Страница 13 из 17
Призраки являются откуда не ждешь.
Шаль, наверное, принадлежала не Изольде, а бабушке. Я сложила ее – мне пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя прикоснуться к ней, – и спрятала в шкаф.
Завтрак был скуден: чай и бутерброд. Анпогаки, анпогаки… Вяленая хурма не выходила у меня из головы.
Раиса могла бы наколдовать такую хурму. У нее хватило бы терпения и мять, и вымачивать, и подвешивать на веревочках. Рая любила готовить. «Любила» – неверное слово. Как многие хорошие хозяйки, бабушка неосознанно наделяла дополнительным смыслом все свои рутинные действия. Порезать яблоки, замесить тесто, обжарить лук – в этом было древнее шаманство, каждодневный заговор на благополучие и крепкую семью. В мытье полов привносился оттенок сакральности – где чисто, там и хорошо. Стирка оборачивалась магическим ритуалом: отмоется грязное, заплещутся на ветру белоснежные простыни, точно стяги. Да здравствует порядок, перед которым отступает хаос!
Чем сильнее сгущались тучи над нашей странной семьей, тем отчаяннее натирала бабушка Рая и без того блестевшие половицы, тем исступленнее выпекала блины и с какой-то безумной щедростью поливала их жидким медом – словно шаман, возносящий молитвы суровому божеству, чтобы тот смилостивился, отвел беду, ублаготворенный медом, блинчиками и накрахмаленными занавесками.
Не домашнее хозяйство это было, а камлание. Никто из нас тогда этого не понимал.
Может быть, один лишь Прохор.
Но он был слишком занят.
Дед испытывал нас, как будущий владелец испытывает щенков, прикидывая, из кого вырастет самая дельная собака. Однажды он едва не перешел грань – в тот день, когда мы все отправились на берег реки и Прохор затеял швырять в воду палку. «Вы должны опередить соперников! – заявил он. – Доплыть, схватить и вернуться обратно!»
И мы плыли, хватали и возвращались, а он хохотал на берегу и хлопал в ладоши.
Но это было придумано слишком грубо, слишком в лоб. Моя мать, узнав о нашем походе, едва не ушла из дома, подняв меня посреди ночи. Прохору стоило больших трудов ее удержать. И тогда он понял, что переборщил. Он ведь не ставил целью оскорбить нас – всего лишь развлечься.
Кроме того, ему всерьез хотелось выбрать себе внука. Лучшего из всех! Такого, которого он осыплет дарами, разовьет в нем способности. А тот продлит его славу, станет живым напоминанием о величии Тульского Зодчего.
Конечно, Прохор мог бы завести собаку. Но у собаки, даже самой умной и злой, все-таки не тот масштаб. Дрессировать человека гораздо увлекательнее.
Кое-кто из нас охотно принимал условия игры. А другие ничего не понимали и просто участвовали во всех предложенных забавах.
Лишь много позже я осознала, каково приходилось моей матери. С одной стороны, она прекрасно видела, что ее девочка – аутсайдер и в гонке за симпатию деда ей вряд ли светит победа. Но Прохор временами так явно выражал восторг моими способностями, что она начинала верить в лучшее. В конце концов, я была ловкой, крайне самостоятельной, много читала… Особенно последнее, по мнению матери, должно было подкупить деда. Как-никак писатель!
Сейчас мне смешно вспоминать об этом. В одном у меня нет сомнений: кто действительно вызывал его восхищение, так это Пашка.
У Пашки были темные жесткие волосы, крепкие скулы, хитрый взгляд. Что меня больше всего поражало (и, думаю, Прохора тоже), так это то, как такой сын мог вырасти у Вениамина с Тамарой.
Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их: тощий Вениамин с куцей бороденкой и гибкая Тамара с тонкими руками, унизанными медными браслетами. Вениамин в двадцать лет сменил фамилию и из Савельева стал Варнавиным. «Духовный практик Вениамин Варнавин» – звучит!
Еще в юности он ударился в самопознание, открывал чакры и чистил карму, долго стоял в разных не очень удобных позах на рассвете и на закате и в конце концов решил, что фамилия Савельев ослабляет его потенциал. Могу себе представить, в какое бешенство пришел Прохор. Он, конечно, выгнал Веньку и запретил приближаться к отчему дому.
