Страница 10 из 26
С сюсюканием и коверканием слов мы едва справились. Но на возрасте первоклассницы мы и остановились. Влипли мы крепко. И я поняла, что начинать надо вообще с азов — с дыхания: пока мы не уберем ком обиды в горле, моя дочь не сможет нормально говорить и читать. А пока она не может говорить без сбоев, она не сможет писать грамотно. Поэтому школьные трудности я также разделила на части и каждую часть обеспечила своими правилами жизни.
Этапы преодоления речевого регресса: дыхание
Итак, мы стали заниматься дыхательными практиками. В принципе, многие даже взрослые люди дышат таким образом, что при вдохе живот втягивается, а при выдохе наполняется. Конечно, правильное дыхание предполагает все с точностью до наоборот: при вдохе живот расширяется и наполняется воздухом, а при выдохе он втягивается. У моей дочери вдох был коротким, плечи поднимались и зажимали горло. Воздух застревал на уровне горла и до живота вообще не доходил. Следовательно, живот в дыхании не участвовал. При таком коротком вдохе в принципе говорить длинно и гладко невозможно. Поэтому речь ее была прерывиста, звуки не дотягивались, равно как и не договаривались и даже не допевались. Усиленный нажим на первые слоги и проглоченные последние слоги (окончания слов) — данная техника речи, чтения, пения кочевала от слова к слову. Естественно, такая внешняя речь не могла сформировать ни работу над каждым словом при письме, ни нормальное согласование падежей, окончаний и т. п.
После первых же занятий, я поняла, что занятия дыхательными практиками зависли в воздухе. Моя дочь первый вдох делала правильно, но уже на втором вдохе плечи опять поднимались и дыхание глубже не проходило, а живот, как полагается при вдохе, не наполнялся воздухом. Дело в том, что ребенку трудно действовать только из одного абстрактного понимания, что дышать надо правильно. Нужно было найти поверх «надо» интересный смысл правильного действия.
«Ах, флейта, флейта — продолженье горла» (Геннадий Жуков)
Проще говоря, ребенок будет упорно заниматься дыханием для чего-то, скажем, для того, чтобы играть на флейте. И мы стали заниматься дыханием для того, чтобы вытягивать нотки на флейте. Все сразу сдвинулось с плече-горловой стадии дыхания. Наша учительница — молодая девушка — объяснила и показала, как нужно дышать, чтобы флейта звучала и звучала красиво и сильно. Сначала моя доченька тянула нотку на флейте на два счета. Это очень мало. Но мы занимались. Через несколько недель моя дочь вытянула нотку на три счета. При этом я тянула ноту на 12–13 счетов. Мой пример вдохновлял дочь. А то, что мы вдвоем учили нотки и расположение пальчиков на клапанах флейты, вдвоем учились дышать, все это нас радовало и окрыляло. Сама флейта была окутана волшебством. А мы, играющие (это пока громко сказано, просто извлекающие из нее звуки) смотрели друг на друга сияющими глазами, особенно когда звуки получались чистыми в соответствие с октавами.
Этапы преодоления речевого регресса: обида
Параллельно с игрой на флейте мы прорабатывали обидные события из прошлой жизни моей дочери, до которых мы раньше и дотронуться не могли! Чем глубже дышала моя дочь, тем больше «открывалось» горло моей дочери. Чем больше счетов она держала нотку, тем больше удовольствия мы получали от игры на флейте, и тем ранимее и чувствительнее становилось воспоминание ее прошлой жизни. Несмотря на то, что моя любимая «железная агрессорша» стала более ранима, именно в такие минуты моя дочь могла хоть что-то рассказывать о том, что с ней происходило там, в далеком темном прошлом. И если раньше она просто давилась слезами, мычала и гыгыкала, то теперь слезы могли градом катиться по щекам и литься свободно. В такие моменты мы сразу вспоминали о правильном дыхании и смогли научиться сочетать глубокие вдохи и выдохи с градом слез.
