями. Мы придумали не меньше тысячи предметов, которые могли бы подарить Галактионычу, но все это было не то, что надо.
Идея принадлежала Леночке Голубковой. Леночку осенило в тот самый момент, когда мы уже были близки к отчаянию. Алеха большими глазами ходил по классу, не глядя ни на кого из нас. Президент сидел молча, смотрел в дальний угол. Володя Трубицын забрался на подоконник, болтал ногами и насвистывал что-то грустное. И в этот момент Леночка наморщила лобик, подняла на нас свои синие глаза и даже не сказала, прошептала скорее:
- Ребята! А что, если мы подарим ему радость на целый день? Хорошее настроение?!
Леха даже ударил кулаком по столу - это было как раз то, что надо! Прежде, чем подарить радость всем, мы могли подарить ее только одному человеку. И какому!!! Это был и подарок и эксперимент одновременно, еще один шаг к нашей конечной цели. Алеха, по-моему, уже совсем собрался сказать Леночке что-нибудь одобрительное, но тут она выпалила:
- А на кафедру мы поставим букет. Красивый-красивый...
- Цветочки! - пробурчал Алеха презрительно.
...Галактионыч сидел за своей кафедрой. В глубине одного из ее ящиков была спрятана Установка Радости, настроенная на оптимальный режим работы. Галактионыч должен был испытывать сейчас бодрость, прилив сил, отличное настроение. Учитель улыбался нам из-за огромного букета.