Ваше благородие

— Нет. Но знали, что обед необходимо готовить лишь на оставшихся в полку людей. Начпрод сказал, на сколько человек. Ужин готовили на всех.

— А о ночной операции в населенном пункте спустя некоторое время?

— Тогда мы ужин не готовили. Я спросила у фельдшера Тамары, почему ужина не будет, а она ответила, что с вечера роты начнут потрошить, как она сказала, села.

— Чем закончилась эта операция?

— Этого я не знаю. Утром народ пришел на завтрак с настроением, с аппетитом съели все, что мы приготовили. Для нас это самая высокая оценка.

Побывал Довженко в расположении батальонов. Побеседовал с поварихами, но они ничего нового не добавили. Узнали, будто едут к морю, ликовали. О том, что подразделения будут проводить операцию на рынках Одессы, никто им не говорил. Запомнили день потому, что обед не готовили, отдыхали. А то, что роты в спешке покидали расположение, так они ежедневно строятся после завтрака и убывают, а куда — им знать не положено.

— Кто тогда снимал пробу? — спросил Василий Иванович у поварихи первого батальона.

— Командир батальона.

— Почему не фельдшер?

— Ее не было. Появилась, когда подразделения уже убыли. Боялась, что опять будут убитые и раненые. Хотела ехать туда, где бойцы, но командир полка не разрешил. Переживала.

В большой землянке-общежитии размещаются женщины полка. Только фельдшеру Шведовой разрешено жить с мужем отдельно. Оперативнику не приходилось бывать в женских общежитиях. Теперь по делам расследования ему предстояло это сделать. Блиндаж блиндажом, но женский! С заметной робостью переступил порог, навстречу поднялась миловидная девушка.

— Дневальная по общежитию, — представилась она.

Довженко огляделся. В мужских землянках бойцы спят вповалку на соломе, застеленной байковыми одеялами, или вообще без таковых. Здесь места отгорожены друг от друга простынями, в каждой такой нише топчан, матрац, покрытый простыней, заправлено одеяло, узкой полоской уходящее под подушку. Чисто. Чувствуется запах дешевого одеколона, пота, развешенного белья — словом, видно, что тут живут женщины. Он прошелся по центральному проходу, дневальная говорила, кому принадлежит та или иная ниша.

— Каков у вас режим проживания?

— Все обязаны ночевать здесь. Посторонним вход запрещен. Дневальная лично докладывает каждое утро коменданту о результатах службы.

— Ну, а вечером, например, можно отлучиться?

— Лишь на короткое время и с обязательной постановкой в известность дневальной.

— У кого из женщин есть знакомые мужчины, с которыми они встречаются?

— Запрещено.

— Но ведь народ молодой, запреты, как правило, бессильны.

— Ну знаете… — замялась дневальная.

— Кто-нибудь отлучался вчера вечером?

— Мне бы не хотелось говорить.

— Я же из СМЕРШ, а мы обязаны знать все обо всех. И разговор этот лишь между нами.

— Фельдшер Тамара уходила сделать контрольный обход раненых.

— А когда она его делала в другие дни?

— Сразу после ужина. Вчера решила сделать попозже. Она ведь откомандирована в Одессу, зачем понадобился обход здесь, не пойму.

— Не иначе дружок завелся?

— Да знаете…

— Ну, ну. Говорите.

— Видела однажды с кем-то из шоферов, она стояла под деревом.

— В обнимку? — улыбнулся оперативник. — Про любовь, не иначе, толковали?

— Нет. Просто стояли рядом. О чем говорили — не слышала.

Из женского общежития Довженко направился в автопарк. Это был простой навес, закрытый со всех сторон плетнем. Строился он когда-то для стоянки и ремонта тракторов. Немцы стены завесили брезентом. Пропитанный маслами и укатанный до блеска пол казался покрытым свежим асфальтом. Здесь ремонтируют автомашины. Отсюда они выезжают на обкатку, здесь же работают стажеры. Был старший механик, но после ранения Николая Дмитриевича мастерская — вотчина механика. Он единолично дает «добро» на выход автомобиля из ремонта, закрепляет за шоферами готовый к эксплуатации транспорт. Но командира роты или механика на месте не оказалось.