Но – вот сюрприз! – Вениамину это не причинило ни малейших страданий. Любимый младший сын, обожаемый Раисой, вырос пофигистом и циником. На отцовские ценности он плевал, книг Прохора не читал, любовь его заслуживать не собирался. Венька жил в свое удовольствие. Уверена, он без зазрения совести брал деньги у матери, – дитя цветов и прочих растений, включая коноплю.
Рассорившись с отцом, он уехал в Питер и обосновался там. Хипповал, бродяжничал, просветлялся. Набрал учеников. Разогнал учеников. Проходил подозреваемым по какому-то мутному уголовному делу. Открыл свою школу, куда набирал беременных женщин и учил их впитывать дыхание земли. Когда беременные отрожали, создал группу для похудения после родов – в общем, довольно грамотно вел дела.
Одно время Варнавин подсел на наркоту, но потом ему встретилась Тамара, и ее гибкие змеиные руки обхватили его очень крепко. Как дедка, бабка, внучка, Жучка и кошка вместе взятые, она выдернула эту репку из гнилой ямы.
Через год они поженились.
Тамара называла себя художницей. Не припомню, чтобы хоть раз видела ее рисующей. Но у них обоих, как у многих бездельников, была крепкая практическая жилка, подсказывавшая, на каком из окрестных деревьев растут питательные бананы. Тамара красила волосы хной, рисовала на себе индийские татуировки, ходила босиком по росе и ставила на лбу бинди. Много курила, носила просвечивающие юбки-марлевки, звенела браслетами и потрясающе двигалась.
Когда я увидела ее в первый раз, то подумала, что это женщина-змея. Плавность ее движений была невероятной. Тамара не шла, а перетекала из точки в точку всем своим гибким худым телом.
Надо сказать, Венька, несмотря на то что напоминал тощий бурдюк с костями, тоже отличался пластичностью движений.
А еще обладал даром убеждения. Разумеется, он был пустослов. Но, во-первых, пустослов неглупый, то есть понимающий, кому можно предлагать по дешевке его набор жизненных истин, а с кем рядом лучше промолчать. Великое умение! Во-вторых, в его интонациях таилось что-то невероятно убедительное. Будь эта способность развита в Вениамине сильнее, я бы сказала, что он без пяти минут гипнотизер. Но, к счастью для окружающих, природа одарила его не слишком щедро, иначе группа «Путь Варнавина» насчитывала бы не триста человек, а триста тысяч.
Чем они занимались, толком никто не знал. Тамара рассказывала об их путешествиях по Средней Азии, по местам «силы». Маленького Пашку они сначала возили с собой, потом стали оставлять у друзей или особо приближенных учеников. Поездки за них оплачивали другие. У Тамары с Венькой всегда получалось устроиться так, что им кто-нибудь помогал. При этом обучение в школе Варнавина стоило немалых денег.
В целом эти двое жили как птицы: не пахали, не сеяли и снесли за всю жизнь одно яйцо, из которого вылупился мальчик Паша.
К деду с бабушкой его, как и меня, привозили последний раз совсем маленьким. Я нашла фотографию в альбоме. Тогда у Павлуши ещё были светлые, в отца, волосы, толстые щеки, подобающие трехлетнему человеку, и круглые вопросительные глаза.
Поразительно, что при таких родителях он вырос в цепкого, хитрого парня, внешне простоватого, почти деревенского, но всегда себе на уме.
А может, в этом и нет ничего странного. Игла нырнула на изнаночную сторону, протянула стежок в одно поколение и вынырнула снова, чтобы черты деда запечатлелись во внуке.
Мне вспомнились шаги, звучавшие ночью в мансарде.
– Надо установить лимит на призраков, – пробормотала я и пошла к лестнице.
Одна комната, вторая. Я отпирала двери, и меня встречала пыль и запах старого белья. Здесь царило запустение. Конечно, Раисе под старость было не под силу прибираться наверху. Вряд ли она вообще поднималась сюда.
Третья дверь отказалась распахиваться. За ней находилась комната, некогда стоявшая пустой – та самая, из окна которой я выбиралась на крышу. Я надавила еще раз. Повернула ключ и убедилась, что замок открыт. Рассердившись, толкнула сильнее. Дверь неожиданно подалась, словно ее дернули изнутри, и я едва не упала.