Сердце зимы

Хани потерла отяжелевшие веки. Отчаянно хотелось спать. Нескольких часов отдыха в седле хватило, чтобы немного прийти в себя, но сейчас телом начинала овладевать боль. Она шевелилась и будто жила под кожей собственной жизнью. Но Мудрая, похоже, не собиралась торопиться, и надежда на скорый отдых постепенно издыхала.

– Не клюй носом.

Хани почувствовала, как Мудрая потрясла ее за плечо. Вскинула голову, поздно понимая, что все-таки задремала, и покраснела. Чтобы немного разогнать дремоту, как следует ущипнула себя за кончик носа – так, что аж слезы выступили. Фокус, подсмотренный у старшего брата.

– Я сварила зелье, пей, – Мудрая протянула тяжелую кружку, из которой разило не лучше, чем из выгребной ямы. Видя, как гостья морщится, настойчиво повторила: – Пей.

Хани поднесла кружку ко рту и в несколько глотков осушила ее. Она старалась не дышать, даже зажмурилась, а когда открыла глаза, предметы вокруг пустились в пляс. Мир завертелся колесом, переворачиваясь с ног на голову и обратно. К горлу подступила тошнота. Хани попробовала встать, но не смогла: что-то, крепче цепей, не давало ей пошевелиться.

– Покажи мне, что видела.

Голос Мудрой раздавался будто отовсюду сразу. Хани не хотела еще раз пережить ту ночь, но и не подчиниться не могла – старуха не оставила ей выбора. Мудрая вперила в нее подслеповатый взгляд – и все завертелось водоворотом.

Когда Хани пришла в себя, она по-прежнему была у очага, в доме Мудрой. Поленья почти истлели, над ними плавала еле различимая дымка, в которой девушке продолжали мерещиться странные образы из разбуженных воспоминаний. Она осмотрелась: в крошечное отверстие, что служило вместо окна, сыпался снег. За стенами завывала непогода: она стучалась в дверь, и та охала, как древняя старуха.

– Духи-охранники тобой насытились, – все тем же скрипучим голосом произнесла Мудрая. – Ты молодец, все правильно сделала.

Хани смолчала и кое-как села. Ее колотил озноб. Пришлось прижать колени к груди и обхватить их руками, чтобы хоть немного согреться.

– Я сама с Эрбом поговорю. Он тупой, как ржавый топор, но мне противиться не посмеет.

– Что ты будешь делать, Мудрая? – Хани придвинулась к очагу.

– Шараши с давних времен изводили нас, но мы всегда давали им отпор. Из месяца в месяц, много зим. Они приходят, рвутся в нашу Яркию, как стая голодных крыс, – и всегда дохнут. Староста соберет мужчин, и они прогонят скверну с нашей земли. А я буду просить духов-охранников о милости и помощи.

– Но ведь ты сама видела! Моими глазами видела, что мы нашли в лесу. Они никогда прежде не охотились так… – Хани замешкалась, не в силах подобрать слова. – Им будто кто-то указывает, что делать. Рок рассказал про ловушки, как они поставлены, где. Что, если вы не сможете дать отпор и побежите прямиком в расставленные капканы?!

– Знаю, – проворчала Мудрая. – Не глупее же я маленькой девчонки.

– Прости, – Хани потупила взор.

– Шараши придут охотиться на охотников. Захотят выгнать нас, как зверя из норы, и заставить бежать. Но мы перехитрим их и не станем ждать нападения. Найдем все ловушки, одну за другой, и выкорчуем.

Хани промолчала.

– Те люди, что пришли сюда с тобой, путники издалека.

– Они едут в столицу. С рассветом покинут Яркию.

– Ты – останешься, – приказала Мудрая. – Мне нужна будет помощь.

Хани не посмела перечить. Тем более и сама думала остаться, пока не убедится, что жителям Яркии больше не нужна ее помощь. Может быть, все это испытание Скальда. А может, как любил говорить отец, она родилась сердобольной и всюду, где только могла, сунула свой любопытный нос.

– Тебе нужно поспать и набраться силы. Ложись у очага.

Мудрая скинула с плеч тяжелую меховую накидку и протянула ее северянке. Хани с благодарностью приняла ее и тут же завернулась, едва ли не по самый нос. Живот, долго не получавший пищи, протестующе заурчал, но усталость брала свое. Веки налились тяжестью. Хани легла на бок, подползла почти к самому краю каменного кольца очага и быстро уснула.