Постепенно зажим в области горла уже не так сильно давил на мою дочь и речь, хоть и жутко сбивчивая (окончания по-прежнему глотались, а то и прихватывали всю вторую половину слова), стала возможна!
Проблески правды на пути прощения
Появились первые проблески правды. Если раньше моя дочь ловко придумывала себе прошлое и частенько фантазировала на эту тему, то теперь чаша весов стала колебаться в сторону ее истинных переживаний. Возможно, реально события происходили совсем не так, как рассказывала о них моя дочь. Я это учитывала, но для меня было важнее всего само чувство, само эмоциональное состояние дочки в настоящем времени. Мне было не так важно, хотели люди из прошлого обидеть этого ребенка осознанно или этот ребенок сам обиделся. Важна была только ее реальная обида. И самым главным был путь прощения. Я просила свою дочь простить всех людей, которые ее когда-то обижали. Мы не искали виноватых. Я пресекала любую версию того, что моя дочь была незаслуженно обижена и что все вокруг только и делали, что ей вредили. Я также пресекала разговоры другого плана, из которого мог быть сделан вывод, что моя дочь вела себя плохо и заслужила плохое обращение с ней и что люди правильно делали, что ее били и оставляли одну.
Я изначально не становилась ни на какую сторону этих «обидчивых» баррикад, потому что у меня была своя сторона — это наша настоящая жизнь с дочерью. Я осознанно не впадала в состояние справедливого гнева «как они могли!», хотя удержаться от этого было не просто. Конечно, получаемая информация меня и шокировала, и возмущала, и удивляла, но я стойко решила запретить себе оценку того, что произошло раньше с моей дочерью. Я была твердо убеждена в том, что для нас имеет значение лишь наше настоящее и то, с какой силой чувств моя дочь переживает свою прошлую жизнь. Именно в своих настоящих чувствах я и помогла своей дочери разбираться, смотреть на них, анализировать свое собственное поведение сейчас, а не впадать в злобу и ненависть к тем, кто не имеет сейчас никакого отношения к ее настоящей жизни. Я усердно просила свою дочь простить их. Не сразу, и не всех. А каждого и честно. Мы вместе пересматривали по возможности все болезненные ситуации из прошлой жизни дочери и прощались с ними.
Некоторое время моя дочь хотела на них злиться. Я это не поддерживала. И объясняла, что злость отравляет нашу настоящую с ней жизнь. Я много говорила о том, что у каждого человека своя правда, свой взгляд на то, что происходило давным-давно. И эти правды могут не совпадать. И мнения людей тоже расходятся по одному и тому же вопросу. Я никого не собиралась оправдывать — ни свою дочь, ни тех, кто был с ней рядом в прошлом. Я защищала наше настоящее как могла. Поэтому я считаю этот период нашей жизни — 4, 5, и 6 месяцы — самым тяжелым: мне приходилось 20 часов в сутки и семь дней в неделю быть психологом, психотерапевтом и лишь несколько часов в неделю на мою долю выпадала счастливая роль матери.
Однако и в этой части чаша весов колебалась и постепенно роль матери меня радовала все чаще и чаще. Пока не осталась роль воскресного психотерапевта. Уж не знаю почему именно воскресный день из прошлого моей дочери вонзился в наше настоящее истериками и агрессией, могу только догадываться. Но воскресенье мы взяли под особое наблюдение и старались как можно больше времени проводить в лесу, на плотине. Благо осень нас баловала, и мы с огромным удовольствием проводили все воскресные дни на природе: собирали грибы, разводили костер, просто сидели у воды, носились как угорелые по узким тропинкам желтеющего на наших глазах леса.
День рождения
Конечно, сам День рожденье был не причем. Но вот его ожидание было потрясающе эффективным способом поставить жирную точку в работе над регрессом и вздохнуть с облегчением или, по крайне мере, насладиться заслуженным отдыхом, пусть и недолгим.