Избранное

Мастерство Р. Тагора проявилось, в частности, в том, что он в своих рассказах представляет жизнь в движении, в поступательном развитии. Эта особенность ярко сказывается во многих, особенно женских, образах. Если трогательная Гирибала в рассказе «Свет и тени» еще только пробуждается к жизни как самостоятельная личность, то Колени из «Незнакомки» уже стряхнула с себя многие из омертвевших традиций, она социально активна, утверждает себя и мыслью и действием.

Тема, всегда бывшая для поэта актуальной — столкновение косности, застоя с потребностями живой жизни, — главный предмет внимания Тагора — автора миниатюр. С удивительной легкостью сочетая мотивы, почерпнутые из мифологии, фольклора, с заботами повседневной жизни, поэт создал целую серию произведений, жанровое определение которых затруднительно сформулировать. «Облако-вестник» и «Наш переулок» — это своего рода стихотворения в прозе, причем первое — отголосок классики, поэмы того же названия поэта Калидасы, а второе — реалистическая зарисовка. «Не в тот рай попал» — притча, размышление о смысле искусства в мире чистогана. «Как обучали попугая» — притча-сатира на калечащую, мертвящую систему образования и т. д.

«Голодные камни» — рассказ примечательный. Он и реалистичен, и сказочен, и романтичен. В основе его сюжета совершенно заурядное событие — встреча рассказчика и его родственника в поезде с неким весьма эрудированным незнакомцем. Автор строит рассказ по давно известной — не только в индийской, но и в других литературах мира — схеме: берется одна история, в нее вставляется другая, прямого отношения к первой не имеющая, но служащая пояснением каких-то мыслей или событий, содержащихся в первой.

Здесь, однако, такой связи нет — автор преследует иную цель. Дело в том, что в конце XIX века получили распространение теософские учения, имевшие цель «развивать сверхчувственные силы человека». Родственник рассказчика, увлеченный поиском этих сил, «пришел к убеждению, что наш спутник связан с потусторонним миром». Рассказчик — сам автор — скептически к этому относится, но, вполне реально обосновав ситуацию с опозданием поезда, знакомит читателя с одной из историй своего случайного попутчика. Это увлекательный рассказ в духе многочисленных произведений тогдашней бенгальской прозы, напоминающий новеллы «Тысячи и одной ночи», на которую попутчик не упускает случая сослаться и прямо. Переживания сборщика хлопковой подати, искусно переплетенные с нарочито ходульно описанными страстями, получают как бы разрешение, развязку в словах служащего у него Керим Хана. «Неужели и мне нет спасения?» — спрашивает попутчик Керима, и тот отвечает, будто цитируя саму «Тысячу и одну ночь»: «Спасение есть… только достичь его нелегко. Я расскажу тебе, как это сделать, но прежде тебе надо узнать историю персидской рабыни, жившей когда-то в этом дворце наслаждений. Нет в мире истории более удивительной и более печальной…». Но поезд подходит к станции, какой-то англичанин зазывает попутчика в свое купе, и все оказались лишенными возможности выяснить, кто был спутник, и услышать конец этой истории. Автор ссорится со своим родственником, уверовавшим в необычайные связи случайного попутчика с неземными силами.

Тагор изящно, остроумно, как Л. Толстой в «Плодах просвещения», посмеялся над увлечениями некоторых своих соотечественников теософией, спиритизмом.

Стоит отметить и то, что этот рассказ как бы символизирует собой кризис романтизма в бенгальской литературе. Тагор не избегал романтических мотивов, но в подавляющем большинстве рассказов он выступает мастером реалистической прозы. Как и многих других его современников, писателя остро тревожило разлагающее воздействие погони за богатством, этого неизбежного следствия развития буржуазных отношений, и особенно — в области искусства. Именно этот конфликт лег в основу сюжета рассказа «Художник», написанного в 1929 году. В этом высокохудожественном, занимательном произведении показано, что человеческая, творческая личность не может раскрыться во всех своих возможностях в мире чистогана. Чунилал, мальчик-художник, должен быть спасен, как говорит его мать, «от поклонения монете». Эту тему Р. Тагор неоднократно разрабатывал и в своей прозе, и в поэзии, и в публицистике, она волновала многих наших писателей, В. Гаршин раскрывал ее в рассказе «Художники», Н. Гоголь — в «Портрете».