Раш

Утро выдалось солнечным.

Раш, разбуженный Арэном, который всегда вставал едва ли не с рассветом, сел на кровати, разглядывая комнату, будто впервые ее видел. Арэн давно оделся и теперь застилал кровать. Раш никогда не понимал этой его привычки – убирать за собой даже на постоялых дворах и в гостиницах. Но дасирийца было не переделать.

– Я бы еще час-другой поспал, – зевнув, сказал Раш. На столе возле его кровати стоял пустой таз и кувшин с водой. Сунув туда палец, карманник выругался, и его хорошее настроение мигом улетучилось. – Дикари, даже воду не подогревают.

– Собирайся, – поторопил Арэн, оставив его ворчание без внимания. – Скоро выезжаем.

И вышел, прихватив меч и вещевой мешок.

Раш никогда не собирался долго, но сегодняшнее утро стало исключением. Он долго, скрипя зубы, обтирал себя куском шерсти, опуская ее в таз. Ледяная вода пробирала до костей, но Раш терпел. Холод он не любил так же сильно, как жаркие пустыни Эфратии.

Закончив с умыванием, быстро оделся, проверив, чтобы кинжалы оставались на своих местах: в петлях внутри рукавов, в потайных карманах куртки, за голенищем сапога. Последний, легкий и смертоносный кундейл[9], Раш прятал в волосы, маскируя его под застежку, призванную сдерживать его густые лохмы. Удивительно, но за два года их с Арэном кровного братства дасириец, кажется, даже не догадывался о существовании еще одного тайника.

На первом этаже «Медвежьей лапы» дремала тишина. Та самая тишина, которой не хватало вчера вечером. Накануне Раш долго не мог уснуть: порядком захмелевшая толпа местных мужиков распевала песни и громко стучала кружками о столы. Ворочаясь в постели, он жалел, что изменил старой привычке и не набрался за компанию с Миарой. Арэн-то сразу отвернулся к стенке и засопел. Обычно Раш не любил это сопение, но прошлой ночью пожалел, что не слышит его в стоящем грохоте.

Сейчас его спутники сидели за тем же столом, что и вчера. Миара прикладывала ко лбу матерчатый компресс, уныло ковырялась в тарелке и при появлении Раша не нашла сил даже на пожелание доброго утра. Только кивнула и сразу поморщилась от головной боли.

– Как спалось, мой друг? – Банрут тоже выглядел неважно. Жрец, привыкший к теплым равнинам и плодородным зеленым лугам в устье Гэнра, самой полноводной реки в южных землях Эзершата, испытывал мучения в суровом климате Кельхейма. Он не жаловался, но почти постоянно мелко дрожал.

Раш не стал отвечать. Вместо этого широко зевнул и уселся напротив Арэна. Дасириец разделывался с куском жареного мяса, предпочитая отмалчиваться.

– Напомните мне, чтоб я больше никогда так много не пила, – простонала Миара, окуная компресс в миску с уксусной водой. Перед таремкой стоял наполовину опустошенный кувшин яблочного сидра. Сегодня, снова одевшись в удобную одежду для путешествий, Миара забыла о своих изысканных манерах и пила прямо из кувшина. – Нужно купить пару бутылок местного вина – вот что не даст мне замерзнуть в снегах Северных земель, если снова заблудимся.

– Не заблудимся, – успокоил ее Арэн, отложив на край тарелки мясную кость.

– Нашелся проводник? – Раш проводил взглядом одну из помощниц хозяина, которую заприметил еще вчера. Девушка бросала призывные многозначительные взгляды, но была совершенно не в его вкусе. Пресытившись женским вниманием, нишан сам выбирал женщин, все чаще останавливая благосклонный взор на молоденьких девушках знатного происхождения, ухоженных и вкусно пахнущих цветами. Благо в Дасирии таких пруд пруди, и ни одна не могла устоять перед ним.

Он отвернулся.

– Да. Один из местных охотников, славный парень. Только на общем знает от силы десяток слов. – Арэн явно не выглядел таким беззаботным, каким хотел казаться. Он отодвинул миску, вытер руки лоскутом тканого полотна, задумчиво посмотрел в кружку с медовухой и отставил ее в сторону. – По правде говоря, меня беспокоит, что тут творится.

9

Кундейл – трехгранный кинжал пикообразной формы. Обычно имеет тонкую рукоять.