Ваше благородие

— Что же все-таки послужило толчком?

— Я вам скажу, если вы, ваше благородие, ответите: зачем эта война?

— Одним словом не обойдемся, — ответил Бодров.

— Множеством тоже. Можем рассуждать с вами долго, но вопрос так и повиснет в воздухе. Никто, я подчеркиваю, никто конкретно не хотел войны, а она разразилась, да в таких масштабах, что потомки будут удивляться нашей глупости.

— Мы обороняемся. Защищаем свою землю от оккупантов, варваров. Вот нам война совершенно не нужна. Мы несем потери, подрывающие жизнестойкость страны, которые вряд ли полностью восстановятся за сотню лет.

— Это меня и шокировало. Кто позволил немцам рушить, убивать, грабить на чужой земле? Такое право присваивают себе лишь бандиты. Так я начал рассуждать: какое дело нам до русских, а им до нас? Ответа не находил. Говорят, Гитлер виновен. Но один он ничего не смог бы сделать.

— Господин капитан, о чем вы будете говорить солдатам, которые на холмах?

— Пока окончательно мысль не сформировалась.

— Настойчиво не предлагайте сдаваться. Вас сразу обвинят в предательстве. Что бы вы потом ни говорили, все будет пустым звуком. Расскажите о своих сомнениях, спросите, чего ради ваши солдаты оказались на нашей земле, убедите, что никому не нужна их гибель на этих высотах. Расскажите, как вы попали в плен, что обратиться к ним вас не принуждают.

— Вновь руководство отряда в сборе. Опять трудный вопрос: как проводить следующую операцию?

— Надо бы послушать пленного обер-лейтенанта, — предложил Мухов, — вдруг какую мысль подскажет.

Конвой привел пленного. Обер-лейтенант назвал фамилию, должность — он был командиром роты, — деловито уселся на предложенную табуретку. Говорил по-русски с трудом, но достаточно понятно для несложного диалога.

— Первый раз вижу русских офицеров так близко. Неплохо смотритесь, хотя и не так, как немецкие.

— За половинчатый комплимент спасибо, — ответил Бодров, — нам надо поговорить о делах. Где сейчас полковник Фогст?

— В Горобцах, вероятнее всего.

— У кого?

— У старосты поселка.

— Знаете, где живет староста?

— Нет. В поселке я не был.

— Есть у него охрана?

— Десять человек.

— Что бы вы сделали на нашем месте, чтобы очистить от захватчиков высоты?

— Я не считаю нашу армию захватнической. Мы несем свободу народам Украины и России.

— У нас нет времени вести дебаты с «освободителем» Украины и России. Хотелось бы послушать совета, как без потерь с обеих сторон выполнить задачу.

— Ничем не могу помочь. Я не предатель.

— Поставим вопрос по-другому. Как нам следует поступить, чтобы потерпеть поражение?

— Повторите ночную атаку. Шаблон — излюбленная тактика русских.

— Вас-то разгромили не по шаблону.

— Случайность.

— Чего вы не ожидали?

— Ночной атаки с отвлекающим огнем минометов. Но еще раз это вам проделать не удастся.

— А как удастся?

— Никак! Вы еще наплачетесь у этих высот.

Когда увели пленного офицера, долго смотрели на топографические карты, оценивая местность.

Прав, безусловно, обер-лейтенант, — нарушил молчание Шведов, — с шаблоном мы действительно наплачемся.

— Если военное искусство заключается в способности обмануть противника, нам надо заставить его поверить в то, чего мы не будем делать, — ответил Бодров.

— Если бы знать, что делать! — воскликнул Шалевич.

— Давайте пойдем от «нельзя». Нам нельзя атаковать без огневой подготовки. Иначе получится шаблон, на который рассчитывают немцы. То же самое с обстрелом одного опорного пункта минометами для отвлечения внимания от другого. Что остается?

Кроме как провести огневую подготовку по высоте, а затем атаковать ее, — ответил Мухов.

— Причем только одну, — уточнил Львов.

— На две у нас не хватит боеприпасов, добавил Ясгребин.

— Немцы рассчитывают на наши шаблонные действия, — продолжил мысль Бодров.

— А как они будут, действовать сами?

