Холодные сердца

– Господи боже, – сказала она. – Кажется, она совершенно завалена.

– Дай-ка я попробую. – Молли прислонилась своей тоненькой фигуркой к двери. Она толкала ее спиной, боками, руками.

– Не открыть, – сказала она, повернувшись к Мэг. – Как это возможно? Как она затаскивала все внутрь, если мы не можем даже открыть дверь?

Мэг пожала плечами.

– Это не поддается здравому смыслу. Твоя бабушка была очень странной женщиной.

– А где комната Бет?

– Вот здесь, за этим углом, – сказала Мэг.

Она шла по стенке, оставляя следы своих рук на пыльных обоях.

Лучшие обои от Лоры Эшли с бледно-зелеными магнолиями все еще носили на себе следы ее детства: линии фломастеров и наполовину разорванные наклейки. Вот она, комната Бет, до сих пор с табличкой, купленной в сувенирной лавке в Уэстон-сьюпер-Мэр.

Комната Бет. У обеих девочек были такие таблички. Мэг до сих пор помнила тот восторг, с которым они бегали глазами по витрине, и да! Они нашли табличку с именем «Мэган»! (В магазине, правда, не было табличек с именами Рори и Риза, но близнецы были слишком маленькими, чтобы расстраиваться из-за этого.) Девочки приклеили к своим дверям таблички скотчем. Со временем Мэг по какой-то причине сняла свою табличку, и та разломилась пополам у нее в руках. Она выбросила ее, никогда больше не вспоминая. До этого момента. Внезапная, мимолетная мысль о том, что когда-то все они были счастливы. Даже Риз. «Невозможно, – подумала она, – невозможно». Бет же никогда не снимала свою табличку, словно застряв в прошлом и не развиваясь, как эмбрион, заспиртованный в банке. Дверь была чуть приоткрыта, и, заглянув внутрь, Мэг ничуть не удивилась: все те же груды барахла. Окна были занавешены грязными занавесками, покосившимися на одну сторону и потому пропускавшими внутрь только лишь небольшой луч света. Шкаф Бет стоял слева от двери. Его дверцы широко распахнулись, выставляя напоказ одежду сестры: старые наряды, которые она носила, когда еще что-то значила для Мэган. Когда она была ее сестрой. Телефон Мэг внезапно зазвонил. Она взглянула на экран. Билл, слава богу.

– Здравствуй, дорогая. Мы приехали!

– Боже, – сказала Мэг, вычеркивая из головы один из своих смертельных страхов. К счастью, вторая половина ее семьи не погибла в авиакатастрофе на пути из Гатвика в Берн.

– Как прошел полет?

– Прекрасно.

– А как мальчики?

– Мальчики! – Она услышала, как муж окликает их. – Мама спрашивает, как у вас дела!

Мэг улыбнулась, услышав, как три тоненьких голоска хором заявили, что у них все хорошо.

– Небольшая проблема с багажом, – произнес Билл. – Доехали только три пары лыж. Застряли тут на полтора часа. Пришлось немного поскандалить.

– Боже, только не со швейцарцами. Не надо было так, они этого не любят.

Билл рассмеялся. Звук его смеха успокоил Мэг. Как далеко все это было сейчас: теплый, мягкий, шумный Билл, трое ее озорных рыжеволосых веснушчатых мальчишек, их объятия, чистота и лоск швейцарского аэропорта, четыре добротно упакованных чемодана с одеждой, пахнувшей домом. Ее домом.

– Хочешь поговорить с папой? – спросила Мэг у Молли.

Молли пожала плечами и кивнула головой.

– Молли хочет поболтать с тобой. Погоди, погоди. Нет, расскажу потом, да, мы уже здесь. Все расскажу позже. Люблю тебя. Всех вас люблю. Я позвоню, когда мы с Молли доберемся до отеля. Да-да. Люблю тебя. Пока.

Она передала трубку Молли и ужаснулась возвращению в этот мир: от чистоты и любви к хаосу, грязи, одиночеству и смерти. От тишины у нее зазвенело в ушах. Это была не тихая провинциальная тишина, но безмолвный ужас этого дома с его глухими окнами и стенами. Казалось, будто ее с головой накрыла какая-то пелена.