— Где механик? — спросил оперативник у молодого чумазого человека в темном комбинезоне ремонтника.

— Машину обкатывает. Никому не доверяет столь важное дело.

— На самом деле работа ответственная?

— Ерунда. Каждый шофер может это сделать. Часа два уже, как укатил.

— Всегда так долго?

— Нет. Несколько дней назад тоже отсутствовал часа три. Встретил по пути полковой медпунктовский автобус, что-то у того поломалось, помогал устранять неисправность.

Побывал оперативник в общежитии технарей. Здесь все по-мужски. Отделена байковыми одеялами лишь лежанка механика. Она в самом дальнем углу. Режим упрощенный, но после ужина выход лишь с разрешения дневального.

— Кто вчера вечером уходил из землянки? — спросил Довженко у бессменного по причине травмы левой руки стража порядка в общежитии.

— Кроме механика — никто. Почти всей группой играли в «очко».

— Под деньги?

— Нет. Просто для интереса, кому чаще всего везет.

— Одно расстройство это «очко», по себе знаю.

— Не «очко» плохо, а перебор, — глубокомысленно изрек дневальный.

— Скажи, знаток картежной игры, не завелась ли у вашего механика подружка, ради которой он нарушает установленный в полку режим.

— Фельдшерица вскружила ему голову. Красивая, стерва. Изведется он.

— Жаль парня?

— Какой ни есть, он начальник.

— Холостяк?

— Была у него семья, но когда наши наступали, бомбили, погибла она, а сам по демобилизации попал в армию. В Тамаре хочет душу растопить. Но… — махнул рукой дневальный. — Сварганил себе мечту, а зря. Красивые любят лишь себя.

— Вы друзья, коли знаете такие подробности?

— Вместе по мобилизации попали в армию. Иногда делимся друг с другом переживаниями. Правда, у меня их поменьше.

Познакомился Василий Иванович с личным делом механика. В автобиографии, написанной собственноручно, факт гибели семьи во время бомбежки советской авиацией не значился, указывался адрес ее проживания. Проверка по линии контрразведки подтвердила данный факт. «Есть основания полагать, — отмечалось в ответном послании местного отделения НКГБ, — что интересующая вас личность является членом подпольной организации ОУН».

Вечером Довженко вновь встретился с Бодровым, сообщил о результатах расследования факта покушения, возникших по этому поводу подозрениях.

— Не должно бы, — отметил Сергей. — Правда ведь? — обратился он к вошедшему Шведову.

— Сущее наказание она, а не женщина, суется в чужие дела, просят ее об этом или нет, но… А впрочем, черт ее знает, — развел руки Анатолий.

— Надо как-то проверить. Хотя подпись под радиограммой «Пистолет» совершенно к ней не подходит.

— Давайте вспомним, какие пистолеты сейчас в ходу. Возможно в их названиях есть какой-то смысл.

— Стечкина, тэтэ, парабеллум, вальтер, браунинг, — начал перечислять Шведов.

— Ровным счетом ничего, — сказал Довженко. — Тэтэ как расшифровывается?

— Тульский Токарева. Но под этой аббревиатурой можно понимать что угодно. Например, Тамара Тропинка.

— Стоп! — остановил рассуждения Анатолия оперативник. — Не это ли ответ на вопрос?

— Вполне возможно, оттого позывной такой странный, неподходящий для женщины.

— Но это догадки.

— Откуда она взялась?

— Прибыла из отдельной роты медицинского усиления после госпиталя, — ответил Бодров, — там у нее осталась подруга Рая. Подразделение не так далеко от нас. Привести бы подружку сюда, их встреча позволила бы прояснить многое.

— Повидаются после долгой разлуки и спасибо не скажут, — усомнился Шведов.

— Будь что будет, но завтра же с утра еду! — воскликнул Довженко.

Слово свое он сдержал и назавтра к обеду сидел с фельдшером Раей в землянке Бодрова. К этому времени командир полка вызвал к себе Тамару.

— Мне что делать? — спросила Рая.

— Ровным счетом ничего, — ответил оперативник. — Сидите и смотрите на всех, кто сюда войдет. Если увидите знакомое лицо, скажите.