— Его же и побоятся, — ответил Шведов. — Как только начнется обстрел опорного пункта минометами, они, вероятнее всего, не станут сидеть и ожидать попадания снаряда в окоп, как это имело место прошлой ночью, а уйдут вниз, чтобы переждать огневой налет. На втором опорном пункте, который не подвергается обстрелу, напротив, немцы будут сидеть в готовности отразить атаку.

— К замыслу остается добавить одно, — подытожил Бодров, — исходное положение для атаки, как и прежде, у подножия высот, но следует его занять перед началом обстрела опорного пункта. Когда немцы побегут вниз для отсидки, они станут хорошо видимыми мишенями на фоне небосвода. Стреляй на выбор!

— Анатолий Алексеевич, остались ли неясности?

— На мой взгляд, если отказываться от повторов, то до конца. Немцы могут бежать от огня не обязательно до подножия, а остановятся где-то посредине скатов. Как только начнут в опорном пункте рваться мины, нам следует двинуться вперед и идти до того момента, когда появится противник. По меньшей мере — метров пятьдесят-семьдесят.

— А если фрицы будут сидеть в окопах, как сурки в своих норах, что тогда? — спросил Шалевич.

— Тогда минометы продолжат обстрел опорного пункта до окончания боеприпасов, — ответил Бодров.

— На час работы мин хватит, — заверил начальник артиллерии.

— После этого, — продолжал командир отряда, — ударная группа начнет сближение по вчерашнему сценарию.

— Повтор? — завертел головой Шалевич.

— Не совсем. Лишь до огневого соприкосновения с противником. Дальше — стоп! Атаковать не будем. Побережем людей. Если немцы пожелают контратаковать, мы их огнем с места перестреляем. Не получится — отойдем. Спешить нам некуда. Немцам надо поторапливаться, у них сейчас проблем во сто крат больше, чем у нас.

— Да уж! Не позавидуешь.

— Какой опорный пункт стоит на очереди? — спросил Шведов.

— С северной стороны поселка. Резервная рота во втором эшелоне на случай прорыва противника.

После определения замысла Мухов проинформировал о результатах блокирования опорных пунктов. Наши действия оказались неожиданными. В дневное время на рубеже блокирования были задержаны четыре группы местных жителей. Две по три женщины, все несли в мешках хлеб для немцев, а две — четырнадцати-, шестнадцатилетние пацаны возвращались с холмов, на которых велись ночью боевые действия; каждый нес по шесть немецких автоматов с полным комплектом боеприпасов и по десятку гранат.

— Вовремя мы спохватились, — улыбнулся Шалевич.

— Пожалуй, дали промашку, — заметил командир отряда. — Нам не следовало покидать поле боя до утра. Ночной сбор оружия в спешке, как видите, не гарантирует стопроцентный результат. Сколько групп с оружием мы не задержали? Не исключено, много. Оружие это нам предстоит искать потом в Горобцах.

— Товарищ Шалевич, — обратился Бодров к замполиту, — впредь вопросы сбора оружия на поле боя и других трофеев входит в ваши обязанности. Не следует нам заниматься пособничеством в вооружении бандитов. Всыпят за такие упущения по первое число.

— В нормальных полках есть начальник вооружений, — ворчал Шалевич, — его это дело.

— Как только у нас будет полк и появится такая должность, перепоручим.

— Что будем делать с задержанными?

— Передадим в военную прокуратуру.

К вечеру стихло. В округе повисла тревожная тишина. На вершинах холмов ни огонька, ни звука. Стараясь не производить шума при движении, подразделения первой ударной группы с наступлением темноты приступили к выдвижению в исходное положение. Начали сгущаться тучи, повеяло сыростью. Бойцы надели плащ-палатки.

В это время Сергей с Шалевичем опрашивали задержанных. Женщины, молодые особы, в один голос утверждали: хлеб несли немцам по приказу старосты, кто выпекал буханки, они не знают, до этого случая в подобных рейдах участия не принимали. Есть ли у немцев продукты питания, женщины тоже не знали.

— Вы обратили внимание, Лев Герасимович, на их глаза-буравчики? Ни единой искорки раскаяния в них. Надо с каждой побеседовать в отдельности, авось что-либо выведаем. Займись ими, я поговорю с ребятами.