Ваше благородие

— Кавригин сказал, кому нужны сведения. Рады были помочь. Живем мы по-прежнему в постоянном напряжении. Оперативная работа тебя вряд ли интересует. Вас помним. Ирина сильно переживает. До сих пор ходит поникшая.

— Передавай привет от меня. Я тоже помню свою радистку и милого человека. Привет также Роману, Марии, Людмиле.

Вскоре четвертая группа со своими пожитками засеменила к выходу. На виду у всех Ивана посадили в «виллис» и с охраной увезли «для проверки документов». На прощанье он сказал, что среди задержанных на второй барахолке находится Роман. Бодров тут же направился освобождать оперативника.

После встречи с Романом, прошедшей по сценарию первого фильтрационного пункта, Сергей смотрел в окно на школьный двор, откуда только что ушли местные жители, задержанные без документов. На дереве, стоявшем напротив, затеяла драку пара воробьев, не обращая внимания на человека. Неизвестно, чего не поделили, но бились всерьез. Пух летел в разные стороны, цеплялись за ветви растопыренными крыльями, отстранялись, вновь наскакивали друг на друга.

«Этим-то чего нужно, — размышлял он, — лети себе куда пожелаешь, хочешь — в А, хочешь — в Б или…»

Ускользала вдруг возникшая мысль. Бодров силой воли заставил себя возвратиться к ней: «В записке СМЕРШ значилось, что невыявленная радиостанция передала сообщение в адрес «Ка», пока неизвестная говорливая женщина тоже назвала местом проживания «Ка».

Через минуту Сергей уже мчался на первый фильтрационный пункт. Не заходя в свой кабинет, направился к представителям контрразведки СМЕРШ, высказал офицерам подозрения относительно совпадения адресатов «К». Тут же привели женщину, успевшую преобразиться до неузнаваемости. Это была уже тихая, скромная, застенчивая особа, робко смотревшая невинными глазами на контрразведчиков. Однако, увидев рядом с ними Бодрова, демонстративно отвернулась, поджав губы.

— Гражданка Бирюлькина, так она назвалась, — повернулся оперативник к Сергею. — Когда вас возили по городу в поисках собственного жилья, вы говорили, что живете по адресу «Ка». Что сие означает?

— Брякнула с испугу сама не знаю что.

— С испугу говорят обычно правду, а потом начинают придумывать всякое. Вы сейчас тоже прокручиваете в мыслях варианты, как бы соврать так, чтобы мы поверили.

— О господи! Опять неудачно пошутила. Сказала, чтобы офицер не приставал с расспросами.

— Вы имеете в виду сержанта? — поправил говорившую Бодров.

— В званиях военных не разбираюсь.

— А кто «Пистолет»? — спросил Сергей, помня о подписи под радиограммой.

— М… Я знаю, что такое пистолет, а не кто такой.

— Умничаешь, подруга. Покопайся в своих мозгах, для тебя важно вспомнить как про «Пистолет», так и про «Ка», — сказал оперативник.

— Умному много думать не к лицу, на то он и умный. На лету схватывает.

— Кстати, нам известно, что такое «Ка». А коли не говоришь, значит, есть какая-то тайна. Откройся, так или иначе мы узнаем, в чем смысл и где зарыта собака, — настаивал оперативник.

— Там многое что зарыто, — не поняла женщина двойного смысла сказанного.

— Выходит, в этом «Ка» что-то зарыто? А говоришь, будто не знаешь, что это такое?

— Были бы поумнее, догадались бы.

— Спасибо за комплимент, старая.

— Какая я старая, — оскорбилась женщина. — Пошли вы куда подальше. Продолжать разговор с вами у меня пропало желание.

— Ваше «Ка» расшифровывается как «катакомбы», — заметил Бодров.

Женщина метнула на него быстрый взгляд, молча опустила голову.

Вечером того же дня командир полка докладывал начальнику войск о результатах проведенной операции по сплошной проверке документов на барахолках Одессы, о том, каким образом удалось выяснить, что означает «К» в записке СМЕРШ.

— Все просто, — говорил он. — Неизвестный «Пистолет» передал в катакомбы сообщение о проведении операции, люди, которые там укрываются, не появились на барахолках. Когда вновь там оказались, мы провели облаву.