Апрель 1995 года

Где-то зазвенел будильник. Но не ее. Ее звенел громко и пронзительно. А этот больше гудел, чем звенел. Она открыла глаза и огляделась. Десятки коробок. Окно занавешено простыней, поскольку у них еще не было занавесок. Широкое округлое зеркало стояло около дальней стены, отражая двух человек на только что купленном диване-кровати, один из которых спал полусидя, повернувшись к ней, а другой лежал. Тот человек, который спал полусидя, выглядел каким-то потрепанным. Мэган поправила волосы и зевнула. Звук будильника становился все громче. Это был будильник Билла.

Она слегка толкнула человека, устроившегося рядом с ней, и произнесла:

– Билл, вставай. Твой будильник звенит. Достань его и выруби.

Билл открыл один глаз и тут же закрыл его. Он улыбнулся и уткнулся в округлый живот Мэган.

– Билл! – снова сказала она. – Он меня раздражает! Сделай что-нибудь!

Он слегка застонал и отпрянул от нее.

– Ты уверена, что это мой? – устало спросил он.

– Конечно твой, неужели не узнаешь звук?

– Что-то я не помню, чтобы мой так гудел.

Он встал с кровати, и Мэг наблюдала, как он, голый, спотыкаясь, шел сквозь кучу нераспакованных коробок. Она весело улыбалась, глядя, как он по очереди прикладывал ухо к каждой коробке.

– Ты выглядишь забавно, – заявила она.

– Еще бы. Ты могла бы и помочь, – ответил он.

Мэг отодвинула одеяло и указала на свой приличных размеров живот.

– Это освобождает меня от всего на следующие три с половиной месяца.

– От всего?

– Да, от всего.

Ребенок был ими не запланирован. Ей было всего двадцать четыре. Вместе они всего пять месяцев. Смешной срок.

Но Мэган всегда хотелось иметь большую семью, минимум четверых детей. Так что, чем раньше они начнут появляться на свет, тем лучше. Она поняла это с того самого момента, когда тест показал две полоски. Несмотря на свой возраст, Мэг была уже довольно взрослой и много чего повидала: вечеринки до рассвета, два парня, с каждым из которых она встречалась достаточно долго, и десять мимолетных увлечений. Она пробовала наркотики, но все же предпочла алкоголь.

Она напивалась до беспамятства и в итоге решила все же воздерживаться и от него. Могла приготовить жаркое, написать своему банковскому консультанту, у нее была машина, которой она умело управляла даже на шоссе.

А потом появился Билл. Биллу было тридцать два, он владел собственной галереей, он был разведен и выплачивал ипотеку. А и еще он уже начал лысеть. Конечно, кто-то скажет, что двадцать четыре года – рановато для того, чтобы обзаводиться детьми. Но для Мэган и Билла все получилось очень кстати. Поэтому Билл продал свое бывшее любовное гнездышко с кроваво-красными стенами и мебелью с расцветкой под зебру над парикмахерской на Меловой улице и купил двухкомнатную квартиру с садом неподалеку от парка Тафнелл. Он расстался со всем этим легко и без сожалений. И в это прекрасное утро Прощеного воскресенья они впервые проснулись вместе. Билл принял гордую позу.

– Ага! – произнес он с дурацким выговором. – Наконец-то заряд обнаружен! У меня есть полминуты, чтобы обезвредить его до взрыва.

Он разорвал скотч и вытащил будильник из коробки.

– Вот так, – сказал он, вернув покой в их комнату, секунду назад сотрясавшуюся от беспощадного гула. – Извини.

– Ничего страшного, – улыбаясь, ответила Мэган.

– Надо же, моя бывшая меня бы уже съела за такое. Ты такая спокойная и замечательная. Прошу тебя, оставайся такой всегда.

Мэг нравилось, когда Билл упоминал о своей бывшей жене, поскольку он никогда не отзывался о ней хорошо. Она никогда не встречала ее, но эта особа представлялась ей похожей на Круэллу де Виль. Ее звали Мишель. Она вышла замуж за своего босса и теперь жила в Испании, оставив лишь свою тень в жизни Мэган. Вдруг зазвонил телефон, и Мэг с Биллом переглянулись.

– Наш первый телефонный звонок! – торжественно заявила Мэг, наклоняясь, чтобы достать телефон. – Кажется, я знаю, кто это.

– Счастливой Пасхи!

– И тебе! – ответила Мэг, снова опустив голову на подушку и зажав телефон плечом. – Это Бет, – шепнула она Биллу, который понимающе кивнул и направился в ванную. – Как твои дела?