С самого начала творческой деятельности Р. Тагор часто обращался к драматургии. Истоки его театра восходят к зрелищным народным представлениям, насыщенным песнями и танцами, к сюжетам, заимствованным из древних легенд, эпоса. Им было создано и несколько аллегорических пьес, одна из которых здесь представлена читателю. Само название ее — «Колесница времени» — связано с давней традицией «джатра» — не только бенгальской, но и общеиндийской — вывозом во время храмового праздника изображения божества на громадной церемониальной колеснице, покрытой резьбой и всяческими украшениями, причем вывозят колесницу, достигающую иной раз десяти — двенадцати метров вышины, сами верующие. К таким праздникам приурочиваются ярмарки, гулянья, представления.

Сюжет сам по себе не сложен, но символичен — колесница времени в назначенный час не может сдвинуться с места: ни брахманы, ни воины, ни министры не в состоянии привести ее в движение. Коль скоро остановилось время, не может продолжаться жизнь. Саньяси-подвижник прорицает гибель всему. Становится известно, что шудры — обобщенный образ тружеников — взбунтовались и решили сами сдвинуть колесницу времени. Все высокопоставленные персоны осуждают их, но является Поэт, в образе которого угадываются автобиографические черты самого Тагора, который объясняет знати неотвратимость закона времени. Воля шудр подчиняет себе колесницу времени, и она приходит в движение. Поэт провозглашает:

В заключение появляется Саньяси-подвижник и восклицает:

Так образно, аллегорически великий индийский поэт выразил в своей пьесе основной конфликт эпохи. Вряд ли случайно; что пьеса, первоначально написанная в 1923 году, получила новую редакцию в 1932 году, после того как поэт побывал в Советском Союзе и воочию убедился в том, на что способен народ, избавившийся от векового гнета.

Тагору всегда было присуще стремление поделиться с читателем своими идеями по актуальным вопросам индийской и мировой действительности, национально-освободительного движения, литературы, искусства. В жанрах художественной литературы он делал это образно, публицистика же писателя носила, в свою очередь, эмоционально-художественную окраску, что придавало выступлениям Тагора по политическим или социальным вопросам особенно большую выразительность. В данный раздел книги включены, во-первых, материалы, отражающие его давний интерес к социалистической идее («Социализм» — 1892, «Письма из России» — 1930); во-вторых, к изысканиям в области истории Индии и ее культуры («Центр индийской культуры» — 1928), имеющие важное значение для понимания мировой культуры. Все эти страстные, богатые мыслями, яркие работы объединяет тревога автора за судьбу человечества. Его публицистика и сегодня сохраняет свою актуальность. Гражданская совесть поэта не знала ни национальной, ни религиозной ограниченности.

Глубокую тревогу у поэта вызывали рост военной опасности, разгул фашизма, нападение Италии на Абиссинию, агрессия Германии и Италии против Испанской республики, Японии против Китая. Его всегда тревожило употребление во зло человеку великих достижений науки и техники. В 1932 году, накануне вылета из Багдада в Тегеран, Тагор прочел сообщение о том, как английские бомбардировщики стерли с лица земли несколько иракских деревень. Второй раз в жизни поднявшись на самолете, он записывает: «…как ужасна может стать такая отчужденность, если однажды понадобится обрушить сверху град разрушений на эту неопределенность, распростертую внизу. Кто здесь убийца, кто здесь жертва? Кто свой, кто чужой?» Поэт словно провидел чудовищные преступления американской военщины, обратившей в атомные пепелища Хиросиму и Нагасаки, заливавшей напалмом Корею, осуществлявшей «ковровые бомбежки» во Вьетнаме и лихорадочно ищущей все новые и новые средства массового уничтожения.