Страница 18 из 39
День за днем Локк осваивал тонкости умывания, одевания и кулинарии, заучивал заповеди ордена Переландро и правила поведения за столом, запоминал, что означают флажки на каретах и гербы на доспехах охранников, знакомился с историей Храмового квартала и его достопримечательностями.
Грамота, письмо и счет оказались самым сложным делом. На изучение этих премудростей отводилось по два часа в день, до и после сбора подаяний на ступенях храма. Вначале Локку пришлось изрядно потрудиться, запоминая тридцать букв теринского алфавита и с помощью груды фишек осваивая основы сложения. Он раз за разом повторял буквы и выводил их на дощечке, так что они ему даже снились. Отец Цеппи научил своего подопечного складывать буквы в слова – сначала короткие, потом подлиннее, – а затем показал, как составлять из слов простые предложения.
После этого каждое утро Безглазый священник оставлял Локку письменное задание, которое мальчик должен был сначала прочесть и лишь после этого приступить к завтраку. Когда короткие фразы больше не докучали Локку, ему пришлось заняться арифметическими задачами, записанными мелом на грифельной доске, – отец Цеппи требовал выполнять их письменно, а не в уме.
– Отними двенадцать от двадцати шести, – потребовал отец Цеппи однажды осенним вечером.
Ранняя осень в Каморре выдалась необычно приятной; горожане наслаждались теплыми ясными днями и прохладными ночами. В тот вечер отец Цеппи играл с Галдо в «погоню за герцогом», в перерывах между ходами задавая Локку задачки на сложение и вычитание. Все трое сидели за кухонным столом, под золотистым светом роскошной алхимической люстры, а Кало, пристроившись у кухонного комода, рассеянно перебирал струны обшарпанной мандолы, называемой еще дорожной лютней.
Локк старательно вывел цифры на грифельной доске, повернул ее к отцу Цеппи и объявил:
– Четырнадцать.
– Отлично! – кивнул Цеппи. – А теперь прибавь двадцать один к тринадцати.
– Вперед! – воскликнул Галдо, передвигая одну из фигур по клеточкам игральной доски. – Вперед, за короля Галдо, не щадя живота своего!
– Тут-то он голову и сложил, – ответил Цеппи, делая ответный ход.
– Пока вы там бьетесь не на жизнь, а на смерть, я подходящую песню вспомнил, – заметил Кало и, перебирая струны мандолы, высоким голосом негромко затянул:
Галдо кашлянул, задумчиво разглядывая фигуры на доске, и присоединился к брату; их голоса тут же сплелись в идеальной гармонии:
– Великолепное исполнение не делает лучше дурацкую балладу, сложенную глупцами в оправдание безумного старика, – поморщился Цеппи.
– Ее в каждой таверне поют, – возразил Кало.
– Так и было задумано, – сказал Цеппи. – Эта душещипательная песенка прославляет бессмысленную бойню. В свое время я был одним из этих трех тысяч, так что почти все мои старые друзья сейчас в сырой земле лежат. Лучше спой нам что-нибудь повеселее.
Кало задумчиво закусил губу, настроил мандолу и лихо затянул:
– О боги, где тебя этому научили?! – ухмыльнулся Цеппи.
Кало захохотал во все горло, а Галдо тут же невозмутимо подхватил следующий куплет:
Гулко хлопнула потайная дверь, ведущая в подземное логово Древнего стекла. Отец Цеппи вскочил из-за стола, а Кало и Галдо бросились к кухонным ножам.
Локк сполз с табуретки и прикрылся грифельной доской, как щитом; разглядев, кто вошел на кухню, он непроизвольно разжал пальцы, и доска с грохотом упала на половицы.
– Ох, а мы тебя так рано не ждали! – обрадованно воскликнул Цеппи.
Посреди кухни стояла Бет – подросшая, с темно-русыми волосами, собранными в хвост. Бет. Живая и невредимая.
– Не может быть, – ошеломленно пролепетал Локк. – Ты же умерла!
– Еще как может. В конце концов, я здесь живу. – Бет бросила к ногам коричневую кожаную сумку и, вытянув ленту из волос, тряхнула головой; русые пряди рассыпались по плечам. – А ты кто такой?
– Я… а ты меня не помнишь?
– Тебя?
Несказанная радость Локка сменилась горьким разочарованием. Пока он лихорадочно соображал, как лучше ответить, Бет, приглядевшись, удивленно воскликнула:
– О боги, да это же Ламора!
– Он самый, – подтвердил Цеппи.
– Вы и его купили?
– По дешевке. Обед в харчевне дороже обходится. Да, твой бывший хозяин мне его сам предложил, – улыбнулся Цеппи, с отцовской гордостью взъерошив русые пряди Бет.
Она почтительно поцеловала ему руку.
– Но все же говорили, что ты утопла! – не унимался Локк.
– Ага, – кивнула она.
– А почему тогда…
– У нашей Сабеты весьма любопытное прошлое, – пояснил Цеппи. – Чтобы объяснить ее исчезновение с Сумеречного холма, пришлось небольшое представление устроить, следы замести.
Бет… Сабета… За время, проведенное с Безглазым священником, Локк не раз слышал это имя и теперь чувствовал себя полным придурком из-за того, что сразу не сообразил, о ком идет речь. Но он ведь думал, что она умерла… Восторг, безмерное удивление, стыд и досада внезапно сменились жаром в животе: Бет жива и живет здесь, у Цеппи!
– А куда… а где ты была? – спросил Локк.
– Училась, – ответила Сабета.
– И как ученье? – полюбопытствовал Цеппи.
– Госпожа Сибелла говорит, что я, в отличие от прочих каморрских учениц, менее вульгарна и неуклюжа.
– А ты… э… значит… – промямлил Локк.
– Великая похвала в устах расфуфыренной старой грымзы, – заметил Цеппи, не обращая внимания на Локка. – Вот мы сейчас и проверим. Галдо, пригласи Сабету на бергамаску. Complar entant.
– Может, не надо, а? – заныл Галдо.
– Хороший вопрос. Может, тебя и кормить не надо?
Галдо торопливо направился к Сабете и отвесил преувеличенно церемонный поклон, едва не задев носом половицы.
– Досточтимая сударыня, я покорен вашими чарами. Не позволите ли пригласить вас на танец? Мой покровитель уморит меня голодом, если сочтет, что вся эта хренотень мне не по нраву.
– Как был мартышкой, так ею и остался, – улыбнулась Сабета.
Они с Галдо вышли на свободное пространство у стола.
– Кало, будь так любезен, обеспечь музыкальное сопровождение, – попросил Цеппи.
– Да-да, конечно, – кивнул Кало, провел рукой по струнам мандолы и начал играть быструю ритмичную мелодию.
Галдо и Сабета двигались слаженно, вначале медленно, а затем все убыстряя темп. Локк завороженно следил за сложным узором чинного танца – ничего подобного в тавернах не увидишь. Каждая фигура сопровождалась мерным четырехкратным стуком каблуков; танцоры сплетали руки, кружились, расходились, менялись местами, но все время отбивали четкий ритм.
2
Перевод М. Виноградовой.