— Удалось все-таки обмануть этого самого «Пистолета». Кличка какая-то странная, — заметил генерал, — несерьезная. Была бы, например, «Динамит» — звучит! — улыбнулся он.

От ротных дел отвлекла Сергея Наталья Шведова. По телефону она сказала, что по ее просьбе приезжала госпитальная военно-врачебная комиссия для освидетельствования находящихся на излечении в полковом медицинском пункте раненых.

— Что сказали по поводу отца?

— Врачи признали его и еще трех красноармейцев негодными для военной службы.

— Как теперь с ними поступим?

— Документы оформлены, пусть едут по домам. Там долечатся быстрее.

— Каков прогноз у отца?

— Два пальца работать будут, остальные в воле божьей.

И вот сержант Бодров в кабинете у командира полка.

Доложил о прибытии по форме. Тут же смахнул навернувшуюся слезинку. Молча придвинул стул, уселся напротив сына с затуманенными глазами. Не мог слова произнести. В расстроенных чувствах пребывал Сергей. Обоим хотелось просто смотреть друг на друга, неизвестно ведь, когда теперь придется увидеться.

Сын достал из сейфа совместно начатую бутылку коньяка, разложили нехитрую закуску.

— Давай, дите мое, выпьем, чтобы встреча эта не была последней. Хотел послужить с тобою до конца войны. Получилось по-глупому.

— Па! Так случилось, не терзай себя. Что впереди, неизвестно, а сейчас ты домой возвращаешься. Домой! К самым близким нам людям! Вижу тебя: сидишь на нашем порожке, на коленях Димка, рядом мама и Лида. Пришли мне такую фотографию.

— Закончится война, возвратишься к нам?

— Па! Выбрал я дорогу кадрового военного сам. По ней мне идти.

— Скажу как на духу, твоя она. Даже не представляю иного. Добился ты многого, дай бог на этом не остановиться. Находясь рядом с тобою, видя каждый божий день, я был самым счастливым человеком среди миллионов бойцов на фронте. Вряд ли есть подобный случай, кому еще так повезло. Грустно и одновременно радостно расставаться. Имейся выбор, остался бы с тобой.

— Когда ты был рядом, увереннее чувствовал себя.

— Душа болит об одном. Скажи, сынок, может ли кто быть для тебя ближе и дороже Димкиной матери хотя бы в будущем?

— Нет.

— Так я внуку и скажу.

— Передай.

— Есть ли какие задумки, скажем, на конец войны?

— Ты от меня требуешь больше, чем я могу. Дожить бы до него.

Утром следующего дня Сергей на своей машине с охраной повез отца в Одессу. Только что начала функционировать железная дорога. Первые поезда до Москвы шли без расписания, по возможности. Плешаков сумел выяснить, когда пойдет очередной. Билеты давали по воинским требованиям и за деньги, но без указания мест, потому и посадка представляла собою штурм вагонов. Предстояло приехать в город пораньше, чтобы захватить среднюю полку еще на месте стоянки состава.

Как ни спешили, а завернули к берегу моря.

— Не могу же я не повидать его. Мне надо потом рассказывать Лиде, внуку да и матери, что такое море. Вадим и деды тоже не видели.

Николай Дмитриевич несколько минут стоял у самой кромки воды молча. Легкий бриз рябил поверхность, маленькие волны бежали к берегу, не нарушая тишины. Потом из пучины поднимался широкий вал и вода далеко катилась пеной на берег. И так раз за разом. Казалось, море дышало, вздымаясь грудью и опускаясь.

— Да-а!.. — протянул он. — Понять его немыслимо.

— Па, надо ехать, время поджимает.

— Еще одна минута…

Николай Дмитриевич встал на небольшой гладкий камень, зачерпнул пригоршню воды, плеснул в лицо.

— Теперь все! Познакомился.

Подъехали к вагонам, когда паровоз уже прицепил состав. Миловидная проводница пропустила раненого, указала на полку рядом со своим купе.

— Здесь потише будет.

— До свиданья, па!

— Будь здоров, сынок!

Только и успели попрощаться, поезд тронулся. Сергей подъехал к вокзалу, вышел на перрон, но в людской круговерти увидеть отца не удалось. Дождался, пока в клубах черного дыма поезд скрылся за поворотом.